ЭпилогПрощальные слова из Айовы
После кончины Дьюи жизнь в северо-западной Айове была небогата на события. С появлением этанола на земле оставалось больше кукурузы, чем раньше, но требовалось меньше рабочих рук, чтобы выращивать ее. Появилось больше машин, и стали внедряться новые технологии. И, конечно, стало больше земли.
Больница в Спенсере обзавелась первым пластическим хирургом. Клеберу Мейеру исполнилось восемьдесят лет, он покинул офис мэрии и вернулся на свою бензоколонку. Новым мэром стал муж Ким Петерсон, секретаря библиотеки, но он был таким же невзыскательным читателем, как и Клебер. Завод на окраине города, который выпускал запасные части к машинам, перенесли в мексиканский Хуарес. Город лишился ста двадцати рабочих мест. Но Спенсер сможет пережить это. Как всегда.
Библиотека по-прежнему работала. Впервые с момента избрания Рейгана президентом страны у нас не было кота. После смерти Дьюи мы получили около сотни предложений. Они поступали даже из Техаса, с оплаченной доставкой. Коты были очень милые, а история спасения многих из них – довольно трогательной, но ни один кот не вызвал энтузиазма, чтобы взять его. Совет библиотеки мудро ввел двухлетний мораторий на приобретение котов. Необходимо время, сказали они, чтобы все обдумать. Мы поняли: прошлое не вернуть.
Но я ничуть не сомневалась в том, что память о Дьюи будет жить. Может быть, в библиотеке, где его портрет висел у входа над бронзовой пластиной с историей его жизни – подарок одного из многочисленных друзей Дьюи. А может, в детях, которые знали его и десятилетиями будут рассказывать о нем, приводя своих детей и внуков в библиотеку. Может, в этой книге. Ведь ради этого я и пишу ее. Во имя Дьюи.
В 2000 году, когда Гранд-авеню включили в Национальный реестр, Спенсер заказал общественную художественную инсталляцию. Она должна была служить напоминанием о наших ценностях и одновременно стать воротами в наш исторический деловой центр. Два специалиста по созданию мозаичных картин из Чикаго, Нина Смут-Кайн и Джон Питман Вебер, провели в наших местах год. Они общались с нами, изучали нашу историю и наблюдали за местными нравами. Более семисот пятидесяти обитателей города всех возрастов – от детей до стариков – давали советы художникам. В результате появилась мозаичная скульптура под названием «Созидание: Времена, Земли, Люди».
«Созидание» состояло из четырех декоративных колонн и трех живописных стен. Южная стена называлась «История Земли». Она представляла собой бытовую сцену из жизни фермеров: спелая кукуруза; выпас свиней; женщина, развешивающая одежду на веревке; мчащийся мимо поезд. Северная стена называлась «История парков». Главной темой были Ист-Линч- и Вест-Линч-парки, главное место отдыха муниципалитета; игровые площадки на северо-западной окраине города. Озера. Западная стена отражала «Историю Спенсера». На мозаике запечатлено три поколения, собиравшихся в доме бабушки; пожар в городе и женщина-гончар, символизирующая творцов будущего. Чуть левее центра, в верхней части полотна, изображен рыжий кот, сидящий перед раскрытой книгой. Этот образ создан по мотивам детских рисунков.
Это история Спенсера. А Дьюи – часть ее, и тогда, и сейчас – навсегда. Уверена, он надолго останется в коллективной памяти города. Когда Дьюи было четырнадцать лет, я сказала Джоди: «Не знаю, захочу ли остаться работать в библиотеке после смерти Дьюи». Это было всего лишь предчувствие, но теперь понимаю его истинный смысл. Сколько могу помнить, каждое утро, открывая библиотеку, я чувствовала в ней жизнь: Дьюи с надеждой и любовью встречал меня у входа. Теперь она стала для меня мертвым зданием. Меня до костей пробирала дрожь даже летом. Случалось, утром одолевала хандра, но стоило включить свет, и библиотека оживала. Приходили сотрудники. За ними являлись посетители: люди средних лет приходили за книгами, бизнесмены – за журналами, подростки садились за компьютеры; дети появлялись здесь ради историй, а пожилые – в поисках поддержки. Библиотека жила своей жизнью, и снова я чувствовала, что занимаюсь лучшей работой на свете; по крайней мере пока готова уходить вечерами, хотя никто больше не просит меня поиграть в прятки.
