Когда Корба повиновался, Пол спросил:
— Как идет прием посла у сестры?
— Все в порядке, милорд, — ответил Корба. — Чани следит из смотрового отверстия. Она подозревает, что в свите посла есть сардукары.
— Она, несомненно, права, — сказал Пол. — Шакалы собираются.
— Баннерджи, — Стилгар назвал имя руководителя службы безопасности, — беспокоился, что некоторые из них сумеют проникнуть в частные покои крепости.
— Сумели?
— Пока нет.
— Но в саду заметно некоторое смятение, — сказал Корба.
— Что именно? — спросил Стилгар.
— Незнакомые люди приходят и уходят, топчут цветы, шушукаются, — сказал Корба. — Мне докладывали о вольных замечаниях.
— Каких именно? — спросил Пол.
«Так вот на что идут наши деньги. Мне говорили, что в таком духе высказывался и сам посол!».
— В этом нет ничего удивительного, — заметил Пол. — И много было неизвестных в саду?
— Несколько десятков, милорд.
— Баннерджи поставил патрули у всех выходов, милорд, — сказал Стилгар. Он повернулся, и единственный горевший в зале шар осветил половину его лица. Это освещенное наполовину лицо вызывало у Пола какое-то давнее воспоминание, связанное с пустыней. Но он не старался припомнить яснее, больше интересуясь Стилгаром. На лице Свободного можно было читать все его мысли. Теперь на нем было написано недоверие, вызванное непонятным поведением императора.
— Мне не нравится вторжение в сад, — заметил Пол. — Вежливость по отношению к гостям другое дело, послов нужно принимать, как того требует этикет, но это…
— Я прослежу, чтобы всех удалили! — сказал Корба. — Сейчас же!
— Подожди, — остановил его Пол.
В наступившем молчании Стилгар занял такую позицию, чтобы можно было изучать лицо Пола. Это было сделано столь искусно, что Пол не мог не восхититься: движения Свободного были рассчитанными и в то же время непринужденными и тактичными.
— Который час? — спросил Пол.
— Скоро полночь, сир, — ответил Корба.
— Корба, я думаю, что ты — самое лучшее из того, что я создал, — сказал Пол.
— Сир? — не понял Корба.
— Ты благоговеешь передо мной?
— Вы — Муаддиб и были Узулом в нашем сьетче, — сказал Корба. — Вы знаете мою преданность…
— Ты ощущаешь себя апостолом?
Корба, очевидно, не понял этого слова, но правильно истолковал интонацию.
— Император знает, что совесть моя чиста!..
— Спаси нас, Шаи-Хулуд! — пробормотал Пол.
Выжидательная пауза была нарушена свистом. Кто-то шел по внешнему залу. Свист прекратился после лающего окрика охранника.
— Корба, я думаю, ты переживешь нас всех, — сказал Пол. И увидел свет понимания, зажегшийся на лице Стилгара.
— Незнакомцы в саду, сир? — спросил Стилгар.
— Пусть ими займется Баннерджи, Стил. А Корба ему поможет.
— Я, сир? — на этот раз в голосе было беспокойство.
— Некоторые из моих друзей уже не помнят, что были когда-то Свободными, — сказал Пол, повернувшись к Корбе, но адресуя свои слова Стилгару. — Ты проследишь, чтобы те, кого Чани признала сардукарами, были убиты. И сделай это сам. Я хочу, чтобы не было лишнего шума. Мы должны постоянно помнить, что религия и государство — это не только подписание договоров и молитвы.
— Повинуюсь приказаниям Муаддиба, — в смятении пролепетал Корба.
— Расчеты по Забулону?.. — напомнил Стилгар.
— Отложим до завтра, — ответил Пол, — когда незнакомцев уберут из сада, объявите, что прием закончен.
— Понятно, милорд.
— Я уверен, что ты понял правильно, Стил!
Вот лежит поверженный Бог, падение его было грандиозно, хотя мы и возвели лишь его пьедестал, узкий и высокий.
Согнувшись в три погибели, Алия смотрела на обезображенный труп, лежащий на песке, — несколько костей и остатки плоти на них. Когда-то это была молодая женщина. Руки, голова, большая часть верхней половины тела были съедены кариолисовыми ветрами. На песке всюду виднелись следы медиков и полицейских. Сейчас ушли все, кроме гробовщиков, которые стояли в стороне вместе с гхолой Хейтом, ожидая, пока Алия кончит разгадывать эту страшную загадку.
Небо цвета спелой пшеницы накрывало ландшафт, окрашенный в серовато-зеленый цвет, обычный для полудня в этих широтах.
Тело обнаружил несколько часов назад низко летящий курьер, чьи приборы засекли слабые следы воды там, где ее не могло быть. Он вызвал экспертов, и те установили, что это была женщина примерно двадцати лет, Свободная, пристрастившаяся к семуте, и что она умерла здесь, в пустыне, от яда тлелакского происхождения.
Смерть в пустыне — достаточно обычное дело. Но Свободная, пристрастившаяся к семуте, — это такая редкость, что Пол послал сестру осмотреть место с использованием приемов, которым научила ее мать.
Алия ничего не узнала. Ее присутствие лишь набросило дополнительный ореол загадочности на это загадочное происшествие. Она услышала шаги гхолы по песку и взглянула на него. Его внимание немедленно переместилось на парящие над их головой топтеры.
