Какой странный был этот день — мальчишки стояли возле него, потому что он попросил их об этом. Они обуздали свое любопытство и охраняли его покой, давая ему время разобраться в собственных мыслях и провидческих воспоминаниях и придумать, как избежать джихада.
Теперь, стоя рядом с матерью в огромной пещере и глядя на толпу, он начал сомневаться — можно ли вообще что-либо придумать, чтобы остановить дикий напор легионов фанатиков.
К возвышению приближалась Чейни. Следом за ней, на некотором расстоянии, четыре женщины несли носилки.
Не обращая внимания на Чейни, Джессика полностью сосредоточилась на сидевшей в носилках женщине — дряхлой, сморщенной, согбенной старухе в черном. Ее капюшон был отброшен на спину и открывал тугой узел седых волос и жилистую шею.
Носильщицы мягко опустили свою ношу на край каменного уступа, и Чейни помогла старухе встать на ноги.
Так вот какая у них Преподобная Мать! подумала Джессика.
Старуха, тяжело опираясь на руку Чейни, зашаркала, направляясь к Джессике. Она походила на груду костей, засунутых в черный мешок. Она- остановилась перед Джессикой и долго всматривалась в нее и лишь потом заговорила свистящим шепотом.
— Значит, ты и есть та самая, — седая голова мотнулась на тощей шее. — Права была Мейпс Шадут, когда жалела тебя.
Джессика ответила быстро и язвительно:
— Я не нуждаюсь ни в чьей жалости.
— Посмотрим, посмотрим, — прошипела старуха. Она с удивительным проворством повернулась лицом к толпе. — Скажи им, Стилгар.
— Кто, я? — спросил Стилгар.
— Мы — люди Мисра. С тех пор как наши предки бежали с Найлотик аль-Ауробы, мы познали бегство и смерть. Молодые должны идти вперед, чтобы наш народ не погиб.
Стилгар глубоко вздохнул и сделал два шага вперед.
Джессика услышала, как легкий шорох взлетел над толпой — около двадцати тысяч человек молча, без движения стояли там, внизу. Она вдруг почувствовала себя совсем крошечной, и ей стало очень тревожно.
— Сегодня вечером мы покинем этот сич, который так долго служил нам убежищем, и отправимся на юг пустыни, — голос Стилгара гремел над обращенными вверх лицами, и ему вторили отзвуки из акустической горловины у задней стены.
Толпа продолжала молчать.
— Преподобная Мать сказала мне, что она не переживет еще одну хаджру. В былые времена нам случалось оставаться без Преподобной Матери, но искать новый дом в подобных обстоятельствах народу будет трудно.
Теперь толпа всколыхнулась, по ней рябью пробежали шепотки и легкие волны беспокойства.
— Чтобы этого не произошло, — продолжал Стилгар, — наша новая саяддина, Джессика Тайноведица, дала согласие пройти ритуал посвящения. Она приложит все усилия, чтобы народ не остался без опеки Преподобной Матери.
Джессика Тайноведица, мысленно повторила Джессика. Она увидела, что Поль не отрываясь смотрит на нее. В глазах сына читался вопрос, но его рот был словно запечатан странностью всего происходившего вокруг.
Если я погибну, спросила себя Джессика, что будет с ним? И ощутила, как ее вновь одолевают предчувствия.
Чейни подвела Преподобную Мать к каменной скамье в глубине акустической раковины, вернулась и встала рядом со Стилгаром.
— Но чтобы мы не лишились всего, если Джессика Тайноведица потерпит неудачу, Чейни, дочь Лита, будет сейчас посвящена в саяддины, — и Стилгар сделал шаг в сторону.
Из глубины акустической раковины раздался старческий голос — многократно усиленный шепот, резкий и пронзительный:
— Чейни вернулась из своей хаджры — Чейни видела воды.
Толпа выдохнула утвердительный отклик:
— Она видела воды.
— Я посвящаю дочь Лита в саяддины, — прошипела старуха.
— Она принята, — отозвалась толпа.
Поль почти не обращал внимания на обряд, он думал только об испытании, которое должна пройти мать.
А если у нее не получится?
Он оглянулся и посмотрел назад, на ту, кого они называли Преподобной Матерью, изучая высохшие черты лица и бездонную синеву глаз. Казалось, малейшее дуновение ветра свалит ее с ног, но было в ней что-то такое, отчего становилось ясно — она выйдет невредимой из самой неистовой бури. Ее окружал тот же ореол могущества, который был в Преподобной Матери Елене Моиам Гай, мучавшей его гом-джаббаром.
— Я, Преподобная Мать Рамалло, вещающая голосом многих, говорю вам об этом, — продолжала старуха. — Все благоприятствует тому, чтобы Чейни стала саяддиной.
— Все благоприятствует, — отозвалась толпа.
Старуха кивнула и опять зашептала:
— Я дарую ей серебряные небеса и золотую пустыню с ее сияющими скалами и зелеными полями будущего. Все это я отдаю саяддине Чейни. И чтобы она не забывала, что предназначена служить всему народу, ей уготовано прислуживать при Ритуале Семени. Да будет все так, как угодно Шай-Хулуду.
Она подняла и вновь уронила смуглую костлявую руку.
