— Просто я не люблю ходить пешком, — сказал Монео.
— Таков был фрименский обычай, — возразил Лето.
Монео вздохнул.
— Все остальные будут готовы через несколько минут. Хви завтракала, когда я выходил.
Лето ничего не ответил. Его мысли блуждали в глубинах памяти ночи — одной из многих тысяч, которые переполняли его прошлое — облака и звезды, дожди и чернота разверстого космоса, ночная вселенная, от одного вида которой у Лето начинало сладко биться сердце.
— Где ваша охрана? — внезапно спросил Монео.
— Я отослал их позавтракать.
— Мне не нравится, когда вас оставляют без охраны!
Хрустальный звук голоса Монео прозвучал в памяти Лето, голос что-то говорил, но без словесных форм — это был просто модулированный звук. Монео боялся вселенной, в которой не было Бога-Императора. Он был готов скорее умереть, чем жить в такой вселенной.
— Что произойдет сегодня? — продолжал спрашивать Монео.
Это был вопрос, обращенный не к Богу-Императору, а к пророку.
— Семя, посеянное сегодняшним ветром, завтра может взойти ивой, — ответил Лето.
— Вы знаете наше будущее! Почему вы не хотите разделить его с нами? — Монео был близок к истерике, отказываясь признать все то, о чем не говорило его непосредственное восприятие.
Лето пронзил мажордома горящим взглядом, взглядом, полным таких чувств, что Монео отпрянул.
— Распоряжайся своим существованием сам, Монео! Дрожа всем телом, Монео судорожно вздохнул.
— Господин, я не хотел оскорбить вас, я искал только…
— Посмотри вверх, Монео!
Мажордом непроизвольно подчинился и уставил взор в безоблачное небо.
— Что там, господин?
— Там нет надежного потолка, Монео. Только открытое небо, полное изменений. Приветствуй его. Каждое чувство, которым ты обладаешь, предназначено для того, чтобы реагировать на изменения. Неужели это ни о чем тебе не говорит?
— Господин, я пришел только для того, чтобы узнать, когда вы будете готовы двинуться в путь?
— Монео, я прошу тебя быть правдивым со мной.
— Я правдив, господин!
— Но если ты будешь жить в дурной вере, то ложь может представиться тебе правдой.
— Господин, если я и лгу, то… и сам этого не знаю.
— Есть кольцо правды. Но я знаю, чего ты боишься, и не стану говорить.
Монео начал дрожать. Бог-Император был в ужасном настроении. В каждом его слове таилась страшная угроза.
— Ты боишься империализма сознания, — сказал Лето, — и твой страх оправдан. Немедленно пришли сюда Хви!
Монео повернулся и поспешил в гостевой дом. Было такое впечатление, что, войдя в него, он растревожил пчелиный рой. Через секунду из дома высыпали Говорящие Рыбы и окружили тележку. Придворные выглядывали в окна, выходили во двор и собирались под навесом, боясь подойти к нему. В противоположность этому волнению Хви вышла из дома и, покинув тень, прошла к тележке. Голова высоко поднята, глаза ищут его глаза.
Посмотрев на Хви, Лето почувствовал, что успокаивается. На ней было надето золотистое платье, которого Лето еще не видел. Ворот, рукава и манжеты были украшены серебром и жадеитом. Подол, почти волочившийся по земле, заканчивался тяжелой зеленой бахромой, оттенявшей насыщенно-красные клинья.
Остановившись возле тележки, Хви улыбнулась.
— С добрым утром, любимый, — тихо произнесла она. — Чем та сумел так расстроить бедного Монео?
Успокоенный ее присутствием и звуками ее голоса, он тоже улыбнулся.
— Я сделал то, что надеюсь делать всегда. Произвел эффект.
— Ты его несомненно произвел. Он сказал Говорящим Рыбам, что ты очень зол и находишься в плохом настроении. Ты страшен, любимый?
— Только для тех, кто отказывается жить, опираясь на собственные силы.
— Ах, да, — она повернулась перед ним, демонстрируя новое платье. — Тебе нравится? Мне подарили его Говорящие Рыбы. Они сами его украсили.
— Любовь моя, — в его тоне послышалось предупреждение, — украшениями готовят жертвоприношение.
Она подошла к тележке, и обратилась к нему, придав лицу притворно торжественное выражение:
— Значит, они принесут меня в жертву?
— Многие из них сделали бы это с радостью.
— Но ты им этого не разрешишь.
— Наши судьбы едины, — сказал он.
— Тогда я не буду ничего бояться, — она протянула руку и коснулась его руки, покрытой серебристыми чешуйками, но сразу же отпрянула — по всему телу Лето пробежала дрожь.
— Прости меня, любимый, я забыла, что мы едины только душой, но не плотью, — сказала она.
Кожа из песчаным форелей все еще трепетала от человеческого прикосновения.
— Влажный воздух делает меня особенно чувствительным, — сказал он. Постепенно дрожь улеглась.
— Я не стану жалеть о том, чего не может быть, — прошептала она.
— Будь сильной, Хви, ибо душа твоя принадлежит мне.
Она обернулась на звук, раздавшийся в доме для гостей.
— Монео возвращается, — сказала Хви. — Пожалуйста, любимый, не пугай его больше.
