– Расскажи мне еще раз о водах твоего родного мира, Усул, – попросила она.
Он понимал, что она пытается отвлечь его, развеять нелегкие думы перед опасным испытанием. Светлело, он заметил, что некоторые из его фидайинов уже сворачивали палатки.
– Лучше бы ты рассказала мне о ситче и нашем сыне, – ответил он. – Так, значит, наш Лето уже взял в кулак мою мать?
– И Алию тоже, – сказала она. – Он быстро растет. Вырастет высоким.
– И как там, на юге? – спросил он.
– Вот оседлаешь делателя, сам увидишь, – произнесла она.
– Но сперва хотелось бы увидеть твоими глазами.
– Там очень одиноко, – ответила она.
Он прикоснулся к косынке-нежони на ее лбу, выступавшей из-под шапочки конденскостюма:
– Почему ты не хочешь говорить о ситче?
– Я уже рассказала. В ситче без мужчин очень одиноко. Там работают. На фабриках и в горшечных мастерских. Делают оружие, шесты для определения погоды, собирают специю для подкупов. Вокруг дюны, которые нужно засадить растениями и закрепить. Еще там делают ткани, ковры, заряжают батареи. И воспитывают детей, чтобы сила племени никогда не ослабла.
– Так, значит, в ситче приятного мало? – спросил он.
– А дети? Приходится соблюдать обычаи. Еды хватает. Иногда одна из нас может ненадолго отлучиться на север, чтобы лечь со своим мужчиной. Жизнь продолжается.
– А моя сестра, Алия… как к ней относятся?
Стало светлее, Чани обернулась и пристально поглядела на него:
– Давай обсудим это в другое время, любимый.
– Выкладывай-ка лучше сейчас.
– Тебе нужно сберечь силы для испытания, – ответила она.
По ее тону он понял, что коснулся больного места.
– Неизвестность сулит неприятности, – сказал он.
Кивнув, она сказала:
– Люди явно… не понимают странности Алии. Женщины боятся ее – девочка, почти младенец, разговаривает о таких вещах, что известны лишь взрослым. Они не понимают причин… сущности тех изменений, что сделали Алию… взрослой еще в материнском теле.
– Значит, шумят? – переспросил он, вспомнив, что в некоторых его видениях Алия вызывает волнения среди фрименов.
Чани поглядела в сторону ширящейся рассветной полоски:
– Женщины уже жаловались Преподобной Матери. Они потребовали, чтобы она изгнала демона из собственной дочери. Даже процитировали писание: «Ворожеи не оставляй в живых».
– И что же ответила моя мать?
– Она обратилась к закону и отослала женщин в смущении. Она сказала: «Увы, Алия вызывает беспокойство, но причиной тому несчастный случай, непредвиденная ситуация, которой не удалось избежать». Она попыталась объяснить им, как это случилось с Алией тогда в ее матке. Но женщины рассердились на нее, потому что она поставила их в затруднительное положение. И все разошлись, недовольно бормоча.
«С Алией все будет непросто», – подумал он. Ветер принес запах предспециевой массы, колючие песчинки жалили кожу.
– Эль-саяль – дождь из песка, который приносит утро, – проговорил он.
Перед ними в серой мгле исчезла пустыня, не знающая жалости: пески, что тонули в песках.
На юге было темнее, вдруг молния прорезала мглу, значит, буря там уже электризировала песок. С большим опозданием донесся гром.
– Голос его украшает землю, – проговорила Чани.
Люди выползали из палаток, стража от краев лагеря двинулась к центру. Вокруг все шевелилось, каждый знал свое место в издревле заведенной повседневной рутине и не нуждался в указаниях.
«Ты не должен отдавать много приказов, – говорил ему отец… когда-то… давным-давно. – Если один раз ты прикажешь что-то, потом всегда придется отдавать распоряжения о том же самом».
Фримены инстинктивно придерживались этого правила.
Хранитель воды отряда затянул заунывный утренний напев, вплетая в него призыв к посвящению в наездники пустыни.
– Мир – это труп, – нараспев голосил он; голос его раздавался над дюнами. – Кто сумеет избежать Ангела Смерти? По велению Шай-Хулуда да исполнится.
Пол вслушался… этими словами начиналась и смертная песнь его фидайинов: его смертники распевали эти слова, бросаясь в битву.
«Или сегодня поблизости появится каменный курган, возле места, где отлетела душа человека, – подумал Пол. – Остановится ли здесь прохожий фримен, бросит ли свой камень на эту гробницу, подумает ли о Муад'Дибе, что умер здесь?»
Он знал – возможен и этот исход, и такому событию находилось местечко на линиях судьбы, расходившихся из точки временного пространства, где он находился. Неопределенность видений мешала ему. Чем больше сопротивлялся он, чем сильнее старался избежать грядущего исхода, тем большее смятение возникало в пространстве предвидения. И будущее его все больше становилось похожим на бурлящую реку, несущуюся к обрыву под пологом тумана…
– К нам подходит Стилгар, – сказала Чани, – теперь я должна отойти, любимый. Наступает время… и как сайидина я должна проследить за соблюдением обрядов, чтобы все можно было точно занести в хроники. – Она поглядела на него снизу вверх, на секунду самообладание отказало ей, но, моментально справившись с собой, она произнесла: – А потом я сама приготовлю тебе завтрак. – И отвернулась.
