Но слова пророчества он помнил: «И будет Лисан аль-Гаиб видеть сквозь все пелены».
– Сейчас они, должно быть, уже мертвы, молодой сир, – проговорил высокий, – будем поминать их только добрым словом.
Но Пол слышал обман в их голосах, чувствовал угрозу, которая заставила Холлика инстинктивно занять оборонительную позицию.
Пол сухо ответил:
– Это ужасно – умереть в таком месте.
Не поворачивая головы, Кайнс произнес:
– Если Бог назначил твари своей место ее смерти, делает он, чтобы возжелала она прийти в это место.
Лето сурово посмотрел на Кайнса.
Выдержав этот взгляд, Кайнс понял, что его кое-что смущает: «Этот герцог беспокоился не о грузе специи – о людях. Чтобы спасти людей, он рисковал жизнью… и жизнью сына к тому же. От потери краулера он отмахнулся. Но угроза жизням людей привела его в ярость. Такому вождю будут повиноваться с фанатичной преданностью. Его будет трудно победить…»
И против собственной воли и всех предыдущих суждений Кайнс признался себе: «Мне нравится этот герцог».
Ощущение своего величия человеком – вещь переменчивая. Такое ощущение непостоянно. Частью оно зависит от способности людского воображения к мифотворчеству. Человек в состоянии величия должен симпатизировать своему мифу. Должен соответствовать ему. Но при этом должен быть настроен и весьма сардонически. Только скепсис избавит его от веры в собственные претензии. Только это чувство позволит ему развиваться и дальше. Иначе – он просто погибнет.
В обеденном зале арракинской резиденции плавучие лампы уже разгоняли ранние сумерки. Отблески света золотили и бычью голову, и кровавые пятна на концах рогов, и темные масляные краски портрета старого герцога.
Под этими талисманами на белом полотне сверкало начищенное фамильное серебро Атрейдесов, в строгом порядке расставленное вдоль громадного стола, – архипелаги приборов возле хрустальных бокалов, каждый напротив тяжелого дубового кресла. Центральная люстра классического стиля еще не была зажжена, и цепь ее тонула в тени над потолком – там, где прятался ядоискатель.
Пришедший с проверкой последних приготовлений герцог остановился в дверях и вдруг подумал о ядоискателях и их роли в жизни общества.
«Цельная картина, – размышлял он. – Нас выдает уже сам язык: столько слов и определений, связанных со способами осуществления этой коварной смерти. Что вам угодно? Чомурки – яд в питье? Или же вам нужен чомас – яд в пище?»
Он качнул головой.
Возле каждой тарелки на длинном столе стоял изящный флакон с водой. Бедной арракинской семье воды хватило бы, как подсчитал герцог, на год жизни.
По сторонам дверного проема, в котором он стоял, располагались широкие желто-зеленые с пышной лепниной чаши для омовения рук. Рядом с каждой была вешалка для полотенец. По обычаю, пояснила домоправительница, гостям следовало церемонно омочить руки в воде, стряхнуть на пол несколько капель, осушить ладони полотенцем и небрежно бросить полотенце в растущую на полу груду. После обеда под дверями собирались побирушки, которым положено было отдавать отжатую из полотенец воду.
«Как характерно для правления Харконненов, – подумал герцог, – предусмотрены все степени падения духа». Он глубоко вздохнул, почувствовав, как пробуждается ненависть.
Отныне обычай этот следует прекратить.
Он дождался, пока в двери, ведущей на кухню, появилась служанка – одна из тех корявых старух, которых рекомендовала домоправительница. Герцог поманил ее к себе рукой. Она скользнула из тени на свет, торопливо обогнула стол, и он увидел на морщинистом лице все те же абсолютно синие глаза.
– Что угодно милорду? – спросила она, склонив голову и прикрыв ладонью глаза.
Он показал:
– Пусть эти чаши и полотенца уберут.
– Но… Благороднорожденный… – Она глянула вверх, открыв в изумлении рот.
– Я знаю про обычай, – отрубил он. – Вынести эти чаши к входной двери. И пусть, пока мы обедаем, каждый просящий получает по полному стакану воды. Понятно?
Ее морщинистое лицо не скрывало эмоций разочарования, гнева…
Внезапно Лето понял, что она собиралась продать отжатую воду из захватанных полотенец каким-нибудь беднякам за несколько медяков. Может быть, и это тоже обычай?
Лицо его помрачнело, и он пробормотал:
– Я поставлю стражу проследить, чтобы мои приказания были исполнены в точности и дословно.
Он обернулся и направился коридором к Большому залу. Словно беззубое шамканье старухи, шелестели воспоминания. Вода и волны, трава – не вездесущий песок, ослепительное лето вокруг – и так год за годом.
И все.
«Я старею, – подумал он. – Смерть тронула меня своей холодной рукой. И в чем же? В старушечьей жадности?»
В Большом зале многочисленные гости окружили перед камином леди Джессику. В очаге потрескивал открытый огонь, оранжевый свет озарял дорогие ткани, поблескивал на ожерельях и иных драгоценностях. В этой группе он узнал владельца фабрики конденскостюмов в Карфаге, торговца привозными электронными приборами, поставщика воды, летняя дача которого была рядом с фабрикой у северной полярной шапки, представителя банка Гильдии (этот был худ и держался отчужденно), худощавую строгую женщину, чей эскорт обслуживал инопланетных путешественников, совмещая, по слухам, это занятие с разного рода контрабандой, шпионажем и шантажом.
