по сигналу… Похоже, этот человек способен на такой поступок. А разрушение водных заводов погубит Арракис. Значит, Бьют замахивался на Харконненов именно этой дубинкой».
– Герцог и я уже решили, как использовать оранжерею, – сказала Джессика, улыбнувшись герцогу, – конечно, мы сохраним ее, но как залог – для всего Арракиса. Наша мечта – изменить климат Арракиса настолько, чтобы такие растения были здесь повсюду.
«Благослови ее, Господи, – подумал Лето. – Пусть поставщик съест это».
– Нам очевидна ваша заинтересованность в воде и контроле за погодой, – сказал герцог. – Я бы посоветовал рациональнее распределять ваши капиталы. Когда-нибудь вода перестанет быть драгоценностью на Арракисе.
А про себя он подумал: «Следует поторопить Хавата… его люди должны быстрее проникнуть в организацию этого Бьюта. А нам следует начать возводить дублирующие водные предприятия. Я не потерплю никакого давления!»
Бьют кивнул, все еще улыбаясь:
– Весьма похвальная мечта, милорд. – И отступил на шаг.
Внимание Лето теперь привлекло выражение на лице Кайнса. Он глядел на Джессику каким-то странным взглядом, преобразившись – как влюбленный… или словно в молитвенном трансе.
Думы Кайнса на этот раз были целиком поглощены фразой из пророчества: «И они разделят вашу сокровенную мечту». Он прямо спросил Джессику:
– И вы принесли нам сокращение пути?
– Ах, доктор Кайнс, – проговорил поставщик воды. – Ради герцога вы оставили ситчи ваших фрименов. Как это любезно с вашей стороны!
Кайнс невозмутимо глянул на Бьюта и произнес:
– В пустыне говорят: «Избыток воды делает человека безрассудным».
– Разные странности рассказывают в пустыне, – отвечал Бьют, и в голосе его послышалась явная неуверенность.
Джессика подошла к Лето, взяла его под руку, чтобы слегка успокоиться. Кайнс произнес слова: «сокращение пути». На древнем языке эти слова прозвучали бы так: «Квизац Хадерач». На странные вопросы планетолога никто из остальных собравшихся вроде бы и не обратил внимания, и теперь Кайнс, склонившись к одной из консорток, уже слушал ее тихий кокетливый лепет.
«Квизац Хадерач, – подумала Джессика. – Неужели наша Миссионария Протектива посеяла здесь и эту легенду? – Тайные надежды ее оживились. – Да, Пол может оказаться Квизац Хадерачем. Может».
Представитель Гильдии затеял беседу с поставщиком воды. Голос Бьюта вдруг покрыл гул возобновившейся общей беседы:
– Многие хотели бы переделать Арракис.
Герцог заметил, что эти слова словно бы ударили Кайнса, тот поднялся и отошел от затевавшей с ним флирт женщины.
Собравшиеся вдруг умолкли. Солдат внутренней охраны, переодетый в ливрею пажа, кашлянул за спиной Лето и громко провозгласил:
– Кушать подано, милорд.
Герцог вопросительно глянул на Джессику.
– В соответствии со здешним обычаем хозяин и хозяйка последними подходят к столу, – улыбнулась ему Джессика, – или мы изменим и этот обычай, милорд?
Он холодно выговорил:
– Почему же? Хороший обычай. Последуем ему.
«Надо, чтобы у гостей создалось впечатление, что я подозреваю ее в предательстве, – подумал он, поглядев на дефилирующих мимо гостей. – И кто же из вас поверит в этот обман?»
Заметив его отстраненность, Джессика впервые на этой неделе удивилась. «Он похож на человека, который борется с самим собой, – подумала она. – Неужели же он так отчужден из-за того, что я поторопилась со званым обедом? Но он же и сам прекрасно знает, как важно установить контакт наших людей с местной верхушкой. И для тех, и для других мы с ним должны быть словно отец с матерью. Ничто не впечатляет народ более, чем подобный стиль взаимоотношений».
Наблюдая за проходящими гостями, Лето припомнил, как вспыхнул Хават, узнав об обеде: «Сир! Я категорически против!»
Мрачная усмешка тронула губы герцога. Получилась целая битва! А когда герцог настоял в конце концов на своем присутствии на обеде, Хават покачал головой: «Сир, – заявил он, – у меня дурные предчувствия. На Арракисе все идет пока слишком складно. На барона это не похоже. Совершенно не его стиль».
Мимо отца прошел Пол в сопровождении молодой женщины – та была на полголовы выше его. Кисло глянув в сторону отца, он кивнул, отвечая на ее реплику.
– Ее отец производит конденскостюмы, – сказала Джессика. – Мне сказали, что в глубокой пустыне не найдешь ни одного глупца в костюме его работы.
– А кто этот человек со шрамом на лице, что впереди Пола? – спросил герцог. – Я никак не припомню.
– Добавили в список в последний момент, – шепнула она. – Приглашение отправил Гарни. Это контрабандист.
– Отправил Гарни?
– По моей просьбе. Согласовали с Хаватом, хотя поначалу он слегка воротил нос. Контрабандиста зовут Туек, Эсмар Туек. Среди своих это фигура. Здесь его знают все и принимают во многих домах.
– А у нас он зачем?
