– Историческая система взаимного мародерства и вымогательства прекращается здесь, на Арракисе, – сказал отец. – Нельзя бесконечно красть, не учитывая потребности тех, кто придет после тебя. Физические свойства планеты вписаны в ее экономические и политические анналы. Записи эти перед нами, и наш курс очевиден.
«Неужели он так и не прекратит? – подумал Кайнс. – Лекции, лекции, лекции… вечные лекции».
Коршун на шажок подпрыгнул к простертой руке; наклонив голову, глянул одним глазом, потом другим на открытую плоть.
– Арракис – планета монокультуры, – объявил отец, – только одной. И ее урожай обеспечивает правящему классу существование, которое правящие классы вели всегда и всюду во все времена, оставляя крохи для прокорма человекообразной массы полурабов. И наше внимание привлечено к этим массам и крохам. Они гораздо более ценны, чем это предполагалось.
– Отец, я не слушаю тебя, – прошептал Кайнс, – уходи.
А потом снова подумал: «Мои фримены, конечно же, неподалеку, они не могут помочь, но птиц видят и придут, просто чтобы убедиться, нет ли здесь влаги».
– Народ Арракиса, труженики его, узнают, что цель наша в том, чтобы по здешней земле текли воды, – провозгласил отец. – Большинство их, конечно, будут лишь полумистически представлять, как мы собираемся этого добиться. Многие, не представляющие массовых ограничений, решат даже, что мы привезем сюда воду с какой-нибудь богатой ею планеты. Пусть они думают что угодно – это безразлично, пока они верят нам.
«Еще минута – я встану и скажу ему все, что о нем думаю, – решил Кайнс, – стоит и болтает вместо того, чтобы помочь».
Птица подскочила еще на шажок к оцепеневшей руке. Позади нее на пески опустились еще два коршуна.
– Религия и закон для масс должны быть едины, – сказал отец. – Акт неповиновения должен являться грехом и наказываться священством. Отсюда следует двойная выгода: объединение народа и усиление в нем повиновения и храбрости. Но полагаться мы должны не на храбрость отдельных личностей, а на храбрость населения в целом.
«Ну, куда же запропало это мое население, когда оно мне более всего необходимо?» – думал Кайнс. Собрав все силы, он чуть сдвинул ладонь, погрозив коршуну. Тот отскочил к товарищам, готовым взлететь в любую секунду.
– Наша эпоха получит ранг естественного феномена, – сказал отец. – Жизнь на планете – сложная ткань, сотканная из множества нитей. Изменения флоры и фауны в первую очередь будут определяться грубыми физическими силами, которыми мы манипулируем. Когда они установятся… впрочем, такие изменения сами станут управляющими факторами, и нам придется иметь дело и с ними. Имей в виду, кстати, что нам необходимо контролировать три процента поверхностной энергии… только три процента, чтобы система стала самовоспроизводящейся.
«Почему ты не помогаешь мне? – удивился Кайнс. – Вечно одно и то же: когда ты нужен, всегда тебя нет». Он хотел повернуть голову, глянуть на говорящего и взглядом заставить старика замолчать. Мускулы не повиновались ему.
Коршун шевельнулся. Он приблизился к ладони осторожными шажками, товарищи его наблюдали, якобы не выказывая интереса. Коршун остановился лишь в шаге от его ладони.
Глубочайшая ясность переполнила ум Кайнса. Он вдруг понял, что Арракис имеет возможность, которой отец так и не увидел. И варианты развития событий затопили его голову.
– Не может быть для твоего народа несчастья ужаснее, чем быть отданным в руки героя, – сказал отец.
«Просто читает мысли, – подумал Кайнс. – Ну и пусть… В мои ситчи уже разосланы предупреждения. Их-то ничто не остановит. Если сын герцога жив, его найдут и сохранят, как я и приказал. Женщиной, его матерью, они могут пренебречь, но мальчика сохранят».
Коршун подпрыгнул ближе, готовясь клюнуть в ладонь. Наклонив голову, вглядывался в распростертую на спине плоть. И вдруг вытянул шею и с криком взмыл вверх. Прочие последовали за ним.
«Они пришли! – подумал Кайнс. – Пришли мои фримены!»
И тут в песке глухо заурчало.
Этот звук знал каждый. Любой фримен мог отличить его от издаваемых червем звуков, от всех шумов пустыни. Где-то в глубине под ним предспециевая масса впитала достаточно воды и органики малых делателей и достигла критической стадии роста. Глубоко в песке образовался гигантский пузырь двуокиси углерода и устремился вверх, увлекая за собой вихрь пыли. Он вынесет наверх то, что формировалось в глуби, и утянет вниз все, лежащее на поверхности.
Коршуны кружили над ним, криками выражая разочарование. Они знали, что происходит. Как и любое рожденное в пустыне существо.
«А я рожден в пустыне, – думал Кайнс, – видишь меня, отец? Да, я рожден в пустыне».
Пузырь поднял его, лопнул, и он почувствовал, как пыльный вихрь охватывает его, затягивая в прохладную тьму, на мгновение ощущение прохлады и влаги принесли блаженство и облегчение. И пока родная планета убивала его, Кайнс успел подумать, что и отец, и другие ученые равно не правы: во Вселенной главенствуют ошибка и случай. С этим могли согласиться и коршуны.