Стилгар был уже рядом, следы его быстро заполнялись пудрой мелкого мучнистого песка. Из темных ниш глазниц на Пола взирали по-прежнему неукротимые глаза. Край бороды чуть выступал над маской, обветренные скулы казались высеченными из камня.
В руке его было знамя Пола – черно-зеленое, с водной трубкой на древке, уже ставшее здесь легендарным. Не без гордости Пол подумал: «И шага не ступишь, чтобы не сделаться тут же легендой. Они запомнят все: и как мы расставались с Чани, и как я приветствовал Стилгара, все… что случится сегодня. Живой или мертвый, я останусь легендой. Но мне нельзя умереть. Тогда останется только легенда и некому будет преградить путь джихаду».
Воткнув древко в песок рядом с Полом, Стилгар уронил руки по бокам. Синие в синем глаза глядели ровно и собранно. Пол подумал: «И мои глаза теперь начинает затягивать синяя дымка».
– Они отказали нам в праве на хадж, – с ритуальной торжественностью провозгласил, обращаясь к нему, Стилгар.
Пол отвечал, как учила его Чани:
– Кто может отказать фримену в праве идти и ехать, куда он пожелает?
– Я – наиб, – сказал Стилгар, – врагам не взять меня живьем. Я – стержень треножника смерти, что погубит наших врагов.
Их окружило молчание.
Пол поглядел на прочих фрименов, рассыпавшихся по песку за Стилгаром, они застыли в этот миг всеобщей молитвы. И он подумал, как жил бы Вольный народ с его кровавыми наклонностями – в ярости и гневе, даже не представляя, что можно жить иначе… если бы не мечта, которой заразил их Лайет-Кайнс перед гибелью.
– «Где Господь, Который вел нас по пустыне, по земле пустой и необитаемой, по земле сухой, по земле тени смертной..?» – спросил Стилгар.
– Он всегда с нами, – отозвались фримены. Стилгар расправил плечи, подошел поближе к Полу и негромко сказал: – Не забудь, что я говорил. Действуй целенаправленно и точно – никаких фантазий. Наши мальчишки учатся седлать делателя в двенадцать лет. Тебе на шесть больше, но ты не рожден в песках. И не следует выказывать храбрость. Мы и так о ней знаем. Все, что ты должен сделать, – вызвать делателя и оседлать его.
– Не забуду, – ответил Пол.
– Смотри же, не посрами учителя.
Стилгар извлек из-под одеяния пластиковый шест длиной в метр, с заводной трещоткой на конце.
– Я сам изготовил эту колотушку. Бери же. Не подведет.
Гладкий пластик стержня был теплым на ощупь.
– Твои крюки у Шишакли, – сказал Стилгар. – Он их отдаст тебе, когда ты выйдешь вон за ту дюну. – Он показал направо. – Вызови крупного червя, Усул, покажи нам путь.
В обрядной фразе Пол услышал волнение друга.
И в этот момент солнце словно выпрыгнуло из-за горизонта. Синее небо сразу же озарилось тем серебристо-серым светом, что предвещал сегодня сушь и жару даже по арракийским понятиям.
– Наступает палящий день, – провозгласил Стилгар теперь уж совершенно ритуальным тоном, – возглавь странствие, как подобает вождю.
Пол отсалютовал знамени, заметил, как обвисло черно-зеленое полотнище, – утренний ветерок утих. Он повернулся к дюне, на которую указывал ему Стилгар, – бурый склон с изогнутым гребнем. Остальные теперь направились в противоположную сторону, на укрывавший лагерь склон дюны.
На пути Пола высилась облаченная в одеяние фигура. Шишакли, командир отряда фидайинов. В узком просвете между капюшоном и маской виднелись только глаза.
Когда Пол подошел, Шишакли вручил ему два тонких прута. Стержни были около полутора метров длиной, на одном конце поблескивали крюки из пластали, на другом – шероховатая надежная рукоять. Как и требовал того обычай, Пол принял их левой рукой.
– Это мои собственные крюки, – густым басом произнес Шишакли, – они не отказали ни разу.
Пол кивнул, соблюдая приличествующее молчание, оставил того позади и принялся взбираться по склону дюны. С вершины ее, оглянувшись, он увидел остальных – они разбегались, словно насекомые, одеяния развевались от быстрых движений. Теперь он был один на песчаном гребне, откуда пустыня просматривалась до горизонта, плоского и неподвижного. Стилгар выбрал хорошую дюну, обзор с нее был получше, чем с соседних.
Нагнувшись, Пол глубоко вонзил колотушку с подветренной стороны гребня, где пески были плотнее, а звук от колотушки – громче. И в нерешительности замер, припоминая уроки, представляя все те действия на грани жизни и смерти, что предстояло совершить.
Едва он отпустит курок, колотушка начнет стучать. И где-то в песках гигантский червь, делатель, услышит зов и явится полюбопытствовать. С помощью хлыстов-крючьев надо было успеть вскарабкаться вверх по крутому боку червя. И если сдвинуть крюком назад передний край какого-нибудь сегмента, открыв его для песка и пыли, громадная тварь не уйдет вниз, на дно пустыни. Напротив, чудовище вылезет на поверхность, по возможности удаляя от песка открытый участок.