Джессика смахнула со щеки слезы, подумала: «Что за глупая трата воды!» – прекрасно понимая тщетность этой попытки гневом заглушить горе. «Лето, мой Лето, – подумала она. – Как ужасно мы обращаемся с теми, кого любим!» Резким движением руки она погасила светящуюся полоску на руководстве.
Рыдания сотрясали ее.
Горю матери трудно было не сочувствовать, но в нем самом была пустота. «Я не чувствую горя, – подумал Пол. – Почему? Почему?» Он не чувствовал горя и воспринимал это как ужасный порок.
«Время искать и время терять, – припомнила Джессика слова O. K. Библии, – время сберегать и время бросать; время любить и время ненавидеть; время войне и время миру».
А разум Пола работал с леденящей сердце точностью. Он увидел варианты их будущей участи на этой враждебной планете. Не имея возможности укрыться за благодетельным пологом сна, он фокусировал свои предвидения, понимая открывавшиеся картины как наиболее вероятные варианты будущего, но было в них и еще что-то, какая-то тайна… Словно ум его окунулся в не ведающую времени среду, где его овевали костры грядущего.
Резко, словно постигнув что-то важное, восприятие Пола перескочило на другую ступеньку. Новый уровень манил его, он словно бы уцепился за что-то и оглядывал окрестности. Казалось, будто он находится в центре шара и во все стороны лучами разлетаются перспективы. Но такое объяснение было лишь слабой тенью его ощущений.
Ему припомнилось, как полощется на ветру тонкая ткань, и будущее в его глазах казалось столь же непостоянным и колеблющимся, как тот газовый платок.
Он увидел людей.
Он почувствовал жар и холод несчетных вероятностей.
Он узнал имена и места, на него обрушились бесчисленные эмоции, он обладал знанием неведомых и неисследованных планет. Пришло время испытывать, пробовать, примечать, но время придавать форму еще не наступило. Перед ним был весь спектр возможностей – от дальнего прошлого до невообразимого будущего, от самого вероятного до почти несбыточного. Бессчетное число раз он узрел собственную смерть. Он увидел незнакомые планеты, новые культуры.
И людей.
Людей.
Они так густо толпились вокруг, что даже его разум не мог их охватить, но он пощелкивал, анализировал… считал…
Он увидел и гильдийцев.
И подумал: «Гильдия… Вот там-то моя странность будет знакома, такое там ценят, правда, необходима специя».
Но мысль о том, что придется прожить всю жизнь пересчитывая варианты будущего, как положено пилоту космического лайнера, коробила его. Да, так можно было прожить. Но тот вариант будущего, в котором он становился навигатором Гильдии, отдавал странностью.
«Я обрел новое зрение, я вижу новую для себя реальность: возможные варианты событий».
Такое восприятие и успокаивало, и тревожило, многое в других плоскостях таяло и исчезало с глаз.
Ощущение ускользнуло столь же быстро, как и появилось, и он понял: все переживание заняло долю сердцебиения.
Да, его собственное сознание словно перевернули, словно обрушили на него ослепительный и ужасный свет. Он огляделся.
В окруженном скалами убежище царила ночь. Плач матери еще можно было слышать.
Но сам он по-прежнему не испытывал горя… а часть его мозга, словно полость внутри, отгороженная от остального, уверенно трудилась – обрабатывала данные, оценивала, рассчитывала, получала ответ, как делают это ментаты.
Теперь он понял, что у него есть исходная информация, какая не была открыта ни одному уму до него. Это не сделало пустоту привлекательнее. Внутри словно бы затикал часовой механизм бомбы. И хотел он или нет – механизм продолжал тикать. Разум его фиксировал мельчайшие различия вокруг: изменения влажности, температуры… шум ползущего по палатке жука, торжественное появление зари в том куске звездного неба, что был виден через прозрачную стенку палатки.
Пустота была невыносима. Зачем знать, кто и как запустил часы? Заглянув в собственное прошлое, он мог увидеть начало… тренировки, оттачивание талантов, тонкое воздействие сложных дисциплин, даже откровение O. K. Библии в критический момент… и, наконец, такой излишек специи! Он глядел вперед, туда, где гнездился страх, и видел все, что там было.
«Я чудовище, – подумал он. – Урод!»
– Нет, – сказал он. – Нет. Нет! НЕТ!
Он понял, что бьет по полу палатки кулаками. (Невозмутимая часть его существа восприняла этот интересный эмоциональный всплеск и принялась вычислять поправки.)
– Пол!
Мать была рядом, она держала его за руки, лицо серым пятном проступало в полумраке.
– Пол, что случилось?
– Это ты! – сказал он.
– Я здесь, – тревожно ответила она, – все в порядке.
– Что ты сделала со мной? – произнес он.
В мгновенном озарении она угадала какие-то причины такого вопроса и ответила:
– Дала тебе жизнь.
Ответ, совершенно правильный и точный, определен был и инстинктом, и ее собственными утонченными познаниями, только эти слова могли успокоить его. Он почувствовал на своих плечах ее руки, разглядел неясные очертания лица. (Его неутомимый мозг подметил теперь в ее чертах некоторые генетические особенности, ввел информацию и принялся за дальнейший расчет.)
