– Эти люди безумны, – оскалился Император. – Быстрее! В корабль. Мы еще очистим эту планету от всех…
Слева что-то сверкнуло. Огненный шар молнией отскочил от стены и распался, прикоснувшись к металлическому полу. Запах горелой изоляции наполнил селямлик.
– Щит! – закричал один из сардаукаров, офицер. – Почему исчез внешний щит? Они…
Слова его утонули в металлическом грохоте, стенка корабля за Императором задрожала.
– Они сбили носовую часть с корабля!
В зале клубилась пыль. Под покровом ее Алия подпрыгнула, метнулась к наружной двери.
Император обернулся, жестом позвал за собой людей в запасную дверь, открывшуюся в борту корабля за троном. Сделал знак офицеру сардаукаров, подскочившему к нему в туманной дымке:
– Будем обороняться!
Новый взрыв сотряс шатер. Двойные двери на дальней стороне зала с треском растворились, в зале заклубился песок, послышались дальние крики. В просвете мелькнула маленькая фигурка в черной абе – Алия успела добыть нож и, как подобает фрименскому чаду, принялась добивать раненых сардаукаров и харконненцев. Сардаукары с оружием наготове устремились к проходу, дугой окружая в желто-зеленой мгле отступающего Императора.
– Спасайтесь, сир! – крикнул офицер. – В корабль!
Но Император теперь оставался один на подножии трона, рукой он указывал на дверь. Сорокаметровая стенка селямлика упала, хлынул песок. Вокруг висело густое пылевое облако. В облаке сверкали молнии, на земле под ним со вспышками то тут, то там разряжались щиты, закороченные принесенным бурей статическим зарядом. На равнине кишели фигуры бойцов, сардаукаров и фрименов в длинных одеяниях, словно появившихся из песчаного облака.
Но все это было лишь фоном, Император показывал не на них.
В песчаной пелене проступила какая-то смутная масса, в ней что-то неясно блестело – кристаллы зубов в разверзнувшихся пастях песчаных червей – целая движущаяся стена, и на каждом черве – изготовившиеся к атаке фримены. С шипением несся жуткий клин по равнине, лишь яростно бились в буйном ветре одеяния.
Так наступал Вольный народ, и дворцовые сардаукары оцепенело замерли, впервые за долгую историю потрясенные невероятной атакой, которой не могли даже осмыслить.
Но со спин червей спрыгивали люди, а к лезвиям, что засверкали перед ними в зловещей мгле, сардаукары были привычны. И они бросились в битву. Так на равнине Арракина муж стал против мужа, а тем временем отборные сардаукары втиснули Императора в корабль, закупорили дверь и приготовились умереть возле нее, словно живой щит.
Оказавшись в относительной тишине корабля, среди собственной пораженной и приумолкшей свиты, Император окинул взглядом все эти обращенные к нему потрясенные лица, отыскал среди стоящих старшую дочь, на лице которой заметно было утомление, старуху-ясновидящую в капюшоне, глубоко надвинутом на лоб, и, наконец, тех, что были ему нужны – двух гильдийцев. Как и подобает представителям Гильдии, они были облачены в одеяния серого цвета, весьма соответствующего спокойствию их среди кипящей от возбуждения толпы.
Тот, что повыше, подносил руку к левому глазу. Вдруг Император увидел, как кто-то подтолкнул его, рука гильдийца дернулась и открыла его глаз. Прикрывавшая его контактная линза слетела, глаз под ней был синего цвета – такого густого, что казался почти черным.
Второй из них, пониже ростом, протолкался поближе к Императору и произнес:
– Мы не знаем, как все пойдет дальше.
А его высокий компаньон, прикрывая глаз ладонью, холодно добавил:
– Но и этот Муад'Диб тоже не знает.
Слова эти вывели Императора из оцепенения. С видимым усилием он удержался от резкости. Речь была не об ограниченности предвидения навигаторов Гильдии, пусть они не видели ближайшее будущее всех на этой равнине. Неужели эти двое так полагаются на себя, что вовсе позабыли о собственном зрении и о разуме?
– Преподобная Мать, – сказал он, – следует наметить план действий.
Откинув назад капюшон, она немигающими глазами встретила его взгляд. Взаимопонимание было полным. Им оставалось единственное оружие, и оба они прекрасно владели им: предательство.
– Вызовите графа Фенринга из его апартаментов, – сказала Преподобная Мать.
Падишах-Император кивнул и жестом послал одного из адъютантов исполнять приказание.
Он был воин и мистик, вурдалак и святой, лис и воплощенная невинность… рыцарственный, беспощадный, не бог, нет, меньше, но и не человек, а высшее существо. Не следует мерить Муад'Диба обычной меркой. В миг упоения победой он предвидел, какая уготовлена ему смерть, но без колебания противостал предательству. Вы скажете, он сделал это из чувства справедливости. Чьей справедливости, спрошу я? Не забывайте, мы говорим сейчас о Муад'Дибе, приказывавшем обтягивать барабаны кожей врага, отмахнувшемся от своего герцогского прошлого одним мановением руки, словами: «Я – Квизац Хадерач. Это достаточная причина».