Пророчества и предвидения… Как проверить их перед лицом не получивших объяснения фактов? Усомнись и подумай еще раз над следующим: насколько волна предвидения, как называл ее Муад'Диб, предсказывает грядущее, не лепит ли будущее пророк в соответствии с пророчеством? Видит ли пророк будущее?.. Или же на самом деле он просто видит в нем слабое место – дефект, щель, которую можно расширить, разбить словом или решением, как резчик алмазов разбивает драгоценный камень ударом резца?
«Забери их воду», – так крикнул этот мужчина. Пол подавил страх, глянул на мать. Обученным взором он отметил в ее мышцах напряженную готовность к бою, к молниеносному выпаду.
– Жаль, если нам придется тратить силы, чтобы справиться с вами, – сказал голос над ними.
«Это тот, кто заговорил первым, – подумала Джессика, – их по меньшей мере двое – один справа, другой – слева».
– Сигноро хробоса сукарес хин манже ла пчагавас дой ме камавас беслас леле пал хробос! – на всю котловину крикнул тот, что справа.
Для Пола это была тарабарщина, но благодаря обучению Бинэ Гессерит Джессика узнала язык. Чакобсский, один из древних охотничьих языков. Тот, что наверху, спрашивал, не этих ли чужеземцев они ищут.
Внезапно наступило молчание. Лишь обрамленный ободком лик второй луны – голубой, с отливом слоновой кости, – внимательно вглядывался в котловину.
На скалах вдруг зашуршали шаги – сверху и по бокам… Темными тенями двигались люди.
«Их целый отряд!» – внезапно понял Пол.
Высокий человек в запятнанном бурнусе появился перед Джессикой, прикрывающая рот полоса ткани была откинута в сторону, чтобы не мешать говорить… В боковом свете луны виднелась густая борода, а лицо и глаза тонули в тени капюшона.
– И кого же мы встретили, людей или джиннов? – спросил он.
Услыхав в его голосе усмешку, Джессика позволила себе каплю надежды. Этот голос привык командовать, тот самый голос, что обескуражил их, раздавшись в ночи.
– Похоже, люди, – сам себе ответил мужчина.
Джессика не видела – скорее ощущала внутренним зрением нож, запрятанный в складках его одеяния. И горько пожалела, что у них с Полом нет щитов.
– А говорить вы умеете? – спросил тот же голос.
В ответ Джессика вложила все королевское достоинство. Отвечать приходилось, но этот мужчина сказал еще слишком мало, чтобы можно было увериться в его культуре и слабостях.
– Кто окружил нас, словно разбойники в ночи? – требовательно спросила она.
Голова под капюшоном бурнуса вздрогнула, медленный поворот выдавал многое. Мужчина хорошо владел собой.
Пол скользнул прочь от матери, чтобы не создавать общую цель и увеличить поле деятельности для обоих.
Голова в капюшоне повернулась следом за Полом, в лунном свете блеснул клин лица. Джессика заметила острый нос и сверкающий глаз – темный-темный, без белка в нем, тяжелые брови, усы торчком.
– Похожий малец, – сказал тот. – Если вы бежите от Харконненов, быть может, вы найдете приют среди нас. Так как, малый?
Варианты промелькнули в голове Пола. Уловка? Или нет? Решать надо было немедленно.
– Зачем вам привечать беглецов? – жестко спросил он.
– Дитя, что думает и говорит как мужчина, – сказал высокий. – На твой вопрос, вали, я отвечу: мы не из тех, кто платит фай, водную дань, Харконненам. А потому я могу и приютить беглеца.
«Он понял, кто мы, – подумал Пол, – но в голосе этого человека кроется недосказанное».
– Я Стилгар, фримен, – сказал высокий, – это имя может развязать твой язык, парень?
«Знакомый голос», – думал Пол, вспоминая тот самый совет и появление этого человека, ищущего нож друга, убитого Харконненами.
– Я знаю тебя, Стилгар, – ответил Пол. – Я был вместе с отцом на совете, когда ты пришел за водой своего друга. Ты ушел оттуда с офицером моего отца, Дунканом Айдахо, вместо своего друга.
– А Айдахо бросил нас и вернулся к своему герцогу, – промолвил Стилгар.
Уловив разочарование в его тоне, Джессика приготовилась атаковать. Голос со скал позвал:
– Мы тратим время понапрасну, Стил.
– Это сын герцога, – сказал Стилгар, – именно тот, кого велел нам отыскать Лайет.
– Но… он ведь ребенок еще, Стил.
– Герцог был мужчиной, а этот парень воспользовался колотушкой, – сказал Стилгар, – и браво прошел путем Шай-Хулуда.
Джессика поняла, что о ней не ведется и речи. Приговор уже вынесен?
– У нас нет времени проверять, – запротестовал голос сверху.
– Но он может оказаться Лисан аль-Гаибом.
«Ждет предзнаменования!» – решила Джессика.
– А женщина? – сказал голос наверху. Джессика приготовилась. В этом голосе слышалась смерть.
– Да, женщина, – сказал Стилгар, – и ее вода.
– Ты знаешь закон, – отозвался голос из скал, – те, кто не умеет жить в пустыне…
– Тихо, – ответил Стилгар, – времена меняются.