– Разве ты не слыхал ненависть в его голосе, когда он упоминает имя Харконненов?
– У меня, знаете, плохой слух, – сказал Хават.
– Какие основания есть у тебя для столь жестокого обвинения?
Хават нахмурился:
– Моя госпожа ставит своего слугу в затруднительное положение. В первую очередь я верен герцогу.
– Именно поэтому я готова тебе многое простить, – сказала она.
– И снова я должен спросить, а что прощать?
– Пат? – произнесла она.
Он пожал плечами.
– Тогда отвлечемся на минутку, – сказала она. – Дункан Айдахо – великолепный воин, способности в области охраны и слежки которого так высоко ценятся, сегодня ночью перебрал чего-то, называемого «меланжевым пивом». Мне докладывали, что среди наших людей не он один был одурманен этим зельем. Верно ли это?
– Вам же докладывали, миледи.
– Докладывали. Тебе не кажется, что это слишком, Сафир?
– Моя госпожа говорит загадками.
– Воспользуйся же своими способностями ментата! – отрезала она. – Знаешь, в чем дело с Айдахо и прочими? Могу ответить четырьмя словами: у них нет дома.
Хават ткнул пальцем вниз:
– Арракис – вот их дом.
– Они не знают Арракиса! Каладан был их домом, но мы вырвали их с корнем. У них теперь нет дома. И они боятся, что герцог подведет их.
Он напрягся:
– Такие речи в устах кого-нибудь из них могли бы…
– Прекрати, Сафир. Пораженчество или предательство, если доктор ставит правильный диагноз? Я лишь хочу излечить эту болезнь.
– Эти вопросы герцог поручил мне.
– Но ты понимаешь, что я, естественно, заинтересована в знании хода болезни, – сказала она. – И, быть может, ты согласишься, что у меня есть определенные способности в этой области.
«Придется встряхнуть его, – размышляла она. – Ему нужна встряска, чтобы избавиться от рутины».
– Есть много толкований, что могут заинтересовать вас, – сказал Хават, пожимая плечами.
– Значит, он уже считает меня виновной?
– Конечно, нет, миледи. Но я, учитывая сложившуюся ситуацию, не могу позволить себе исключить любой шанс.
– Прямо здесь, в этом доме, ты проглядел угрозу жизни моего сына! – сказала она. – Чей, по-твоему, был этот шанс?
Его лицо потемнело:
– Я предложил герцогу свою отставку.
– А мне ты ее предлагал… или Полу?
Теперь он явно рассердился, гнев выдавали и частое дыхание, и раздутые ноздри, и прямой взгляд. Она увидела: на его виске забилась жилка.
– Я предан герцогу, – отчеканил он.
– Итак, предателя нет, – сказала она, – угроза исходит непонятно откуда. Быть может, она связана с бластерами. Они могут рискнуть и расположить вокруг дома несколько бластеров с часовыми механизмами, нацеленных на домашние силовые щиты. Возможно, они…
– А как потом доказывать, что взрыв не был атомным? – спросил он. – Нет, миледи. Настолько незаконными методами они не будут пользоваться. Радиация останется. Такую улику не спрячешь. Нет, они выполнят большинство принятых правил. Предатель – ничего другого не остается.
– Уверяешь, что ты предан герцогу, – усмехнулась она, – и губишь его, пытаясь спасти?
Он глубоко вздохнул:
– Если вы невиновны, я принесу самые униженные извинения.
– А теперь подумай, Сафир, – сказала она. – Человек лучше всего чувствует себя на своем собственном месте, каждый знает свое место среди прочих. Разрушь это место – погубишь человека. Среди всех нас, тех, кто любит герцога, мы с тобой, Сафир, обладаем реальной способностью уничтожить место другого. Разве не могла я, Сафир, нашептать ему свои подозрения ночью? Когда он наиболее чуток к моим словам? Или тебе надо объяснить подробнее?..
– Вы мне угрожаете? – огрызнулся он.
– Нет, просто указываю тебе, что нам наносят удар, зная наши взаимоотношения. Умный, дьявольски умный удар. И я предлагаю отвести этот удар, изменив наши с тобой отношения так, чтобы не осталось и щели, куда может войти лезвие врага.
– Вы обвиняете меня в нашептывании герцогу беспочвенных подозрений?
– Да, беспочвенных.
– И вы будете бороться собственным шепотом?
– Это твоя жизнь проходит среди шепота, Сафир, не моя.
– Значит, вы сомневаетесь в моих способностях?
Она вздохнула:
– Сафир! Я хочу, чтобы ты понял роль своих собственных эмоций во всем этом. Обычный человек – это просто животное, лишенное всякой логики. И предположение, что логику можно проецировать на все стороны жизни, – не всегда верно, но допустимо в меру полезности. Ты – воплощение логики, ты – ментат. И твои решения складываются в концепции, которые ты потом проецируешь вовне, всесторонне изучая и рассматривая их.
– Вы что, пытаетесь учить меня моей работе? – спросил он, не скрывая презрения.
– Все, что вне тебя, можно рассматривать с помощью твоих логических методов, – сказала она. – Но одна из главных черт человека заключается в том, что глубоко личные вопросы трудно выявить в той степени, чтобы их можно было анализировать логически. Так можно даже сломать человека, и он будет потом обвинять всех и вся, скрывая истинные причины.