Через год после смерти Дьюи мое здоровье резко ухудшилось. Пришло время менять свою жизнь, поняла я. Без Дьюи библиотека стала совсем другой, и я не хотела кончать свои дни, ощущая вокруг пустоту, тишину, а временами и одиночество. Когда я видела, как мимо проезжает тележка с книгами, в которой Дьюи любил кататься, у меня сжималось сердце. Мне так не хватало его – не временами, а каждый день. Я решила уйти на покой. Пробил этот час. Более ста двадцати пяти человек пришли на мою прощальную вечеринку, включая тех, кто жил в пригородах и с кем я годами не виделась. Папа прочел одну из своих поэм; мои внуки сидели рядом со мной, приветствуя тех, кто желал мне всех благ; в «Спенсер дейли репортер» появились две статьи с благодарностью за четверть века работы. Как и Дьюи, я была счастлива. Я уходила, и это было моим решением.
Найти свое место. Радоваться тому, что имеешь. Хорошо относиться ко всем. Прожить достойную жизнь. Речь вовсе не о материальной ее стороне, а о любви. Ее невозможно предвидеть заранее.
Все это я вынесла, разумеется, из общения с Дьюи, но, как часто бывает, эти ответы оказались слишком простыми. Все, кроме того, что я любила Дьюи всем сердцем и он отвечал мне взаимностью, казалось банальным. Но я попытаюсь…
Когда мне было три года, отец купил трактор «Джон Дир». У трактора спереди был культиватор, который представлял собой длинный ряд лопатообразных лезвий, по шесть с каждой стороны. Лезвия были чуть приподняты над землей, и, чтобы опустить их на землю, нужно было подать рукоять вперед. Культиватор врезался в землю, отбрасывая свежие пласты к рядам кукурузы. Однажды я играла рядом с передним колесом трактора, когда брат мамы вышел после ланча, повернул ключ и тронулся с места. Папа увидел происходящее из окна и с криками бросился к трактору, но брат мамы не слышал его. Колесо сбило меня с ног, и я оказалась под лезвиями. Меня перекидывало с одного лезвия на другое, пока брат матери не повернул колесо. Внутренние лезвия вышвырнули меня через проем в середине культиватора, и я лежала лицом вниз позади трактора. Папа рывком подхватил меня и побежал к крыльцу. Он, потрясенный случившимся, осмотрел меня и весь день не спускал с рук, покачиваясь вместе со мной в нашем старом кресле-качалке. Он плакал и приговаривал: «С тобой все в порядке, все хорошо».
Я посмотрела на него и наконец сказала: «Я порезала палец». И показала ему кровь. Я была вся в синяках, но этот крохотный порез остался единственным шрамом.
Такова наша жизнь. Все мы то и дело проходим через лезвия культиватора. С синяками и порезами. Порой лезвия оставляют глубокие раны. Счастливчики отделываются несколькими царапинами, парой капель крови – но это не самое главное. Самое главное – иметь кого-то рядом, кто поднимет вас, поддержит и скажет: все в порядке.
Годами мне казалось, что именно это я и делала для Дьюи. Я подумала, что мне стоит рассказать мою историю. Так я и поступила. Когда Дьюи было плохо, когда он замерзал и плакал, я оказалась рядом. Взяла его на руки. И успокоила: все в порядке.
Но это только полуправда. Истина же заключена в том, что все эти годы – и в тяжелые дни, и в добрые времена, и в прочие моменты, не оставшиеся в памяти, из которых складывались страницы подлинной книги наших жизней, – Дьюи поддерживал меня.
Он и сейчас это делает. Спасибо тебе, Дьюи! Спасибо. Где бы ты ни был…