к он незаконнорожденный. Он уехал, она вышла за военного, родила дочь. Антони вернулся, писал ей, она его отвергала — «я другому отдана», но как-то на улице ее лошади понесли, он ее спас, сам ранен, лежит в ее доме (муж в отъезде), она пытается его избегать, потом признаётся в любви, но продолжает сопротивляться, Антони хитростью завлекает ее в гостиницу и добивается своего. Люди узнали, муж вот-вот примчится, Антони предлагает побег, она из-за дочери отказывается, он просит умереть вместе, но самоубийцей она не хочет быть тоже из-за дочери. В дверь ломится муж, Адель просит Антони ее убить, и он закалывает ее ножом. В январе 1830-го Александр закончил черновик. Первым слушателям казалось странно, что романтическую пьесу можно ставить на современном материале, когда герой ходит в обычных ботинках, а финал разворачивается в гостиничном номере с умывальником, но — нравилось. Максим дю Кан: «Сцена в гостинице с ее будничными декорациями и героями, одетыми в пиджаки, поражала душу ужасом и жалостью. Дюма — мастер своего дела, привнесший в театр новые элементы, позволившие целому поколению драматургов отказаться от старых мелодраматических ухищрений».
В это же время Александр по совету Нодье обратился за помощью по поводу «Христины» к графине Зоэ дю Кайла, фаворитке Людовика XVIII, сохранившей влияние при дворе. То ли она помогла, то ли пробивной Арель, но цензура отменила запрет. Тут проснулся Французский театр и стал претендовать на пьесу, Дюма решил вернуться к нему — нельзя же сравнивать главный театр с каким-то «Одеоном». Арель возмутился, был суд, 9 февраля вынесли решение в пользу Ареля, тот простил автора, и пьесу начали репетировать. А 25 февраля во Французском театре — премьера «Эрнани» Гюго: XVI век, дворянин, волею судеб ставший разбойником, любит дочь герцога, ее хотят выдать за будущего короля Испании Карлоса, жестокий отец девушки губит влюбленных и себя. Романтики были в восторге, но многие зрители возмущались, и было из-за чего, правда, претензия не к автору: «Фермин, 46 лет, играет Эрнани, которому 20 лет. Мишло, 44 года, — Карлос, 19 лет. М-ль Марс, 51 год, играет донью Соль, 17 лет…»
Гюго с 23 лет был кавалером Почетного легиона. Александру тоже хотелось, и он написал заявление в соответствующую инстанцию, то есть королю. В любой биографии Дюма мы читаем, что он сделал это, потому что любил отличия и побрякушки. Мотив, однако, не кажется убедительным. Серьезный молодой человек, который думает только о том, как лучше писать и как содержать две семьи, превратился в дурачка, лезущего из кожи вон ради ордена? Надо понять, чем был Почетный легион. Учрежденный Наполеоном в 1802 году, он представлял собой организацию типа военной, со званиями и окладами, хотя и небольшими; Бурбоны, все наполеоновское пытавшиеся извести, на Легион посягнуть не посмели, уж очень он был популярен, только на орден вместо Наполеона поместили Генриха IV, единственного французского короля, который всем нравился. Принадлежать к Легиону значило быть человеком чуть более высокого сорта, чем другие, иметь (если повезет) кое-какие льготы и возможность (больше теоретическую) общаться с сильными мира сего. Думается, Дюма был нужен Легион именно для статуса. Он был мулат, что не так предосудительно, как родиться евреем, но тоже нехорошо; болтали, что он незаконнорожденный — еще хуже, но Легион мог все это перечеркнуть; ему нужны были связи — Легион мог этому способствовать; наконец, он был безработным, и оклад ему бы не помешал. Его прошение не удовлетворили. Он поговорил с Фердинандом, тот — с отцом, и в марте 1830 года Орлеанский-старший написал королевскому уполномоченному по изящным искусствам, что просит поддержать ходатайство: «Драматические успехи Александра Дюма, мне кажется, этого заслуживают, и я был бы рад, если б он этой чести удостоился, учитывая, что он 6 лет работал в моем Секретариате и Департаменте леса и был все это время кормильцем семьи». Письмо действия не возымело, может, потому, что король относился к Орлеанскому все хуже. Сказанное выше о мотивации Александра не отменяет, разумеется, того обстоятельства, что награды он любил и тщеславным — был. 31 мая в Пале-Рояле был вечер, куда приглашали всех сколько-нибудь известных людей, его не позвали, он вновь излил душу «младшему брату», Фердинанд вновь обратился к отцу и выбил (с трудом) для друга приглашение. Александр проглотил обиду и на вечер пошел, правда, обнаружил, что это скучно и никому он там не нужен.