В вечер его победы они сопровождали Пол-Муад'Диба к дворцу губернатора Арракиса, той самой резиденции, которую Атрейдесы заняли, оказавшись на Дюне. Раббан недавно подновил дом, и сражение почти не коснулось его, хотя горожане успели кое-что разграбить. Мебель в Большом зале была перевернута и сломана.
Пол вошел туда через парадный вход. На шаг позади за ним следовали Гарни Холлик и Стилгар. Эскорт моментально рассыпался по залу, приводя его в порядок, достойный глаз Муад'Диба. Одна группа немедленно начала поиски коварных ловушек, которые могли таиться в доме.
– Помню тот день, когда мы с твоим отцом впервые вступили в этот дворец, – начал Гарни. Он поглядел на брусья в потолке, на прорези окон. – Он не понравился мне уже тогда, а теперь нравится еще меньше. В любой из наших пещер безопаснее.
– Речь настоящего фримена, – подтвердил Стилгар (на губах Пола эти слова вызвали холодную улыбку). – Ты не передумаешь, Муад'Диб?
– Этот дом – символ власти, – сказал Пол. – Здесь жил Раббан. И, заняв этот дворец, я утверждаю свою победу перед всеми, кто видит. Пусть люди обыщут его. Особо не усердствуйте. Просто убедитесь, что здесь не осталось ни Харконненов, ни их игрушек.
– Повинуюсь, – отвечал Стилгар голосом, выдававшим нерешительность.
Связисты уже торопились в зал со своими аппаратами и устанавливали их у большого камина. Тем временем караульные фримены, подкрепившие уцелевших фидайинов, взяли помещение под охрану. Слышалось их бормотание, воины подозрительно оглядывались по сторонам. Слишком долго здесь жили враги, чтобы можно было чувствовать себя в безопасности.
– Гарни, пошли охрану за моей матерью и за Чани, – сказал Пол. – Она уже знает о нашем сыне?
– Ей сообщили.
– Делателей вывели из котловины?
– Да, милорд. Буря уже кончается.
– Велики ли разрушения?
– Прямо на пути ветра: на посадочном поле и в складах специи – весьма значительные, – сказал Гарни. – И от бури и от битвы.
– Ну ничего такого, я надеюсь, чего нельзя было бы поправить деньгами, – сказал Пол.
– За исключением убитых, милорд, – сказал Гарни, и в голосе его слышался укор: когда же это Атрейдес беспокоился о вещах – не о людях!
Но Пол мог сосредоточиться теперь лишь на внутреннем оке, на том, что открывалось его взору в редких брешах во все еще перегораживавшей путь стене времени. Сквозь каждый пролом виднелся джихад, буйствующий на дорогах грядущего.
Пол вздохнул и через зал направился к стоящему у стены креслу. Оно было из столовой, и, быть может, в него даже усаживался отец. Впрочем, в этот миг он думал только об отдыхе, который сулило ему кресло, позволявшее скрыть от людей усталость. Он сел, одернув одеяние на ногах, распустив на шее конденскостюм.
– Император засел в остатках своего корабля, – сказал Гарни.
– Пока удерживайте его там, – ответил Пол. – Харконненов уже обнаружили?
– Еще ищут среди убитых.
– А сверху, с кораблей, есть вести? – он кивнул на потолок.
– Пока нет, милорд.
Пол вздохнул, откинулся на спинку кресла, потом наконец произнес:
– Приведите мне кого-нибудь из пленных сардаукаров. Надо послать весточку нашему Императору. Пора приступить к обсуждению условий.
– Да, милорд.
Гарни отвернулся, подал сигнал одному из фидайинов, тут же занявшему караульный пост возле Пола.
– Гарни, – шепнул Пол, – со времени нашей новой встречи, я еще ни разу не слышал от тебя ни одной подходящей к случаю цитаты. – Он повернулся, Гарни судорожно сглотнул и мрачно стиснул челюсти.
– Как пожелаете, милорд, – ответил Гарни. Прочистив горло, он выдавил: – «И обратилась победа того дня в плач для всего народа; ибо народ услышал в тот день и говорил, что царь скорбит о своем сыне».
Пол закрыл глаза, стараясь отогнать горе подальше, до времени плача, как и тогда, после смерти отца. Мыслью он отдался открытиям этого дня: в будущем он теперь не один – Алия прячется где-то в его сознании.
Во всем, что он знал о времени, страннее не было ничего. «Я пересекла грядущее, чтобы произнести свои слова там, где только ты сможешь их услышать, – сказала ему Алия. – Даже ты не можешь сделать этого, брат мой. Неплохая шутка, по-моему, и… Ох, да, я убила нашего деда, безмозглого старого барона. Он почти не почувствовал боли».
Тишина. Он ощущал, как она удалялась из его сознания.
– Муад'Диб.
Открыв глаза, Пол увидел над собой чернобородую физиономию Стилгара, в темных глазах его полыхало пламя битвы.
– Ты нашел тело старого барона, – сказал Пол. Стилгар оторопел.
– Откуда ты знаешь? – шепнул он. – Мы нашли тело в этой громадной куче металла, именовавшейся Императорским шатром.
Пол не отвечал. Он заметил, что Гарни возвращается с двумя фрименами, поддерживающими пленного сардаукара.
– Вот один из них, милорд, – сказал Гарни. Знаком он велел стражам и пленнику остановиться в пяти шагах перед Полом.