Джессика почувствовала, что круговорот обряда уже затянул ее и не оставил никаких путей для отступления. Она мельком глянула на вопрошающее лицо Поля и приготовилась к суровому испытанию.
— Пусть водные надзиратели приблизятся, — произнесла Чейни с едва уловимой дрожью в детском голосе.
Джессике показалось, что кольцо грозящей ей опасности сжалось до предела: она видела это по настороженно замершей перед ней толпе.
Из задних рядов, по змейке открывшегося перед ними коридора, устремилась группа мужчин. Они шли парами, и каждая пара несла небольшой кожаный бурдюк размером в две человеческие головы. В бурдюках что-то тяжело булькало.
Двое шедших впереди положили свою ношу на возвышение к ногам Чейни и отступили назад.
Джессика посмотрела на бурдюк, потом на мужчин. Их капюшоны были откинуты назад, открывая длинные волосы, стянутые на затылке узлом. В ответ на нее бесстрастно уставились черные провалы их глаз.
От кожаного мешка на Джессику пахнуло одуряющим ароматом корицы.
Пряности? подумала она.
— Вода ли тут? — спросила Чейни.
Стоявший слева водный надзиратель с фиолетовым шрамом на переносице утвердительно кивнул.
— Тут вода, саяддина, — ответил он. — Но мы не можем ее пить.
— Семя ли тут? — спросила Чейни.
— Тут семя, — прозвучало в ответ.
Чейни опустилась на колени и положила ладони на булькнувший мешок.
— Да будут благословенны вода и семя!
Ритуал казался знакомым, и Джессика оглянулась на Преподобную Мать Рамалло. Глаза старухи были закрыты, она сидела сгорбившись и словно спала.
— Саяддина Джессика, — сказала Чейни.
Джессика повернулась и увидела, что девочка в упор смотрит на нее.
— Доводилось ли тебе вкушать благословенную воду?
Не успела Джессика ответить, как Чейни продолжила:
— Тебе не доводилось испробовать благословенную воду. Ты — непосвященная и выходец из иных миров.
Над толпой пронесся вздох, зашелестели бурки и джуббы, и Джессике показалось, что волосы у нее на голове зашевелились.
— Урожай был хорош, и Творило погиб, — говорила Чейни. Она начала развязывать тесемку, которой был перехвачен сверху колышущийся бурдюк.
Джессика почувствовала, что теперь опасность уже надвинулась на нее. Она бросила взгляд на Поля и увидела, что он полностью захвачен таинственным действом и не сводит глаз с Чейни.
Видел ли он прежде эту сцену? гадала Джессика. Она прикоснулась рукой к животу, подумала о еще нерожденной дочери и спросила себя: Вправе ли я рисковать нами обеими?
Чейни протянула горловину бурдюка к Джессике со словами:
— Вот Вода Жизни, вода, которая больше, чем просто вода, — это Кэн, вода, освобождающая душу. Если тебе суждено стать Преподобной Матерью, то она откроет для тебя Вселенную. Теперь пусть рассудит Шай-Хулуд.
Джессика разрывалась между чувством долга перед будущим ребенком и долгом перед Полем. Она знала, что ради Поля нужно принять бурдюк и выпить его содержимое, но по мере того как узкая горловина приближалась к ней, чувства Джессики все громче кричали о Грозящей опасности.
У жидкости в кожаном мешке был горьковатый запах, похожий на запах многих известных ей ядов, но в чем-то отличный от них.
— Пей! — приказала Чейни.
Пути назад нет, напомнила себе Джессика. Но ничто из бен-джессеритской выучки, способное помочь ей в эту минуту, не приходило в голову.
Что это? лихорадочно соображала она. Алкоголь? Наркотик?
Она наклонилась к мешку, втянула ноздрями запах корицы и вспомнила пьяного Дункана Айдахо. Пряная настойка? Джессика припала губами к узкой трубке и втянула чуть-чуть жидкости. Пахло пряностями, легкая кислота укусила язык.
Чейни сжала мешок руками, В рот Джессики влился огромный глоток и, не успев ничего сделать, она уже проглотила его, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие и достоинство.
— Принять Малую Смерть страшнее, чем просто умереть, — сказала Чейни. Она выжидающе глядела на Джессику.
Джессика в ответ смотрела на нее, продолжая держать трубку во рту. Содержимое бурдюка щекотало ноздри, ощущалось нёбом, щеками, глазами — острая, сладковатая жидкость.
Прохладная,
Чейни снова нажала на бурдюк.
Вкусная.
Джессика изучала Чейни, всматривалась в казавшееся ей лукавым личико и видела в нем черты Лита-Каинза — со скидкой на возраст.
Они накачали меня наркотиком, подумала она.
Это не было похоже ни на один из известных ей наркотиков, а в курсе Бен-Джессерита они изучали очень многие.
Черты лица Чейни проступали как-то нарочито четко.
На Джессику снизошла кружащаяся тишина. Каждая клеточка ее тела сознавала, что с ней происходит нечто очень важное. Джессика ощутила себя мыслящей частицей — меньшей, чем любая элементарная частица, но тем не менее способной двигаться и воспринимать окружающее пространство. Как внезапное откровение — словно вдруг раздернулись занавес? — она почувствовала себя некоей психофизической протяженностью. Она стала частицей, но не просто частицей.