Голос его прозвучал уже от сфинктерного гермоклапана. Умение Бинэ Гессерит позволило ей услышать в его тоне неосознанную горечь против нее же самой.
«Еще бы! Всю жизнь его учили ненавидеть Харконненов, – подумала она. – А теперь он узнал, что и сам Харконнен… благодаря мне. Как мало он знает меня! Для моего герцога я была единственной. Я приняла и его жизнь, и все его ценности, даже отказалась повиноваться приказам Ордена».
Под рукой Пола загорелась светополоска, наполнив палатку зеленоватым светом. Он сел возле гермоклапана – капюшон конденскостюма надвинут для выхода в пустыню, лоб туго охвачен, ротовой фильтр на месте, нософильтры вставлены в ноздри, видны лишь темные глаза.
– Подготовься к выходу, – произнес он глухим из-за фильтра голосом.
Джессика подтянула фильтр к лицу и, застегивая капюшон, увидела, что Пол вскрывает гермополог.
Едва он открылся, шелестящая струя песка хлынула на пол, прежде чем он успел остановить ее электростатическим уплотнителем. Этот инструмент раздвигал и уплотнял песчинки, так что в стенке перед Полом появился ход. Он скользнул в него, и за дальнейшим продвижением сына к поверхности она могла следить уже только на слух.
«Что мы там обнаружим? – подумала она. – Харконненов и сардаукаров? Этих следует ожидать… А если там окажется нечто совсем неизвестное нам?»
Она подумала об уплотнителе и других странных инструментах в ранце. Каждый из них казался ей символом какой-то неизвестной опасности.
С поверхности повеяло горячим ветром, тронувшим ее не закрытые лицевым покрывалом щеки.
– Передай ранец, – негромко и осторожно попросил Пол.
Джессика повиновалась. Когда она перевалила ранец через гермоклапан, в литровках булькнула вода. Поглядев вверх, она увидела темный силуэт Пола на фоне звезд.
– Сюда, – сказал он и, протянув руку, подхватил ранец и вытащил его на поверхность.
Теперь наверху был только круг, усеянный звездами; словно светящиеся жерла орудий, они были нацелены на нее. Дождем посыпались метеоры. Словно предупреждение – светлые полосы на тигровой шкуре неба… Могильная решетка, леденящая кровь. Угроза нависла над их головами.
– Поторопись, – сказал Пол. – Я хочу снять палатку.
На левую руку ее сверху просыпался песок. «Сколько песчинок можно удержать в одной руке?» – почему-то пришло ей в голову.
– Тебе помочь? – спросил Пол.
– Нет.
Она сглотнула пересохшим горлом, скользнула в ход. Наэлектризованный уплотнителем песок поскрипывал под рукой. Песок теперь почти до краев заполнял котловину, окружавшие ее скалы едва выступали из него. Со всей остротой тренированных чувств Джессика внимала темноте.
Шорох маленьких зверьков.
Взмахи крыльев.
Ручеек осыпавшегося песка, шебуршание в нем.
Пол сдул палатку и вытянул ее через прорытый ход.
Звезды немного сдвинулись, тени угрожающе опустились. Она глянула на черные пятна в небе.
«Как память о беде, – подумала она. – Словно вой преследующей стаи. Тех, кто охотился за твоими предками во времена столь отдаленные, что воспоминания эти хранятся лишь в самых примитивных клетках мозга. Глаза видят. И ноздри зрячи».
Пол подошел к ней и сказал:
– Дункан говорил мне, что если попадется, то сумеет продержаться… Не долго. Пора уходить.
Он надел ранец на плечи, не углубляясь в пески, скользнул к окружавшему котловину невысокому гребню, взобрался вверх, на склон, обращенный к открытой пустыне.
Джессика автоматически следовала за ним, про себя отметив, что для нее уже настало время идти за сыном.
«Мое горе… тяжелее песка морского, – думала она. – Мир избавил меня от всех целей, кроме древнейшей, – будущей жизни. Мне осталось теперь жить для моего юного герцога и не рожденной еще дочери».
По осыпавшемуся песку она поднялась к Полу.
Он глядел на север, на уходящую вдаль каменистую гряду. В свете звезд она напоминала древний военный корабль: длинный корпус поднимала незримая волна, бумеранги антенн, изогнутые трубы, надстройка на корме в форме буквы «П».
Над силуэтом полыхнуло оранжевое пламя, ослепительная пурпурная линия скользнула к нему снизу.
Еще одна.
В небо снова взметнулось пламя.
Словно битва древних времен, артиллерийская дуэль с невидимым противником. Оба они так и застыли.
– Огненные столбы, – шепнул Пол.
Над дальней грядой вспыхнуло ожерелье красных огней. Пурпурные линии исчертили небо.
– Бластеры против топтеров, – проговорила Джессика.
Красная в пыльном воздухе луна Арракиса поднялась над горизонтом слева от них, под ней клубились пыльные облака… близилась буря…
– Должно быть, Харконнены ищут нас с воздуха, – сказал Пол, – прочесывают пустыню, чтобы убедиться, что раздавили… скажем, вредное насекомое.
– То есть Атрейдесов, – добавила Джессика.
– Надо искать укрытие, – сказал Пол, – отправимся на юг. Если нас застанут на открытом месте… – Он повернулся, поправил лямки ранца. – Похоже, что стреляют по всему движущемуся.
