— Вы знали моего сына? — спросил старик.
Вот, по крайней мере, одна из условленных фраз. Скайтейл дал отзыв, все время озираясь вокруг. Ему не нравилась его позиция: улица оказалась тупиком, заканчивающимся на этом доме. Все дома вокруг были выстроены для ветеранов джихада. Они образовывали пригород Арракина, тянувшийся до имперского бассейна. На улицу выходили слепые стены серовато-коричневого цвета, кое-где прерывающиеся герметическими дверями. На стенах были нацарапаны непристойности. Рядом с дверью, у которой стоял Скайтейл, кто-то нацарапал, что некий Берис вернулся на Арраки с срамной болезнью, лишившей его мужества.
— С вами пришел еще кто-то? — спросил старик.
— Нет, я один.
Старик откашлялся, все еще пребывая в нерешительности.
Скайтейл твердил себе об осторожности и терпении. Контакты такого рода таили в себе особую опасность. Возможно, у старика были причины вести себя так. Впрочем, час соответствует: бледное солнце стоит почти прямо над головой. В это жаркое время дня люди сидят в закрытом помещении либо спят.
Может, старик опасается соседа? Скайтейл знал, что соседний дом предназначался для Отхейма, некогда входившего в отряд федайкинов Муаддиба. А с Отхеймом жил карлик Биджаз.
Скайтейл снова взглянул на старика, отметив пустой левый рукав и отсутствие стилсьюта. В старике чувствовалась властность. Он явно был рядовым пехотинцем джихада.
— Могу я узнать имя гостя? — спросил он.
Скайтейл еле сдержал вздох облегчения: его в конце концов примут.
— Я — Заал, — ответил он, называя имя, принятое им для этого дела.
— Я — Фарок, — ответил старик. — Я был башаром девятого легиона в джихаде. Это вам о чем-нибудь говорит?
Скайтейл почувствовал вызов в этих словах и сказал:
— Вы родились в сьетче Табр, которым руководил Стилгар. Фарок сделал шаг в сторону.
— Добро пожаловать в мой дом.
Скайтейл прошел мимо него в затененную прихожую. Голубой кирпичный пол, сверкающие панно на стенах. За прихожей находился крытый двор. Через прозрачные фильтры проходил свет, сверкающий, как серебро белых ночей первой луны. Сзади плотно притворилась наружная дверь.
— Мы были порядочными людьми, — говорил Фарок, показывая путь во двор. — Не какие-нибудь оборванцы. Мы тогда не жили в таких домах, как вот этот! У нас был свой сьетч в Защитной стене над хребтом Хаббонья. Один червь мог отнести нас в Кедом, во внутреннюю пустыню.
— Это было чудесное время! — подхватил Скайтейл, сообразив, что именно привело Фарока к участию в заговоре. Свободный тосковал по прежней жизни и старым обычаям.
Они вошли во двор.
Скайтейл понял, что Фарок борется с неприязнью к посетителю. Свободные не доверяют, тем, у кого нет синих глаз ибада. Недаром Свободные говорят, что глаза чужеземцев видят не то, что нужно.
При их приближении музыка семуты смолкла. Потом послышались звуки девятиструнного базилета — вначале аккорды, потом чистые ноты песни, популярной на мирах Нараджа.
Когда глаза Скайтейла привыкли к свету, он увидел юношу, сидевшего со скрещенными ногами на низком диване, под аркой справа. У юноши были пустые глазницы. С необыкновенной проницательностью слепых он начал петь в тот самый момент, когда Скайтейл взглянул на него. Голос у него был высокий и приятный:
Ветер сдул землю,
И небо,
И всех людей!
Что это за ветер?
Деревья не склоняются;
Они пьют там,
Где пили люди.
Я знаю слишком много миров,
Слишком много людей,
Слишком много деревьев,
Слишком много ветров!
Это не были подлинные слова песни, как отметил Скайтейл. Фарок подвел его к арке на противоположной стороне, указал на подушки, разбросанные на черепичном полу, украшенном изображениями морских животных.
— Вот на этой подушке когда-то сидел Муаддиб, — старик указал на круглую черную подушку. — Теперь она ваша.
— Я у вас в долгу, — ответил Скайтейл, опускаясь на черную подушку. Он улыбнулся: Фарок проявляет мудрость. Он говорит, как верноподданный, даже слушая слова песни со скрытым значением. Кто не знает деспотизма тирана-императора?
Перемежая свои слова с песней — так, чтобы не нарушить ее ритма, Фарок спросил:
— Музыка моего сына не мешает вам?
Скайтейл прижался спиной к прохладному столбу и указал старику на подушку рядом с собой.
— Я наслаждаюсь музыкой, — сказал он.
— Мой сын потерял глаза при завоевании Нараджа, — сказал Фарок. — Теперь ни одна из наших женщин не пожелает его. Но мне приятно думать, что где-то на Нарадже у меня есть внуки, которых я никогда не увижу. Вы знаете миры Нараджа, Заал?
— В юности я посетил их с труппой лицевых танцоров, — ответил Скайтейл.
— Значит, вы — лицевой танцор. Я удивился вашему лицу. Оно напомнило мне лицо человека, которого я когда-то знал.
— Дункана Айдахо?
— Да, его. Известного мастера меча из приближенных императора.
