Это правда он написал? Автор «Катилины»? Мы ничего не перепутали? Ладно, пусть заводской мастер Шарль Лагранж, которого Гюго называл полубезумным донкихотом, — враг: болтали, будто он открыл стрельбу 23 февраля. Но Этьен Араго, упорядочивший работу почты, — враг? Аббат Ламенне, проповедник «христианского социализма», которым Дюма так восхищался? Пьер Леру, философ, человек путаный, безобидный, как котенок? Луи Кассидьер, который вообще не принимал участия в июньском восстании, зато отсидел 13 лет за старое восстание в Лионе? А друзья? Тьер, которого в 1830-м Дюма звал негодяем? Жирарден? Барро, от чьих речей клонило в сон? Дюпен, выступавший против республики, за регентство? Дюпен! Тьер! Господи! Тьер!
Все станет еще удивительнее, когда мы узнаем, что такое «партия порядка», к которой Дюма решил примкнуть. Она была создана сразу после революции и первоначально называлась «Комитет улицы Пуатье»; ее вождями были не только Гюго, Тьер и Барро, но и бывший враг Тьера Гизо, и монархисты Монталамбер, Фаллу, Токвиль. Их принципы: «Порядок, Собственность, Религия, Безопасность, Нравственность», цель — «покончить с революциями»; они хотели видеть на троне графа Шамбора, внука Карла X, или малолетнего графа Парижского; по итогам апрельских выборов они стали второй силой после умеренных республиканцев. Как Гюго и Дюма оказались в этой компании — уму непостижимо. Расчетливо примкнули к большинству? Но «партия порядка» поначалу не была большинством, и вряд ли они могли предвидеть, что будет, — у них не было такого нюха, как у Тьера. Так страшны показались в реальности «голые полутрупы», которых они жалели в пьесах, так страшно, что отнимут нажитое непосильным трудом? Но умеренные республиканцы тоже не собирались давать «голым полутрупам» много воли… Какой-то странный психологический выверт: республиканец Кавеньяк — чересчур правый, так давайте присоединимся к тем, кто еще правее? И главное, все зря — на ноябрьских выборах в Йонне Дюма получил 363 голоса…
12 ноября на площади Согласия провозгласили новую конституцию. Монархии больше нет («партия порядка» потерпела поражение); будет Законодательное собрание и президент, избирающийся на четыре года: он может смещать министров, но не может распускать собрание и отменять его решения. Всеобщее избирательное право, но с цензом оседлости в шесть месяцев. Свобода слова, печати, собраний и союзов; правда, пользование ею может быть ограничено «интересами безопасности». Впереди первые президентские выборы: от монархистов — генерал Шарпантье, от правых республиканцев — Кавеньяк, от правоцентристов — Ламартин, от левоцентристов — Ледрю-Роллен, от левых — Распай. Были, как полагается, и «фрики»: пенсионер с утопической программой Антуан Ватбле и «народный кандидат» Луи Наполеон, которого Тьер называл «кретином».
Раз уж республиканцы одержали верх, Тьер предложил им поддержку «партии порядка», но с условиями: провести закон о закрытии клубов (они были закрыты только временно), держать в Париже 50 тысяч войска и не помогать повстанцам в Италии. Правый Кавеньяк отказался, «народный» Луи Наполеон согласился (он на все соглашался) и поддержку «партии порядка» получил. Он обещал всё и всем: интеллигенции — свободу слова и вероисповедания, рабочим — работу, мещанам — порядок, крестьянам — религию, беднякам — колбасу, детям — мороженое; политики считали его клоуном, люмпены, обыватели и интеллектуалы восторгались им, и все были уверены, что победит Кавеньяк, тем более что у того был админресурс. Гюго вел за Луи Наполеона яростную кампанию, Жирарден тоже — в пику Кавеньяку. Дюма в газете «Братство»: «Сейчас у нас существуют две партии: партия газеты „Национальная“, представленная господином Кавеньяком, и партия Франции, представленная Луи Наполеоном. Разумеется, я принадлежу к партии Луи Наполеона». «Национальная» как до революции, так и после была рупором республиканцев, накануне 22 февраля опубликовала призыв идти на демонстрацию, несмотря на отказ «вождей». Ну да черт с ней, с республикой, не нужна мне республика, в верности которой я клялся всю жизнь, еще несколько месяцев назад… Как же трудно влезть в голову человеку, которого никогда не видел, понять, что им движет! Пытаешься представить: допустим, я республиканец, но у всех республиканских кандидатов есть какие-нибудь пороки — так назло пойду и проголосую за царя… А знаете, так бывает.
Труайя: «В стремлении обеспечить триумф подлинной демократии Дюма решил отойти от Кавеньяка и его клики палачей, поддержав Луи Наполеона, который, с его точки зрения, по крайней мере ничем не провинился перед родиной». Сам Дюма 1 сентября 1849 года, спустя девять месяцев после выборов, объяснял в «Месяце», почему агитировал и голосовал не за него, а за Луи Наполеона: «…он [Кавеньяк], несмотря на свои заслуги, которые, как нам казалось, не нуждаются в поддержке, использовал газету для своих целей; он использовал для своих целей республику… 23 июня, когда нужно было прийти на помощь своему народу, он проявил медлительность, которая залила Париж кровью, и нам трудно видеть в этой медлительности что-либо иное, чем нерешительность генерала или амбиции диктатора… Мы голосовали За Луи Наполеона, потому что его избрали депутатом пять департаментов и это было выражение всеобщей воли… мы чувствовали, что его популярность, проникшая в самые темные слои общества, была плотиной, что сдержит всех этих якобинцев, монтаньяров, санкюлотов… Все, что связано с ним, было надеждой; понятно, что эта надежда была инстинктивной, она опиралась на неизвестное».