Шагнув по склону, он услышал над головой тихий посвист крыльев и увидел: над ними скользили темные силуэты орнитоптеров.
Отец однажды сказал мне, что в основе любой морали лежит почитание истины: «Ничто не получается из ничего». Глубокая мысль, в особенности, если учесть, насколько изменчивой может быть истина.
– Я всегда гордился тем, что вижу вещи такими, каковы они и есть на самом деле, – сказал Сафир Хават. – Это проклятье всех ментатов. Никогда не можешь остановиться в расчетах.
На морщинистом стариковском лице в предрассветном сумраке угадывалась задумчивость. От запятнанных сафо узких прямых губ кверху поднимались морщины.
Перед ним на корточках молчаливо сидел человек в длинном одеянии, явно безразличный к словам Хавата.
Оба жались к скале, под выступом, нависавшим над широкой и неглубокой впадиной. Заря уже коснулась вершин сразу порозовевших скал, обступивших котловину. Под скалистым навесом было холодно, сухой пронизывающий ночной холодок еще не исчез. Перед рассветом чуть повеяло теплом, но по-прежнему было свежо. Хават слышал, как выбивают дробь зубы немногих уцелевших солдат.
На корточках перед Хаватом сидел фримен, на самом рассвете неожиданно возникший из дюн, с которыми сливалось его одеяние.
Указательным пальцем фримен что-то набросал на песке. Рисунок был похож на чашу, из которой торчала стрела.
– Патрули барона многочисленны, – сказал он, направив указательный палец вверх, на утесы, с которых спустился Хават со своими людьми.
Хават кивнул:
– Патрулей много. Да.
Но он пока не понимал, что нужно этому человеку. Это беспокоило Хавата. Считалось, что знания позволяют ментату видеть причины поступков.
Эта ночь была наихудшей во всей жизни Хавата. Он находился в Цимпо, гарнизонном селении, одном из аванпостов вокруг прежней столицы – Карфага, когда начали поступать донесения о нападении. Сперва он подумал: «Просто налет. Харконнены пробуют силы».
Но донесение следовало за донесением, они поступали все чаще и чаще.
Два легиона высадились в Карфаге.
Пять легионов – пятьдесят бригад! – атаковали главную базу герцога в Арракине.
Легион в Арсунте.
Две боевых группы в Расщепленных Скалах.
Потом в донесениях появились подробности: среди атакующих оказались имперские сардаукары, вероятно, два легиона.
И стало ясно, что нападающим точно известно, куда и сколько посылать войск. Абсолютно точно! Великолепная разведка.
Возбуждение и гнев Хават сумел подавить, лишь когда эти чувства едва не вывели его из себя как ментата. Понимание колоссального перевеса в силах противника, что навалился на них, разило, словно удар.
И теперь, прячась под скалой в пустыне, он кивал головой, запахивался поплотнее в рваную и изрезанную куртку, словно она могла его согреть.
Но сколько же их!
Он всегда был готов к тому, что враги могут при первой возможности нанять лайнер Гильдии для набега. Такое практиковалось в подобного рода конфликтах между Великими Домами. На Арракисе регулярно приземлялись и взлетали лихтеры с грузом специи, принадлежащей Дому Атрейдесов. Хават принял предосторожности против случайной атаки с фальшивого лихтера. В массированном ударе, по их общему мнению, должно было участвовать не больше десяти бригад.
Но на поверхности Арракиса сейчас находилось более двух тысяч кораблей: не только лихтеры, но и фрегаты, скауты, мониторы, крашеры, войсковые транспорты, думперы…
Более сотни бригад – десять легионов!
Стоимость подобного предприятия превышала весь доход от специи за целых пятьдесят лет.
Наверняка.
«Я недооценил долю дохода, которую барон пожелал истратить на нападение, – подумал Хават. – И тем самым погубил герцога».
И еще это предательство!
«Я поживу еще, – подумал он, – и увижу, как ее удавят. Надо было тогда убить эту ведьму-гессеритку, я ведь мог это сделать». Он не сомневался, что предала их леди Джессика. Ее предательство великолепно объясняло все факты.
– Твой человек Холлик с остатками своего отряда пробился к нашим друзьям-контрабандистам, – сказал фримен.
– Хорошо.
Значит, Гарни унесет ноги из этого ада. Хоть не все сгинули.
Хават оглянулся на оставшуюся с ним горстку. Вечером, перед прошедшей ночью, их было триста. Теперь осталось ровно двадцать. Половина из них были ранены. Кое-кто спал, остальные стояли, сидели, лежали на песке под скалою. Последний топтер, который они использовали в качестве экранолета для перевозки раненых, вышел из строя перед рассветом. Его разрезали бластерами, куски зарыли, а затем добрались до этого убежища на краю котловины.
Хават лишь приблизительно представлял, где они находятся – сотнях в двух километров к юго-востоку от Арракина. Основные пути между ситчами у Барьера оставались где-то на юге.
Фримен, сидевший напротив Хавата, откинул капюшон и снял шапочку конденскостюма – под ними оказались соломенного цвета волосы и борода. Волосы были зачесаны с высокого узкого лба. Непроницаемая синева глаз выдавала зависимость от специи. В одном углу рта на бороде и усах было пятно – здесь волосы свалялись, прижатые трубкой, идущей от нософильтров.