– Пусти, – сказал он.
Услышав сталь в его тоне, она повиновалась:
– Ты не хочешь сказать мне, что случилось, Пол?
– Разве ты не представляла, что делаешь, когда учила меня всему этому? – спросил он.
«В голосе его нет больше детства», – подумала она и произнесла:
– Как и любой родитель, я надеялась, что, когда ты вырастешь, станешь иным, выше меня.
– Иным?
Уловив горечь в его словах, она сказала:
– Пол, я…
– Тебе не нужен был сын! – сказал он. – Тебе нужен был твой Квизац Хадерач! Дочь Гессера мужского пола!
Тон его заставил ее смутиться:
– Сын…
– И ты даже не посоветовалась обо всем с отцом.
Не остывшим еще от горя голосом она проговорила:
– В том, каков ты есть, Пол, доля наследственности твоего отца столь же велика, как и моя доля.
– А воспитание, – сказал он. – Все эти штуки, которые… разбудили… спящего…
– Спящего?
– Здесь. – Он поднес руку сперва к голове, а потом к груди. – Во мне. Это все длится… длится… длится… длится… и…
– Пол!
По голосу она слышала, что сын находится на грани истерики.
– Послушай меня, – сказал он. – Ты хотела, чтобы Преподобная Мать узнала о моих снах. Теперь слушай сама. Только что я видел сон наяву. И знаешь почему?
– Успокойся, – произнесла она. – Если что-то…
– Это специя, – сказал он. – Здесь она во всем: в воздухе, в почве, в еде. Гериатрическая приправа. У нее есть общее с зельем ясновидения. Она тоже яд!
Джессика застыла.
Тихим голосом он повторил:
– Яд… скрытый, незаметный и необратимый. От него не погибнешь, разве только перестанешь принимать. Мы теперь не можем покинуть Арракис, не унося его частичку в себе.
Его ошеломляющее самообладание не оставляло возможности для спора.
– Ты и специя, – сказал Пол. – Специя изменяет каждого, кто принял ее слишком много, но благодаря тебе я могу уловить эту перемену своим сознанием. Перемена из области подсознательного, где ее так легко проглядеть. Я вижу ее.
– Пол, ты…
– Я вижу ее! – повторил он.
В голосе его слышалось безумие, она не знала, что делать…
Но когда он заговорил вновь, в словах его железом звенела все та же непоколебимость:
– Эта планета для нас – ловушка.
«Да, мы в ловушке», – мысленно отозвалась она.
Вновь приходилось ей признавать правоту сына. Никакой нажим со стороны Бинэ Гессерит, никакие хитрости, ни ловкий замысел не могли теперь освободить их от Арракиса полностью. К специи привыкают. Тело ее уже знало это, пока дремал ум.
«Значит, здесь нам жить и доживать, – подумала она, – на этой адской планете. Это место предусмотрели для нас, если, конечно, мы сумеем ускользнуть от Харконненов. Вот моя будущая политика: прикидываться племенной кобылицей, сохраняющей важную генетическую линию для Бинэ Гессерит».
– Я должен рассказать тебе об этом сне наяву, – сказал Пол яростным голосом, – а чтобы ты действительно считалась с моими словами, скажу сперва, что знаю: ты родишь здесь, на Арракисе, дочь, мою сестру.
Чтобы подавить нахлынувший страх, Джессика откинулась на стенку палатки, упершись в пол руками. Она знала: беременность еще незаметна. Только ее знания, мудрость Дочерей Гессера, позволяли услышать эти первые сигналы в собственном теле, ведь эмбриону было всего несколько недель.
– Только служить, – прошептала Джессика девиз своего Ордена, – мы существуем, чтобы только служить.
– Мы найдем себе дом среди фрименов, – заговорил Пол. – Там ваша Миссионария Протектива приготовила для нас нору.
«Они приготовили для нас пути в пустыне, – сказала себе Джессика, – но как может он знать о Миссионарии Протективе?» Ей становилось все труднее подавить этот ужас перед отчуждением, охватившим Пола.
Он вглядывался в темные очертания ее фигуры, видел ее страх, малейшую реакцию так, словно она была освещена солнечным светом. Сострадание к матери вдруг родилось в его душе.
– Того, что может случиться здесь, я не могу рассказать тебе, – сказал он, – я не могу даже начать говорить… хотя я все видел. Это чувство будущего… Я не владею им. Просто оно приходит… и все. Ближайшее будущее… Примерно на год… я вижу его, ну как Центральную улицу на Каладане, кое-чего я не вижу… там тень… словно за холмом (он вновь подумал о полощущемся на ветру платке)… есть и развилки.
Джессика отыскала выключатель светополосы, прикоснулась к нему.
Тусклый зеленый свет рассеял мрачные тени, отогнал страх. Она посмотрела на Пола, взгляд его был устремлен вглубь. Она вспомнила, где приходилось ей видеть такие лица: в лентах, повествовавших о несчастиях… о детях, умиравших с голода или от ужасных ран. Глаза словно ямы, черточка рта, запавшие щеки.
«Так проявляется ужас, – решила она – ужас человека, которого заставили ожидать приход смерти».