– Вы злонамеренно пытаетесь подорвать мою веру в собственные способности. – Ментат задохнулся от негодования. – Да если бы мне на этом попался кто-нибудь из наших… на попытке обезвредить любое оружие из нашего арсенала, я бы не стал сомневаться, вынося ему приговор и приводя его в исполнение.
– И самый лучший ментат обязан считаться с возможностью ошибки в расчетах, – сказала она.
– Я всегда это утверждал.
– Тогда считай: пьянство и ссоры среди людей, сплетни и дикие слухи об Арракисе, они не обращают внимания на простейшие…
– Праздность, не более, – ответил он. – Не пытайтесь отвлечь мое внимание, сделать тайну из пустяка.
Она глядела на него, думая о людях герцога, вместе завивавших в бараках горе веревочкой, там даже в воздухе ей чудилось напряжение, запах горящей изоляции. «Они как космические скитальцы из древней, еще догильдийской легенды, – подумала она. – Как сотоварищи затерявшегося звездопроходца Амполироса… с их пренебрежением к собственному оружию… вечно ищущие, вечно готовящиеся и всегда застигнутые врасплох».
– Почему ты никогда в полной мере не использовал на благо герцога мои способности? – спросила она. – Опасаешься конкурента?
Он яростно глядел на нее, старые глаза горели гневом.
– Не думайте, что мне ничего не известно о вас… Дочерях Гессера… – Хмурясь, он умолк.
– Не стесняйся, говори, что хотел сказать: о ведьмах-гессеритках.
– Я знаю кое-что об основах вашей подготовки, – произнес он, – видел, как она прет из Пола. Меня не обманешь этой ложью для простаков: «Мы – Дочери Гессера, мы существуем лишь для того, чтобы служить!»
«Шок должен быть жестоким, он уже почти созрел для удара», – подумала она.
– Ты с уважением слушаешь меня на совете, – сказала Джессика, – но редко интересуешься моим мнением. Почему?
– Я не верю в цели Бинэ Гессерит, – сказал он. – Вам-то может казаться, что вы видите человека насквозь, что можете заставить его сделать именно то, что вы…
– Сафир, ты – бедный глупец! – яростно перебила его Джессика.
Нахмурившись, он откинулся в кресле.
– Какие бы слухи о наших школах до тебя не доходили, – сказала она, – правда гораздо сильнее. Если бы я захотела погубить герцога… или тебя… да кого угодно, ты не смог бы помешать мне.
Она подумала: «Почему я позволяю, чтобы гордость моя произносила эти слова? Не этому учили меня. И не так можно потрясти его».
Хават запустил руку в карман, прикоснулся к крошечному пистолету с отравленными иглами. «На ней нет щита, – подумал он, – а если она просто блефует? Сейчас я мог бы с легкостью убить ее… но, ах-х, каковы будут последствия, если я ошибаюсь…»
Джессика заметила, как его рука опустилась в карман, и проговорила:
– Давай поклянемся, что не применим насилие друг против друга.
– Достойная клятва, – согласился он.
– Пока эта хворь еще разделяет нас, – сказала она, – вновь прошу тебя, подумай, не разумнее ли считать, что Харконнены внушили нам эти подозрения, чтобы восстановить нас обоих друг против друга?
– Похоже, вновь пат, – объявил он.
Она вздохнула, подумав: «Он уже почти готов для удара».
– Герцог и я словно отец и мать для наших людей, – сказала она. – Положение…
– Он ведь не женился на вас, – спокойно возразил Хават.
Она заставила себя успокоиться, подумав: «Что же – это неплохой выпад».
– Но он не женится ни на ком другом, – ответила Джессика. – Пока я жива. И, как я сказала, мы словно отец и мать… Но чтобы разрушить это естественное положение, возмутить его, разорвать, смешать… Ну да… кого Харконненам выгоднее наметить своей целью?
Он уже чувствовал, куда она метит, и брови его угрожающе сдвинулись.
– Самого герцога? – спросила она. – Привлекательная цель, конечно. Но кого еще, кроме, может быть, Пола, охраняют лучше? Меня? Соблазнительно, но они знают, что Дочерь Гессера – плохая мишень. Есть еще лучшая цель – человек, чьи служебные обязанности сливаются в громадное слепое пятно. Человек, для которого подозревать столь же естественно, как и дышать. Чья жизнь складывается из намеков и тайн. – Она резко ткнула в него пальцем. – Это ты, Хават!
Ментат вскочил на ноги.
– Я не отпускала тебя, Сафир! – вскричала она.
Старый ментат почти рухнул в кресло, столь быстро повиновались его мускулы. Она сухо улыбнулась.
– Ну вот, теперь ты кое-что узнал на деле о нашей подготовке, – добавила Джессика.
Хават сухо сглотнул. Она повелевала им, как королева. Властному приказу, ее тону и манере он не мог не подчиниться. Само тело его повиновалось ее словам быстрее, чем он успел осознать. И ничто не могло бы воспрепятствовать повиновению: ни логика, ни ярость, ни гнев… ничто. Чтобы сделать такое, она должна была глубоко, насквозь видеть его… о такой глубине контроля он не мог прежде даже помыслить.
– Я только что говорила тебе, что мы должны понимать друг друга, – сказала она. – Но я имела в виду, что ты должен понять меня… Я давно поняла тебя. И теперь говорю: лишь твоя преданность герцогу сможет уберечь тебя от меня.