Во всяком случае, до появления Дьюи. С появлением котенка я смогла рассказывать Джоди кое-что из того, что ей хотелось узнать. Я рассказывала ей, чем он занимается, кто приходит повидаться с ним, с кем он играет, что местная газета или радио сообщали о нем. По воскресеньям мои коллеги по очереди приходили, чтобы покормить Дьюи. Мне не удавалось вытащить Джоди из постели ради этих воскресных визитов, однако мы часто наведывались в библиотеку в воскресенье вечером, возвращаясь после обеда у моих родителей.
Вы не можете себе представить, в какой восторг приходил Дьюи, когда Джоди появлялась в библиотеке. Он прыгал и кувыркался. Взлетал на книжные стеллажи, стараясь произвести на нее впечатление. Пока я уединялась в служебной комнате, чтобы почистить кошачий лоток и наполнить миску едой, Дьюи и Джоди играли. Она была не просто человеком, который общался с ним. Дьюи буквально сходил с ума в присутствии Джоди.
Я рассказывала, что Дьюи никогда ни за кем не бегал, таков стиль его поведения – держать дистанцию, хотя бы какое-то время. Но это не распространялось на Джоди. Дьюи бегал за ней, как собачонка. Она была тем единственным человеком в целом мире, в чьей любви он по-настоящему нуждался. Даже когда Джоди заходила в библиотеку по делам, Дьюи мчался навстречу ей во всю прыть. Его не волновало внимание остальных – в обществе этой девочки он забывал о своей гордости. Стоило ей присесть, как Дьюи тотчас оказывался у нее на коленях.
По выходным и праздникам, когда библиотека закрывалась на несколько дней, я брала Дьюи домой. Он не любил ездить в машине. Ему всегда казалось, что мы направляемся к доктору Эстерли, поэтому первые пару минут он прятался на полу у заднего сиденья. Почувствовав, что мы сворачиваем с Гранд-авеню на 11-ю улицу, он вскакивал на сиденье и смотрел в окно. Стоило открыть дверь, и он пулей влетал в мой дом, чтобы как следует все обнюхать. Затем отправлялся в подвал. Он жил в одномерном пространстве библиотеки, поэтому от души наслаждался лестницами.
Отдав должное восхищение лестницам, Дьюи обычно устраивался рядом со мной на диване. Впрочем, он мог сесть на спинку дивана и смотреть в окно. Он поджидал Джоди. Когда она приходила, Дьюи мгновенно срывался с места и мчался к дверям. Стоило ей открыть двери, Дьюи превращался в настоящую липучку. Он не отходил от Джоди ни на шаг. И буквально путался у нее в ногах – такова была его радость. Когда Джоди принимала душ, он сидел в ванной, глядя на занавеску. Если она прикрывала дверь, он покорно ждал снаружи. Когда вода стихала, но она не спешила выйти, он почти рыдал от нетерпения. Стоило ей присесть, он оказывался у нее на коленях, и не важно, где это происходило – за обеденным столом или в туалете. Он запрыгивал на колени, тыкался ей в живот и мурлыкал, мурлыкал, мурлыкал.
В комнате Джоди был жуткий кавардак. Что же касается ее внешнего облика, вид девочки был безупречным. Ни одного растрепавшегося волоска, на одежде ни пятнышка. Только представьте: она гладила свои носки. Можно ли поверить, что ее комната напоминала стоянку троллей. Только подросток может жить в комнате, где весь пол завален так, что невозможно закрыть дверь туалета, где пыльные пластинки или стаканы неделями покоятся под грудой грязной одежды. Я смирилась: не наводила там порядок и не ворчала на дочь из-за этого. Обычные отношения матери с дочерью. Сейчас, когда все позади, легко говорить об этом, но не тогда, когда ты живешь в таких условиях.
Однако для Дьюи все было проще простого. Неприбранная комната? Ворчливая мама? Ему зачем париться? «Там, внутри, Джоди, – словно говорил его взгляд, прежде чем вечером он исчезал за дверью ее комнаты. – Какое значение имеет все остальное?»
Иногда Джоди приглашала меня в свою комнату. Я видела Дьюи, который охранял подушку Джоди, как торбу с золотом. Я смотрела на него несколько секунд, а потом мы обе заливались смехом. В компании друзей Джоди обычно дурачилась и веселилась, но все годы, пока она училась в старших классах, со мной она держалась суховато. Дьюи был единственным существом, которое смягчало наши отношения, придавая им легкость и веселость. Когда Дьюи был с нами, мы вместе смеялись, почти как в детские годы Джоди.
Но Дьюи помогал не только нам с Джоди. Средняя школа Спенсера находилась через дорогу от библиотеки, и около пятидесяти учеников регулярно приходили к нам после школы. В те дни, когда они врывались в библиотеку подобно урагану, Дьюи порой избегал их, особенно самых шумных, но чаще вливался в толпу. У него было множество друзей среди школьников – и мальчиков, и девочек. Они ласкали его и играли с ним, высыпая карандаши из коробки на стол и глядя, как он удивляется, когда они исчезают. Одна девочка доставала ручку из рукава кофточки. Дьюи умудрился пролезть туда и, облюбовав это теплое укромное местечко, задремал.
Большинство ребят оставались и после пяти часов, когда их родители возвращались с работы. Кто-то засиживался у нас до восьми часов вечера. Жителям Спенсера были присущи общие проблемы – алкоголизм, пренебрежение своими родительскими обязанностями, грубость. Наши постоянные читатели были детьми рабочих, «синих воротничков». Они любили своих детей, но им приходилось работать сверхурочно, чтобы сводить концы с концами.