Большинство женщин в этом зале принадлежали к одному типу – картинно и подчеркнуто подающих себя, – странная смесь неприступности и чувственности.
Но и не будучи хозяйкой, Джессика затмевала бы всех остальных. На ней не было драгоценностей, она предпочла сегодня теплые тона, длинное платье цвета огня и коричневую, как земля, ленту в бронзовых волосах.
Он понял, что она хочет его слегка поддразнить, – легкая месть за небольшую холодность. Она прекрасно знала, что ему нравятся на ней такие одежды, – в его представлении она ассоциировалась с жаркими и теплыми цветами.
Вблизи, скорее уже вне группы, стоял Дункан Айдахо в поблескивающем мундире. Плоское лицо невозмутимо, курчавые черные волосы тщательно причесаны. Его уже вызвали от фрименов, и он успел получить от Хавата приказ: «Под видом личной охраны не отводи глаз от леди Джессики».
Герцог оглядел комнату.
Пол был окружен группой льстивых юнцов из богатых семей Арракина. Между ними герцог заметил трех офицеров внутренней стражи Атрейдесов, державшихся отчужденно. Особенно внимательно герцог приглядывался к молодым женщинам. Еще бы, ведь наследник герцогского титула – такая добыча! Но Пол никого не выделял, общаясь с ними с благородной сдержанностью.
«А тяжесть титула ему уже по плечу», – подумал герцог, вновь ощутив в этих словах дыхание смерти, отчего по коже его побежали мурашки.
Пол увидел отца в дверях, но избегал его глаз. Он оглядел группки гостей, пальцы в драгоценных камнях, обхватывавшие флаконы. Содержимое флаконов привычно и незаметно проверялось портативными ядоискателями. Дешевые маски, за которыми скрываются гниль души и молчание сердца.
«Кажется, я сегодня кисло настроен, – подумал Пол. – Интересно, что сказал бы обо всем этом Гарни?»
Он знал, почему пребывает в таком настроении. Он не собирался присутствовать на обеде, но отец настоял. «В обществе ты уже занимаешь вполне определенное положение, – сказал он. – И ты достаточно взрослый. Почти мужчина».
Пол заметил, что отец вышел из дверей, оглядел комнату и присоединился к группе, в которой была леди Джессика.
Когда Лето подошел к ним, поставщик воды спросил:
– А это верно, что герцог установит контроль за погодой?
Из-за его спины герцог проговорил:
– Наши замыслы, сэр, пока так далеко не заходят.
Тот повернулся, явив округлое вкрадчивое дочерна загорелое лицо.
– Ах, герцог, – протянул он. – Мы уже заждались вас.
Лето глянул на Джессику:
– Пришлось кое-что сделать.
Обращаясь к поставщику воды, герцог рассказал об умывальных чашах и добавил:
– Насколько это зависит от меня – со старыми обычаями будет покончено.
– Это приказ герцога, милорд? – спросил мужчина.
– Ну уж это… как сочтете сами, – ответил герцог. Он обернулся, заметив приближающегося Кайнса.
Одна из женщин произнесла:
– А по-моему, это очень великодушно – отдать воду…
Кто-то шикнул на нее.
Герцог поглядел на Кайнса и заметил, что планетолог одет в старомодный темно-коричневый мундир с эполетами штатского слуги Императора и крошечной золотой слезинкой на воротнике – знаком положения.
Поставщик воды сердитым тоном спросил:
– Герцог возражает против наших обычаев?
– Этот обычай отменен, – подтвердил Лето, он кивнул Кайнсу, заметил, как нахмурилась Джессика, и подумал: «Такое выражение ей не к лицу, но от этого слухи о нашей размолвке лишь усилятся».
– С разрешения герцога, – сказал поставщик воды, – я бы хотел продолжить разговор об обычаях.
Лето услышал необычно елейные тона в голосе, отметил почтительное молчание в обступившей гостя группе. В комнате, прислушиваясь, стали поворачиваться к ним.
– Не пора ли начинать обед? – спросила Джессика.
– Но у нашего гостя есть кое-какие вопросы, – сказал Лето. Поглядев на поставщика воды, круглолицего, большеглазого и пухлогубого мужчину, он вспомнил памятку Хавата: «…за поставщиком воды надо следить – Лингар Бьют, запомните это имя. Харконнены использовали его, но полностью он им никогда не подчинялся».
– Водяные обычаи столь интересны, – проговорил Бьют с улыбкой на лице. – Любопытно, что вы собираетесь делать с устроенной в доме оранжереей? Вы тоже будете тыкать ею людям в лицо… милорд?
Сдержав гнев, Лето поглядел на мужчину. В голове промелькнуло: «Бросить мне вызов в моем собственном доме – для этого требуется большая смелость, в особенности теперь, когда Бьют уже подписал контракт об альянсе. Поступок означает и понимание собственной силы. Вода действительно символ власти на этой планете. Если, например, заминировать устройства подачи воды, чтобы их можно было взорвать