Тусклый зеленоватый свет разогнал тени, и ей стало не так страшно. Она посмотрела в лицо Полю, увидела его обращенный внутрь себя взгляд. Джессика вспомнила, где видела подобное выражение лица: в иллюстрациях по теме «Несчастья и стихийные бедствия» — так выглядели дети, страдающие от голода или пережившие ужасное потрясение. Глаза — как две впадины, щеки ввалились, губы вытянуты в прямую тонкую линию.
Такой взгляд бывает после страшного прозрения, думала она. Когда человек узнает, что он — смертен.
Без всякого сомнения, Поль уже больше не ребенок.
Смысл его слов понемногу начал доходить до нее, отодвигая в сторону все остальное. Поль видел будущее, видел путь к спасению.
— Значит, есть способ перехитрить Харконненов? — спросила она.
— Харконненов! Эти люди не стоят, чтобы о них думали! — усмехнулся Поль. Он пристально смотрел на мать, изучая выражение ее лица при тусклом освещении. Лицо выдавало ее!
— Не называй людьми тех, кто…
— Не торопись проводить границу между людьми и не людьми, — оборвал ее Поль. — На каждого из нас давит груз его прошлого. Милая мама, кой о чем ты пока не знаешь, хотя тебе следует знать это: мы тоже Харконнены.
Мозг Джессики повел себя весьма коварно — он просто отключился, перестал принимать какие бы ни было ощущения. Но голос Поля продолжал, как на буксире, притягивать ее к себе.
— Когда ты окажешься перед зеркалом, посмотри на себя как следует. Погляди не предвзято, и ты все увидишь сама. А пока посмотри на мои руки, на мою фигуру. Если это тебя тоже не убедит, поверь мне на слово. Я был в будущем, видел досье, знаю факты. Мы — Харконнены.
— Какая-нибудь… побочная ветвь? Один из дальних родственников, который…
— Ты — родная дочь барона, — сказал Поль, глядя, как мать испуганно прижала руки ко рту. — Барон в молодости любил удовольствия и однажды позволил себе увлечься. Но и его увлечение служило все тем же генетическим целям, вашим целям.
Это «вашим» хлестнуло ее, как бичом. От неожиданности ее мозг снова заработал, но она ничего не смогла возразить сыну. Обрывки сведений, которые она знала о своем прошлом, теперь обрели смысл и соединились в единое целое. Она была ребенком, столь нужным Бен-Джессериту. А задача Бен-Джессерита — вовсе не прекращение войны между Харконненами и Атрейдсами, а выделение и закрепление некоего наследственного кода, свойственного обеим линиям. Какого? Она мучительно искала ответ и не находила его.
Поль, словно читая ее мысли, произнес:
— Они думали, что наконец вывели, что хотели, — меня. Но я не то, чего они ожидали. Я опередил свое время. А они этого не знают!
Джессика продолжала прижимать пальцы к губам.
Преподобная Матерь! Он — Квизац Хадерак!
Она чувствовала себя перед ним беспомощной и совершенно беззащитной, понимая, что он смотрит на нее глазами, от которых ничего не укроется. Вот в чем была причина ее страха!
— Ты думаешь, что я — Квизац Хадерак. Забудь об этом. Я — нечто иное, неожиданное для них.
Нужно связаться с кем-нибудь из школы, мелькнуло у нее в голове. Пусть посмотрят индекс соответствия и скажут, что случилось.
— Они ничего не узнают обо мне, пока не будет уже поздно, — сказал в ответ ее мыслям Поль.
Она попыталась отвлечь его. Опустила руки и сказала:
— Значит, мы сможем ужиться с вольнаибами?
— У вольнаибов есть пословица, которой они выражают свое отношение к Шай-Хулуду, Великому Отцу Вечности. В ней говорится: «Будь готов оценить по достоинству то, что тебя ждет».
И подумал: Да, мама, среди вольнаибов. Твои глаза станут синими, а под изящным носом появится мозоль от дыхательных трубок влагоджари… И ты родишь мою сестру, святую Алю-Нож:.
— Если ты не Квизац Хадерак, то…
— Тебе этого не понять. Ты не сможешь поверить, пока не увидишь сама.
Я всего лишь семечко, подумал Поль.
И тут он понял, сколь плодородна почва, в которую он попал. Одновременно с этим чувство ужасного предназначения вновь завладело им и заполнило наконец мучительную пустоту. Полю показалось, что он вот-вот задохнется от горя.
На пути, ведущем вперед, он увидел два главных ответвления. На одном из них он стоял перед старым бароном и приветствовал его словами: «Здравствуй, дедушка!» От мысли об этом пути и обо всем, что с ним связано, ему чуть не сделалось дурно.
Другой путь был почти сокрыт серым туманом, в котором иногда мелькали вспышки ярости и насилия. Там он видел религиозные войны, пожар, охвативший всю Вселенную, черно-зеленое знамя Атрейдсов впереди легионов фанатиков, опьяненных пряными настойками. Среди них был Джерни Халлек и еще кое-кто из людей его отца — так мало! — и у всех на груди хохолок ястреба, такой же, как на мавзолее, где покоился череп герцога Лето.
— Я не могу пойти по этому пути, — шептал он. — Старые ведьмы из вашей школы только того и дожидаются!