– Каждый гость задается подобным вопросом, – сказала она. – Одно присутствие Туека посеет среди них сомнения и подозрения. Он послужит живым напоминанием о том, что ты готов твердой рукой претворять в жизнь свои указы против жульничества, в том числе и против контрабандистов. Эта мысль понравилась Хавату.
– Не скажу, что она нравится мне. – Он кивнул проходящей паре, заметил, что оставалось лишь несколько гостей, пора было следовать в зал. – Почему ты не пригласила никого из фрименов?
– Здесь присутствует Кайнс, – сказала она.
– Да, Кайнс здесь присутствует, – ответил он. – Еще какие-нибудь небольшие сюрпризы для меня будут?
– Все остальное вполне обычно, – сказала она и подумала: «Дорогой мой, ну как ты не можешь понять, что у контрабандиста скоростные корабли, что ему нужны деньги. У нас должна быть потайная дверь, запасной выход для бегства с Арракиса, если все пойдет насмарку».
Только когда они вступили в обеденный зал, Джессика выпустила его руку из своей, позволив Лето усадить ее на место. Широкими шагами он направился к своему краю стола. Лакей отодвинул перед ним кресло. Остальные стали рассаживаться. Шелестели одежды, скрипели стулья, но герцог стоял. Он жестом подал сигнал, и внутренняя охрана в ливреях лакеев отступила, встав навытяжку.
В зале слегка приумолкли.
Поглядев вдоль стола, Джессика заметила, как подрагивают уголки рта Лето и как гневный румянец появился у него на щеках. «Что разгневало его? – спросила она у себя. – Не приглашенный же мною контрабандист?»
– Некоторые оспаривают мое право изменять обычаи, начиная с упразднения этих умывальных чаш, – заговорил Лето, – но с их помощью я хочу показать вам, что изменится многое.
За столом смущенно молчали.
«Или решили, что он пьян?» – подумала Джессика.
Лето выше поднял свой флакон с водой, лучи плавучих ламп поблескивали на его гранях.
– Как шевалье Империи, – объявил он, – я хочу провозгласить тост.
Все схватили свои флаконы, взгляды скрестились на герцоге. Наступила внезапная тишина, лишь огни светошаров еле плыли вдоль стен, гонимые легким дуновением сквозняка из кухни. По ястребиному лицу герцога ползли тени.
– Здесь я стою, и здесь я останусь! – отрубил он.
Тянувшиеся было ко ртам руки застыли – ведь фляга герцога все еще была поднята.
– Мой тост, – произнес он, – одна из тех максим, что так дороги нашим сердцам: «Бизнес – сердце прогресса! Фортуна ведет повсюду!»
Он пригубил воду.
Остальные последовали его примеру, вопросительно переглядываясь.
– Гарни! – позвал герцог.
Из ниши за его спиной отозвался голос Холлика:
– Здесь, милорд!
– Сыграй нам, Гарни!
В нише тонким голосом запел бализет. Повинуясь движению руки герцога, слуги принялись накладывать яства на тарелки: жаренный под соусом сепеда пустынный заяц, апломаж по-сирийски, чукку под глазурью, гусиный паштет. Искристое каладанское вино наполняло бокалы, густой коричный запах кофе с меланжем плыл по комнате.
Но Лето все еще стоял.
Гости застыли в ожидании, не решаясь отвести взгляд от хозяина дома и наброситься на очутившиеся перед ними аппетитные блюда. Наконец герцог сказал:
– Давным-давно существовал обычай, согласно которому хозяин должен был развлекать гостей, демонстрируя свои таланты. – Он сжал флягу так, что побелели костяшки пальцев. – Я не умею петь, но прочитаю слова одной из песен Гарни – пусть она станет тостом в память о тех, кто отдал свои жизни и тем самым привел нас к нашему положению.
Вокруг стола начинали неловко пошевеливаться.
Джессика опустила глаза, поглядела на своих соседей – на круглолицего поставщика воды и его даму, на бледного строгого представителя банка Гильдии (это чучело словно стремилось освистать обед, банкир не отводил глаз от Лето), на мужественное лицо Туека со шрамом на щеке, его синие от специи глаза были опущены.
– Они прошли, друзья, солдаты минувшего, – начал нараспев герцог. – Раны и доллары – вот их судьба, а мундир золоченый – ошейник раба. Они прошли, друзья, солдаты минувшего; и в каждом мгновении – их вина, их грех. Но искушение богатством они одолели. Они прошли, друзья, солдаты минувшего. Но когда стихнет жестокий смех и нашего века, да скажут о нас: «Искушение это они одолели».
Последние слова герцог произнес уже совсем тихо. Потом глотнул из флакона с водой и с размаху поставил его на стол. Вода выплеснулась через широкое горло сосуда. Остальные пили в смущенном молчании.
Герцог снова поднял свой флакон и вылил оставшуюся половину содержимого на пол, зная, что остальным придется последовать его примеру.
Первой его жест повторила Джессика. На мгновение остальные замерли, потом поодиночке нерешительно начали выливать на пол содержимое своих флаконов. Джессика видела, что Пол, сидевший рядом с отцом, внимательно следит за реакцией окружающих. И ее саму тоже потрясло, как трудно давался всем этот поступок, особенно женщинам. Чистая питьевая вода – не какие-нибудь влажные полотенца. Выливать ее так, попусту… И руки арракийцев подрагивали, раздавались нервные смешки, они медлили… но повиновались необходимости. Одна из женщин уронила свой флакон и отвернулась, пока ее спутник поднимал его с пола.