На новые пьесы не было времени и сил, осенью Исторический театр ставил «Трактирщика из Женевы» П. Фуше, «Отца Лазаря» Ж. Бушарди, «Лондонские тайны» П. Феваля, 17 декабря — «Антони» с Беатрис Пирсон в роли Адели. «Пресса» требовала романа, начали с Маке писать «Ожерелье королевы» — продолжение «Бальзамо», но довольно косвенное: в 1785 году графиня Жанна Ламотт-Валуа и кардинал Луи Роган от имени Марии Антуанетты купили дорогое ожерелье, расплатившись векселями; на суде Роган все свалил на сообщницу, которая была приговорена к телесному наказанию и заключению в тюрьме для проституток Сальпетриер. Источников масса: «Записки беспристрастного современника об исторических событиях конца восемнадцатого столетия» Жана Жоржеля, «Записки о частной жизни королевы Марии Антуанетты» Жанны Кампан, мемуары Леонара Антье, парикмахера королевы. Роль королевы в этом деле спорна, авторы выбрали точку зрения, согласно которой она невиновна, но предупредили читателей, что не будут объективны: «Именно потому, что сегодня можно говорить все… не будет сказано ничего дерзкого о королеве-женщине, ничего сомнительного о королеве-мученице».
Одновременно Дюма затеял писать (один, на основе мемуаров маркиза Рене д’Аржансона, министра Людовика XV) исторический труд «Регентство» и его продолжение — «Людовик XV и его двор»; работа шла медленно, а выборы приближались. Уж наверное кровавый Кавеньяк все сделал, чтобы уничтожить конкурентов? Чернышевский: «Правительство Кавеньяка не позволило себе ни одной интриги, ни одного незаконного действия во вред своему противнику… С незапамятных времен в первый раз французы видели правительство, которое закон ставит выше собственных интересов и не хочет злоупотреблять своей силой». 10 декабря выборы, девять миллионов зарегистрированных избирателей, явка 81 процент, наблюдатели отметили нарушения лишь в Гренобле. Ватбле не набрал ничего, Ламартин — 0,23 процента, Распай — 0,51, Шангарнье — 0,96, Ледрю-Роллен — 5,06, Кавеньяк — 19,81 процента. Луи Наполеон — гром среди ясного неба — получил 74,33 процента, а в некоторых сельских округах более 90 процентов. Меньше всего — хотя больше 50 процентов — он набрал в Париже; «креативный класс» и часть рабочих были ошеломлены. Жюль Верн — родителям: «Хотя выборы уже прошли, возможно, что еще будет шум. Вчера вечером огромные толпы народа пробегали по бульварам с ужасными криками и бранью. По улицам фланировали усиленные патрули. Повсюду собираются возбужденные группы людей».
Обошлось без эксцессов — благодаря Кавеньяку. 20 декабря он, по словам Чернышевского, «в немногих, но прекрасных словах выразил свою покорность воле нации и сложил с себя власть»; Луи Наполеон присягнул конституции и сформировал правительство во главе с Барро (карикатурист Шам изобразил его и еще трех министров в виде мушкетерской четверки). Министерство просвещения возглавил католик Фаллу. Доктор Биксио стал министром сельского хозяйства, но через несколько дней подал в отставку; Бастид ушел с поста министра иностранных дел; Этьен Араго оставил пост почтового министра и продолжал мечтать о революции… Дюма в «Месяце» обратился к президенту: «Как мудрый человек, Вы не грезите об Империи; как человек, знающий историю Франции, Вы помните, что после 18 брюмера были Маренго и Аустерлиц (день, когда Наполеон I захватил власть, и его поражение. — М. Ч.)… Граф Шамбор, ничего дурного не сделавший Франции, должен быть возвращен… Четыре молодых принца, ничего дурного не сделавших Вам, должны быть вознаграждены. Герцог Омальский должен стать губернатором Алжира. Принц де Жуанвиль должен быть назначен командующим флотом. Человек, который спас нас от анархии в Отель-де-Виль, человек, отклонивший красный флаг той самой рукой, что написала „Жирондистов“, потерявший популярность из-за чужих ошибок, Ламартин, должен стать вице-президентом. Человек, который искупил ошибки своих друзей, испив до дна чашу разочарований, человек, который достойно, благородно уступил Вам свое место, оставляя Париж спокойным и Францию уверенной, — только он, генерал Кавеньяк, должен стать маршалом Франции».
Глава двенадцатаяЧУДОВИЩНЫЙ ДОКТОР
Голова внимательно и скорбно смотрела на Лоран, мигая веками.
Не могло быть сомнения: голова жила, отделенная от тела, самостоятельной и сознательной жизнью.
Бальзак, Готье или Мери баллотировались на место покойного Шатобриана. Трое ответили, что благодарны, но в этой академии им ничего не светит, Бальзак был выдвинут Гюго, получил всего четыре голоса, избрали герцога де Ноэйля, монархиста, писатели возмущались, но без