30 марта в «Одеоне» состоялась премьера «Христины», провал — затянуто. На квартиру автора поехали несколько знакомых, включая Гюго и де Виньи, Александр психовал, Гюго и де Виньи велели ему расслабляться с другими гостями, а они вдвоем за ночь перепишут пьесу. (Сделали они это не только как приятели Дюма, а как соратники в борьбе романтизма с классицизмом.) Сидели четыре часа, пролог, эпилог, лишние реплики выбросили, плохие рифмы заменили. Второе представление прошло гладко, успеха, как у «Генриха», не было, но пьеса потом шла долго и вкупе с «Генрихом» принесла автору больше 50 тысяч франков, а издатель Барба купил права на текст за 12 тысяч (на сей раз автор написал посвящение Орлеанскому). Получив гонорар, купил лошадь, но почти ею не пользовался — ездить по Парижу верхом было не принято, только за город. Рецензии были доброжелательные, правда, Стендаль написал, что талант Дюма «второго класса» и «Христина» так же ниже «Эрнани», как зверобой ниже кедра. Ругали мадемуазель Жорж: стара, толста; Дюма и Гюго стали подумывать о своем театре с молодыми актерами. В апреле Мелани забеременела и отказалась делать аборт. Это было некстати — он к ней остыл, писал рассудительные письма: «В цивилизованном обществе свободен может быть народ, но индивид никогда не свободен. Нас окружают тысячи правил и условностей, которым время и привычка присвоили звание долга, и те, кто выходит за их рамки, преступны… Нас сковывают предубеждения сограждан и уважение к нашим родителям; мы не можем осуждать тех и других».
У него была другая любовь: весной он познакомился с актрисой (в том, что он выбирал актрис, нет ничего романтического — это его коллеги, с другими женщинами он почти не общался, ни в какие приличные дома, кроме дома Нодье, не был вхож) Мелани Серре (Белль Крельсамер, 1800–1875) — хорошенькая, бойкая, родила от барона Тейлора дочь и бросила ее; актриса третьесортная, ездила с временными труппами на гастроли в провинцию. Александр обещал ее устроить в театр, не смог, зато снял ей квартиру — теперь у него было уже четыре семьи. Мелани в июне уехала с матерью в Жарри (имение Вильнавов в Вандее), ее письма состояли из упреков, его — из просьб не «доставать»: «Как можно после трехлетней связи… все еще держаться за мелкие выяснения и мелкие придирки, свойственные начинающейся любви, — вот этого я понять не могу». Он почти открыто жил с Белль (быстро забеременевшей), отделывал «Антони», 9 июня написал финальную реплику, с которой Антони, стоящий над телом любовницы с ножом в руке, обращается к ворвавшемуся в номер мужу: «Она сопротивлялась — и я ее убил». Из рассказа «Кучер кабриолета»: «Я не знаю большей радости для поэта, чем та, которую он испытывает, видя, что его труд подходит к благополучному концу. Но этому предшествует столько дней напряженной работы, столько часов уныния, столько тягостных сомнений, что когда в этой борьбе за воплощение своего замысла, к которому поэт подходил и так и эдак и наконец заставил его склониться перед собой, он переживает мгновение счастья, схожего при всей своей несоизмеримости с тем счастьем, которое должен был испытать Бог, когда, создавая землю, он сказал: „Да будет…“ — и возникла земля; как Бог, писатель может сказать в своей гордыне: „Я создал нечто из ничего. Я вырвал целый мир из небытия“. Правда, его мир населен лишь какой-нибудь дюжиной персонажей, он занимает в солнечной системе лишь 34 квадратных фута театральных подмостков и нередко рождается и гибнет за один вечер… Я говорил себе это или нечто похожее и видел, словно сквозь прозрачную завесу, что постепенно созданный мною мир обретает место среди литературных планет; его обитатели разговаривали сообразно моему желанию, двигались по моей воле…»
11 июня он прочел «Антони» Марс и Фирмену, 16-го — комитету Французского театра, все одобрили, цензуры бояться нечего (королей нет), премьеру планировали на сентябрь. Но цензоры пьесу зарубили. Потому что герой незаконнорожденный? Потому что он героиню изнасиловал? Нет: потому что рассуждениями о Боге он оскорбил верующих. Автору все осточертело. Франция воевала в Алжире, вот-вот получит новую колонию, журналисты собираются туда. Александр решил, что попробует писать путевые очерки, жанр популярный в отсутствие телерепортажей. 9 июля в Париж пришло известие о победе. Он заказал билеты на вечер 26 июля для себя и Белль. Но…
Глава третьяКОРОЛИ ЗАЖИГАЮТ КОСТРЫ РЕВОЛЮЦИЙ:УРОК ПЕРВЫЙ
Аффинити-группа действует как боевое звено — в нем может быть около пяти человек… Постоянно необходимо иметь в поле зрения своих товарищей, в случае, если одному угрожает опасность попасть в плен, остальные члены звена немедленно бросают свои дела и прилагают все усилия для того, чтобы вытащить его. Самая известная в нашей стране аффинити-группа — это три мушкетера: в идеале из таких групп должна состоять вся многотысячная толпа демонстрантов.
«В восемь утра Ашиль Конт[8] вошел ко мне в комнату и спросил:
— Слышали новости?
— Нет.
— В „Вестнике“ напечатали указы. Вы едете в Алжир?
— Я не такой дурак. Здесь мы увидим вещи поинтересней!
<…>
Я позвал слугу. „Жозеф, — сказал я, — подите в оружейную и принесите мое ружье и двести патронов двадцатого калибра!“»
Политикой Александр интересовался с тех пор, как шестилетним начал читать газетные передовицы. Его мемуары и романы «Парижские могикане», «Сальватор» и «Бог располагает», цитируемые в этой главе, — один из самых подробных и достоверных источников информации не только о событиях 1830 года, но и о том, что им предшествовало. «Очень поучительно оглянуться на прошлое и видеть, как в нем проявлялось будущее; можно заметить, как постепенно происходили изменения, и тогда понятно, что нет ничего внезапного или необъяснимого в развитии вещей… С 1827-го и 1828-го все было готово к катастрофе 1830-го».