«Бойся Союза, приносящего дары», — подумала она.
Погребальный топтер и ее собственная машина стояли на песке у скалистого уступа за гхолой. Алии захотелось побыстрее улететь отсюда.
Но Пол ожидал, что она заметит нечто такое, что пропустили остальные. Она изнемогала в своем стилсьюте, который казался удивительно непривычным после многих месяцев городской жизни. Она посмотрела на гхолу в надежде, что тот знает что-нибудь важное об этой смерти. Из-под капюшона его стилсьюта выбился клок черных волос. Ей захотелось поправить эти волосы.
И как будто привлеченные этим ее побуждением, его серые металлические глаза обратились на нее. Она вздрогнула и с трудом отвела свой взгляд.
Женщина-Свободная умерла здесь от яда, называемого «врата ада». Свободная, употреблявшая семуту! Теперь и Алия разделяла беспокойство Пола.
Погребальные служители терпеливо ждали. В теле оставалось совсем мало воды, и им не было нужды торопиться. Всем казалось, что Алия таинственным способом читает правду, заключенную в этих останках.
Но никакой правды она не видела.
Лишь слабый гнев шевельнулся в ней при этих очевидных мыслях служителей. Эти мысли — продукт проклятой религиозной мистики. Она и ее брат не имели права быть просто людьми. Они должны были быть чем-то большим. Бене Гессерит позаботились об этом, манипулируя наследственностью Атридесов. Ее мать тоже внесла свой вклад, направив их на путь колдовства.
А Пол увековечил это различие.
Преподобные матери, заключенные в памяти Алии, беспокойно шевелились, внушая ей: «Спокойно, малышка! Ты то, что ты есть. У тебя есть компенсация».
«Компенсация!»
Жестом она подозвала гхолу. Тот остановился близ нее, внимательный и терпеливый.
— Что ты видишь в этом? — спросила она.
— Мы, возможно, никогда не узнаем, кем была умершая, — сказал он. — Голова, зубы исчезли. Руки… Маловероятно, чтобы сохранилась ее генетическая запись, с которой можно было бы сравнить клетки.
— Яд тлелаксу, — сказала она. — Что ты об этом думаешь?
— Этим ядом пользуются многие.
— Верно. И труп слишком разложился, чтобы его можно было восстановить, как твое тело.
— Даже если доверить это дело тлелаксу, — добавил он. Она кивнула и встала.
— Отвезешь меня в город.
Когда они поднялись в воздух, направляясь на север, она сказала:
— Ты управляешь точно так, как это делал Дункан Айдахо. Он задумчиво посмотрел на нее.
— Мне уже говорили об этом.
— О чем ты думаешь сейчас?
— О многом.
— Не уклоняйся от вопроса, черт возьми!
— От какого вопроса?
Она посмотрела на него в удивлении.
Он встретил ее взгляд и пожал плечами. «Жест Дункана Айдахо», — подумала она. Хрипло и напористо она сказала:
— Я только хотела проверить твою реакцию на свой голос. Меня беспокоит смерть этой молодой женщины.
— Я думал не об этом.
— О чем же?
— О странном чувстве, которое я испытываю, когда люди говорят о том, кем я мог быть.
— Мог быть?
— Тлелаксу чертовски умны.
— Не слишком. Ты был Дунканом Айдахо.
— Вероятно. Таков их прямой расчет.
— Значит, у тебя есть эмоции?
— В известной мере. Я чувствую нетерпение, беспокойство. Иногда мне приходится сдерживать себя, чтобы не задрожать. У меня бывают… вспышки воображения.
— Какие именно?
— Слишком быстрые, чтобы распознать… спазмы… почти воспоминания.
— Тебе они интересны?
— Конечно. Любопытство подталкивает меня к людям, но я движусь с большой неохотой. Я думаю: «А что, если я не тот, кем они меня считают?» Эта мысль мне не нравится.
— И это все, о чем ты думаешь?
— Вам лучше известно, Алия.
Как он смеет звать ее по имени! Она чувствовала, как вспыхивает в ней гнев и тут же угасает от звуков его голоса: негромкие полутона, мужская уверенность. Уголок ее рта дернулся. Она стиснула зубы.
— Это не Эль Куде — там, внизу? — спросил он, наклоняя крылья, чем вызвал легкую панику в их эскорте.
Она взглянула вниз, на тень их топтера, передвигающуюся по мысу, над тропой Харт, — здесь, под утесом и скальной пирамидой, покоится череп ее отца.
— Эль-Куде — это святое место, — промолвила она.
— Мне нужно как-нибудь посетить его, — сказал он. — Поклонение останкам вашего отца может вызвать во мне воспоминания, которые я смогу удержать.
Она неожиданно поняла, как сильна в нем потребность узнать, кто он такой. Это было его главным стремлением. Она оглянулась на утес, уходящий своим наклонным основанием в море песка, на скалы цвета гвоздики, поднимающиеся из дюн, как корабли среди бурных волн.
— Поверни назад, — сказала она.
— Но эскорт…
— Они последуют за нами, когда мы пролетим под ними. Он повиновался.
— Ты верно служишь моему брату? — спросила она, когда они легли на новый курс, а эскорт повернул за ними.