Родители школьников заходили к нам буквально на минутку, и им было не до Дьюи. Они работали целыми днями, и до отхода ко сну им нужно было приготовить еду и сделать домашние дела. А вот их дети часами могли возиться с Дьюи; он развлекал их и одаривал своей любовью. Мне и в голову не приходило, как много значит это общение и как глубоки эти узы, пока сама не увидела, как мать одного из наших мальчиков, наклонившись, прошептала: «Спасибо тебе, Дьюи», – и нежно погладила кота по голове.
Я поняла, она выражает свою благодарность за то, что кот проводит время с ее сыном, которое в ином случае могло стать для мальчика одиноким и тоскливым пребыванием в библиотеке.
Мать обняла сына. Когда они направились к выходу, я услышала, как она спросила у сына: «Ну как сегодня Дьюи?» – и внезапно осознала, что она чувствовала. Дьюи помогал пережить трудные времена; он стал символом возвращения к тому, что в ее жизни осталось в прошлом. Я не считала этого мальчика близким приятелем Дьюи, большую часть времени он шалил с друзьями или играл на компьютере. Тем не менее Дьюи, несомненно, влиял на жизнь ребенка и за стенами библиотеки. И не только этого ребенка. Чем больше наблюдала, тем сильнее убеждалась, что огонек, согревший мои отношения с Джоди, теплился в сердцах других людей. Подобно мне, родители Спенсера интересовались у своих детей, как дела у Дьюи.
Мои коллеги не видели главного. Они постоянно наблюдали, как общаются Джоди и Дьюи, и считали, что меня задевает его привязанность к кому-то другому, а не ко мне. Когда Джоди уходила, кто-нибудь говорил: «Как у вас похожи голоса. Поэтому он ее так любит».
Но я совершенно не испытывала ревности. У нас с Дьюи были неоднозначные взаимоотношения, которые помимо приятного общения включали купание, расчесывание, посещение ветеринара и другие малоприятные заботы. А вот отношения Дьюи с Джоди ничем не омрачались. Они беззаботно и весело проводили время. Я видела, что Дьюи понимает, как важна для меня Джоди, поэтому она была важна и для него. Я даже не исключала того, что Дьюи понимает важность тех минут, которые мы проводили втроем, и сознавал, как мне не хватает легкости в общении с дочерью, и был счастлив заполнять ту трещину, которая разделяла нас, и стать связующим мостиком между нами.
Однако дело не только в этом. Дьюи любил Джоди за то, что она была самой собой – теплая, дружелюбная, очаровательная. А я любила его за то, что он обожает мою дочь.
Глава 10Долгий путь к себе
Когда мне было четырнадцать лет, моя семья переехала в Хартли, Айова. В ту пору я была прямолинейной и категоричной, считалась лучшей студенткой на библиотечном факультете и второй по уровню интеллекта в моей группе, после Карен Уоттс. Вики Джипсон получала высшие оценки по всем предметам, кроме машинописи, по которой мне поставили «С»[4]. Но это не сказалось на моей репутации. Однажды вечером я поехала с родителями на танцы в Санборн, маленький городок, расположенный в девяти милях [около 14,5 км. – Ред.] от Хартли. В одиннадцать часов танцы закончились, и мы зашли в ближайший ресторан, где я сразу же по непонятной причине потеряла сознание. Папа вынес меня на свежий воздух, и я пришла в себя. На следующее утро в половине девятого позвонил мой дедушка и спросил: «Черт побери, что у вас там творится? Слышал, прошлым вечером Вики напилась в Санборне». Эта история не давала мне покоя, словно больной зуб, но и она не подмочила моей репутации даже в таком городке, как Хартли.
Надо заметить, что мой старший брат считался одним из самых способных ребят в выпускных классах школы в Хартли. Его звали «профессором». Дэвид окончил школу годом раньше меня и поступил в колледж в Манкато, Миннесота, что находится в ста милях от нас [около 161 км. – Ред.]. Я рассчитывала пойти по его стопам. Когда я поделилась своими планами со своим классным руководителем, он сказал: «Тебе не стоит беспокоиться по поводу колледжа. Выйдешь замуж, родишь детей, и пусть муж заботится о тебе». Шок! Оно и понятно: в сельской Айове 1966 года иного совета ждать не приходилось.
После окончания школы я была помолвлена с мальчиком, с которым в то время дружила. Мы встречались пару лет, и он меня обожал. Но мне хотелось выбраться из маленького городка Айовы, где жизнь каждого человека видна как под микроскопом, и начать новую жизнь. Так что я расторгла помолвку – пожалуй, это был самый трудный шаг в моей жизни – и уехала в Манкато к своей лучшей подруге Шарон.
Пока Дэвид учился в колледже на другом конце города, мы с Шарон работали в компании по упаковке товаров Манкато. Там упаковывали такие товары, как пульверизаторы, жидкость для мытья посуды и суп-концентрат из стручков бамии, который пользовался спросом в том сезоне. Я имела дело в основном с емкостями «Сажай и выращивай» – банки с удобрениями, в которых под крышкой были посеяны семена. Моя задача заключалась в том, чтобы снимать эти банки с ленты конвейера, закрывать пластиковой крышкой, укладывать в картонный рукав и ставить в коробку. Мы с Шарон работали бок о бок и постоянно распевали частушки про «Сажай и выращивай» на мелодии популярных песен, вызывая дружный смех коллег по конвейеру. Через три года мне уже доверили закладку в машину пустых пластмассовых емкостей. Тут я работала одна, поэтому перестала петь, но в конце концов меня стало тошнить от этого грунта.