— Монео тоже твой друг?
— Мы друзья по желудку. Оба любим йогурт.
Лето еще смеялся, когда Монео остановился возле Хви. Он осмелился улыбнуться, бросая озадаченные взгляды на женщину. В обхождении мажордома появилось еще больше учтивости, он неким раболепством показывал Лето свое отношение к его невесте.
— У вас все в порядке, госпожа Хви?
— Да.
— Во времена обжорства друзей по желудку надо холить и лелеять, — сказал Лето. — Нам пора отправляться в путь, Монео. Туоно ждет.
Обернувшись, Монео отдал приказ Говорящим Рыбам и придворным. Лето улыбнулся Хви.
— Мне, кажется, неплохо удается роль нетерпеливого жениха, правда?
Она легко прошла в его тележку, приподняв одной рукой подол юбки. Он развернул ее сиденье. Только усевшись рядом с женихом, она прошептала ему на ухо:
— Любовь души моей, теперь я знаю еще одну твою тайну.
— Пусть она покинет твои уста, — сказал он, играя новой близостью, которая возникла между ними.
— Тебе редко нужны слова, — сказала Хви. — Ты обращаешься прямо к чувствам всей своей жизнью.
По всему его телу прошла волна. Прошло почти несколько секунд, прежде чем он смог говорить, а когда он заговорил, то она едва сумела расслышать его из-за шума кортежа.
— Между сверхчеловеком и не-человеком, — сказал он, — для меня появилось маленькое пространство человечности. Я — человек. И я благодарю тебя, моя нежная и любимая Хви, за это пространство.
Во всей своей вселенной я не видел закона природы, неизменного и неумолимого. Вселенная представляет нам лишь изменчивые взаимоотношения, которые воспринимаются как законы преходящим короткоживущим сознанием. Это плотское восприятие, которое мы называем самостью, эфемерно и сгорает в пламени бесконечного, мимолетно осведомляя нас о временных условиях, которые служат обрамлением нашей деятельности и изменяются по мере того, как изменяется и сама деятельность. Если вы повесите ярлык на абсолют, то воспользуйтесь его самым подходящим именем: преходящее.
Наила первой заметила приближающийся кортеж. Сильно потея на полуденной жаре, она стояла возле одного из ограничительных столбов на Королевской Дороге. Внезапная вспышка дальнего отражения привлекла ее внимание. Она всмотрелась в пространство в том направлении и поняла, что увидела солнечное отражение от защитного колпака тележки Лето.
— Они идут! — крикнула она.
После этого она почувствовала голод. В своем волнении и в единстве цели они забыли взять с собой еду. Только фримены взяли с собой воду и то только потому, что «фримен всегда берет с собой воду, когда покидает сиетч».
Наила потрогала пальцем приклад лазерного ружья, висевшего в кобуре на бедре. Мост находился не более чем в двадцати метрах от нес, его конструкции высились над водой фантастическими арками и казались чудовищным нагромождением плоскостей.
Это сумасшествие, подумала она.
Но Бог-Император подтвердил свое приказание. Он потребовал, чтобы Наила во всем подчинялась Сионе.
Приказания же Сионы отличались ясностью и не допускали никаких толкований. А сама Наила не имела времени исследовать смысл распоряжений Бога-Императора. Сиона сказала:
— Когда тележка Императора окажется на середине моста — тогда!
— Но зачем?
Они стояли на приличном расстоянии друг от друга, поеживаясь от утреннего холодка на вершине Барьерного Вала, отчужденные от мира и очень уязвимые.
Суровое выражение лица Сионы и ее тихий, напряженный голос не допускали никаких возражений.
— Неужели ты думаешь, что можешь причинить вред Богу-Императору?
— Я… — Наила смогла только пожать плечами.
— Ты должна подчиняться мне!
— Я должна, — согласилась Наила.
Она внимательно оценила расстояние до приближающегося кортежа, заметив при этом пестрые наряды придворных, синие мундиры ее сестер — Говорящих Рыб… блестящую поверхность тележки ее господина.
Это еще одно испытание, решила она. Бог-Император все знает. Он знает преданное сердце Его Наилы. Это испытание. Приказы Бога-Императора должны быть выполнены как можно точнее и без упущений. Так учат Говорящих Рыб, начиная с детства. Бог-Император сказал, что она должна подчиниться Сионе. Да, это испытание. Чем еще это могло быть?
Она посмотрела на четырех фрименов. Дункан Айдахо расположил их у выхода с моста — они должны были блокировать его. Они сидели спинами к ней, глядя в сторону моста, как четыре коричневых холмика. Наила слышала как Айдахо говорил им:
— Вы не должны ни в коем случае покидать это место. Вы должны приветствовать его здесь. Встаньте, когда он приблизится и низко поклонитесь.
Да, поприветствуйте его хорошенько.
Наила кивнула своим мыслям.
Три другие Говорящие Рыбы, прибывшие на стену вместе с Наилой, были отправлены на мост. Они знали только то, что сказала им Сиона в присутствии Наилы. Они должны были дождаться того, момента, когда Императорская тележка окажется в нескольких шагах от них и начать танцевать, уводя тележку и сопровождение в сторону выступающей точки стены над Туоно.