— Не понимаю тебя, Поль, — отозвалась мать.
Он молчал. Он в самом деле ощущал себя семечком, в котором сосредоточилось будущее человечества. Впервые он осознал свое ужасное предназначение. Поль понимал, что больше не может ненавидеть ни Бен-Джессерит, ни Императора, ни даже Харконненов. Все они бились в сетях необходимости, подчиняясь идее обновления человеческого рода. Идее, ради которой Дома и Ветви пересекались, смешивались, исчезали и возникали, образуя все новые и новые генетические комбинации. И человечество знало только один путь, ведущий к достижению цели, древний, многократно проверенный и надежный путь: джихад. Все, что мешало джихаду, уничтожалось.
Я ни за что не пойду этим путем, подумал Поль.
Но он снова увидел внутренним взором мавзолей с черепом своего отца, насилие, кровь и над всем этим — черно-зеленое знамя.
Джессика кашлянула, обеспокоенная его молчанием.
— Так вольнаибы… будут почитать нас как святых?
Он поднял глаза, всматриваясь в зеленоватом свете в благородные, царственные черты ее лица.
— Да. В одном из вариантов, — Поль кивнул. — Меня они будут звать… Муад-Диб, «Тот, кто указывает путь». Да… меня будут звать именно так.
Он закрыл глаза: Теперь, отец, я могу оплакать тебя. И он почувствовал, как по его щекам потекли слезы.
КНИГА II. МУАД-ДИБ
~ ~ ~
Когда мой отец, Падишах-Император, услышал о смерти герцога Лето и об обстоятельствах, при которых это случилось, он впал в ярость. Никогда прежде мы не видели его в таком гневе, Он обвинял мою мать, кричал о заговоре, вынудившем его посадить на трон бен-джессеритку. Он обвинял Гильдию и старого злодея-барона. Он обвинял всех, кто попадался ему на глаза, даже меня, говоря, что я ведьма и ничуть не лучше всех остальных. Когда я попробовала успокоить его, сказав, что случившееся вполне закономерно и объясняется обычным инстинктом самосохранения, которым руководствуются все правители, начиная с глубокой древности, он рассмеялся мне в лицо и спросил, не считаю ли я его беспомощным трусом. Я видела, что его смятение вызвано не столько смертью герцога, сколько самим фактом убийства особы королевской крови. Сегодня, оглядываясь назад, я думаю, что моего отца тревожило некое предчувствие: ведь его род и род Муад-Диба происходил от одних предков.
— Теперь Харконнену придется убить Харконнена, — прошептал Поль.
Он проснулся незадолго до наступления ночи и сидел на полу темного, герметично закрытого влаготента. Бормоча себе под нос, он слышал, как шевельнулась в своем углу мать, спавшая у противоположной стенки.
Поль мельком бросил взгляд на индикатор — табло с показаниями подсвечивалось фосфорными трубками.
— Похоже, дело к ночи, — сказала Джессика. — Может, поднимешь шторки?
Поль уже отметил, что в последние несколько минут ее дыхание изменилось — значит, она просто молча лежала в темноте, пока не убедилась, что он проснулся.
— Это ничего не даст, — ответил он. — Прошла буря, и тент засыпало песком. Сейчас я начну нас откапывать.
— От Дункана по-прежнему никаких известий?
— Никаких.
Поль рассеянно потер герцогский перстень на большом пальце и вдруг ощутил такую ненависть к планете, на которой Харконнены убили его отца, что его всего передернуло.
— Я слышала, когда началась буря.
Это небрежно брошенное замечание почему-то его успокоило. Мозг сосредоточился на буре, начало которой он видел через прозрачный полог влаготента: как слюни изо рта дебила потекли по равнине песчаные ручейки, небо избороздили вихри… Скала с острой вершиной на его глазах превратилась в пологий бурый холм. Песок заполнял низину, небо словно заляпали холодной жидкой кашей, и влаготент погрузился во тьму.
Скрипнули под давлением песчаной массы распорки, и наступила тишина, изредка нарушаемая похрипыванием сноркера, засасывающего с поверхности воздух.
— Попробуй включить приемник, — сказала Джессика.
— Без толку, — ответил он.
Нащупав около шеи трубку влагоуловителя, он втянул в рот теплую жидкость. При этом Поль подумал, что стал настоящим аракианцем — перешел на «восстановленную воду», выработанную из его собственных выделений. Она была пресной и безвкусной, но хорошо освежала горло.
Джессика услышала, что Поль пьет, и всей кожей почувствовала мягкий, облегающий влагоджари. Но она отогнала от себя мысль, что надо бы тоже утолить жажду. Принять эту мысль — значит смириться с Аракисом, смириться с ужасной необходимостью экономить все, что содержит хоть каплю влаги. Во влагоприемные карманы тента, прошелестев, стекли несколько капелек — в воздухе, который они выдыхали, тоже был водяной пар.
Если бы она могла снова заснуть!
Но в сегодняшнем дневном сне был эпизод, при воспоминании о котором она вздрогнула. Она сидит, склонившись над песчаной рекой, и видит написанное кем-то имя — «Герцог Лето Атрейдс». Слова расплываются в текучем песке, она пробует их восстановить, но не успевает она дописать последнюю букву, как первая опять исчезает…