— Говорят, он был убит.
— Да, говорят, — подтвердил старик. — А вы в самом деле мужчина? Я слышал, что лицевые танцоры… — он запнулся.
— Мы гермафродиты джадачи, которые принимают пол по желанию, — ответил Скайтейл, — в настоящее время я — мужчина.
Фарок поджал губы, храня молчание, потом сказал:
— Хотите освежиться? Воды? Охлажденных фруктов?
— С меня довольно беседы, — вежливо отказался Скайтейл.
— Желание гостя — закон, — ответил Фарок, садясь на подушку лицом к Скайтейлу.
— Благословен будь Абуддур, Отец бесконечных дорог времени, — произнес Скайтейл, давая этим знать, что пришел от рулевого Союза.
— Трижды благословен! — отозвался старик, складывая руки в ритуальном жесте. Старые руки с набухшими венами, отметил гость.
— Предмет, видный с удаления, открывает лишь главные принципы своего устройства, — сказал Скайтейл, показывая, что желает говорить об императорской крепости.
— Зло видно с любого расстояния, — сказал Фарок, советуя тем самым отложить обсуждение.
«Почему?» — не понял Скайтейл, но вслух сказал:
— Как ваш сын потерял глаза?
— Защитники Нараджа применили прожигатель камня. Мой сын оказался слишком близко… Проклятая атомная энергия! Даже прожигатель камня должен быть объявлен вне закона.
— Его применение на самой грани закона, — согласился Скайтейл. И подумал: «Нараджский прожигатель камня! Об этом ничего не сообщали. Почему старик заговорил о прожигателе камня?»
— Я предложил ему купить у ваших хозяев, тлелаксу, глаза, — сказал Фарок. — Но в летописях сказано, что глаза, купленные у тлелаксу, порабощают своих владельцев. Сын сказал, что эти глаза металлические, а он — из плоти и что такой союз будет греховен.
— Принципы использования предмета должны соответствовать первоначальным намерениям, — сказал Скайтейл, пытаясь вернуть разговор в нужное ему русло.
Фарок сжал губы.
— Говорите открыто, — сказал он. — Мы должны верить нашему рулевому.
— Вы бывали в императорской крепости? — спросил Скайтейл.
— Я там был в первую годовщину победы над Молитором. В этом каменном здании стоял жуткий холод, несмотря на лучшие иксианские обогреватели. Предыдущую ночь мы спали на террасе храма Алии. Там растут необыкновенные деревья, привезенные с разных миров. Мы, башары, были одеты в лучшие зеленые костюмы, и наши столы стояли отдельно. Мы слишком много пили и ели. Многое из того, что я видел, вызвало у меня отвращение, например калеки на костылях, Не думаю, что наш Муаддиб знает, сколько людей он покалечил.
— Вы не любите пирушек? — спросил Скайтейл, знавший об оргиях Свободных, которые вызывались спайсовым пивом.
— Это совсем не то, что тау, слияние наших душ в сьетчах, — возразил Фарок. — Для развлечения нам дали рабынь, а ветераны рассказывали о своих битвах и ранах.
— Значит, вы были в каменной башне?
— Муаддиб вышел к нам на террасу и возгласил: «Удачи всем вам!» Разве это не кощунство — использовать приветствие пустыни в таком месте?
— Вы знаете, где размещены его частные апартаменты?
— Где-то глубоко внутри в глубине своей крепости. Я слышал, что он и Чани живут, как кочевники. В Большой зал он выходит лишь для публичных аудиенций. У него есть приемные залы и помещения для официальных приемов, целое крыло отведено для его личной охраны, есть помещения для торжественных церемоний и внутренняя секция связи. Говорят, глубоко под его крепостью держат песчаного червя, окруженного водой. Вода для червя — яд. Там он питает будущее.
«Мифы, перемешанные с фактами», — подумал Скайтейл.
— Правительственный аппарат всюду сопровождает его, — продолжал Фарок. — Чиновники, адъютанты, адъютанты адъютантов… Он верит таким, как Стилгар, которые были близки к нему в былые дни.
— Не вам, — констатировал Скайтейл.
— Я думаю, он забыл о моем существовании.
— Как он входит и выходит из крепости?
— Сразу же за внутренней стеной есть небольшая посадочная площадка для топтеров. Я слышал, что Муаддиб никому не позволяет прикасаться к приборам. Говорят, там нужна предельная точность, любая, даже малейшая ошибка приведет к столкновению со стеной одного из его проклятых садов. — Скайтейл кивнул. Это похоже на правду: воздушный путь в крепость должен хорошо охраняться. А все Атридесы — превосходные пилоты.
— Для передачи сообщений он использует дистранс, — продолжал Фарок. — Волновой транзистор вживляется в мозг человека. И вызывает его действие только голос определенного человека.
Скайтейл пожал плечами: в этом веке все правительства используют дистранс. Никогда нельзя знать, какие препятствия возникнут на пути между посылающим сообщение и адресатом.
— Даже его налоговые чиновники пользуются этим методом, — жаловался Фарок. — А в мое время дистранс вживляли только в низших животных.
«Информация о годовом доходе должна содержаться в строжайшей тайне, — подумал Скайтейл. — Не одно правительство пало только из-за того, что народ обнаруживал подлинные источники его доходов».