Кто вы? — прошептал Пол. Каким образом вам удалось убедить, мою мать оставить меня с вами один на один? Вы из Харконненов?
— Боже упаси, нет! А теперь молчи!
Сухой палец тронул его шею. И Пол подавил в себе желание отодвинуться.
— Хорошо, — сказала старуха, — первое испытание выдержано. Теперь осталось последнее: если не выдернешь руку — будешь жив, выдернешь — умрешь!
Пол глубоко вздохнул, унимая дрожь.
— Если я закричу, слуги будут здесь через секунду, и ты умрешь, старуха!
— Они не пройдут мимо твоей матери: она стоит на страже. Подумай! Твоя мать выдержала это испытание. Теперь твоя очередь. Будь тверд! Мы редко предлагаем это испытание мужчинам!
Любопытство превысило страх. Он почувствовал по голосу старухи, что она говорит правду. И он занялся самовнушением. Я не должен бояться. Страх угнетает ум. Страх — это смерть. Я буду смотреть ему в лицо. Я не позволю ему овладеть мною.
Он почувствовал, как спокойствие возвращается к нему, и сказал:
— Начинай, старуха!
— Старуха? — повторила она. — Ты смел, этого отрицать нельзя, мой милый. — Она наклонилась к нему поближе, понизив голос почти до шепота. — Ты чувствуешь боль в своей руке? Выдерни руку и мой Гом Джаббер коснется тебя. Смерть будет легкой, как удар кнута. Понятно?
Пол почувствовал, как увеличивается покалывание в руке, и крепче сжал губы. Как такое может быть испытанием? Он был удивлен. Покалывание перешло в зуд. Старуха сказала:
— Ты слышал, как животные перегрызают себе лапы, чтобы освободиться от ловушки? Это поступок инстинкта. Человек не остается в ловушке, выдерживая боль, надеясь до конца, что он сумеет убить того, кто поймал его.
Зуд перешел в жжение.
— Почему вы это делаете? — спросил Пол.
— Чтобы убедиться, что ты человек. Молчи!
Пол сжал левую руку в кулак, потому что жжение перешло и в нее. Оно медленно росло: все жарче, жарче и жарче. Он чувствовал, как глубоко впились ногти в ладонь. Он чувствовал, он попытался разжать кулак, но не смог шевельнуть пальцами.
— Горит! — прошептал он.
— Молчи!
Рука Пола задрожала, на лбу выступил пот. Казалось, каждая клеточка тела кричала: выдерни руку… но… Гом Джаббер! Не поворачивая головы, Пол попытался, скосив глаза, посмотреть, в каком положении Гом Джаббер. А услышав свое шумное дыхание, попытался унять его, но не смог.
— Пол!
Весь мир для него сосредоточился только на ней и на старческом лице, неподвижно обращенном к нему.
— Жар! Жар!
Ему казалось, как он чувствует, что кожа сворачивается на его руке, как плоть расплывается и исчезает, и остаются одни кости. И вдруг боль утихла, словно выключили ее. Обильный пот выступил на всем теле.
— Довольно! — пробормотала старуха. — Кул Вахад. Ни один еще ребенок, рожденный женщиной, не выдерживал такого. Я не должна была желать твоего поражения. — Она отодвинулась. — Молодой человек, можете посмотреть на свою руку.
Усмирив болезненную дрожь, Пол смотрел на лишенную света черноту. Каждое мгновение еще, казалось, было насыщено болью.
— Ну же! — крикнула она.
Пол рывком выдернул свою руку и с удивлением уставился на нее. Никаких следов на ней не было. Он поднял руку, повернул ее, пошевелил пальцами.
— Это только возбуждение нервов, — сказала старуха. — Зачем же калечить тех, кто может оказаться полезен? И все же, кое-кто дал бы все за тайну этого кубика.
— Но боль…
— Боль? — повторила она. — Человек может подавить любые ощущения в своем теле.
С моей матерью вы проделывали нечто подобное?
— А ты когда-нибудь просеивал песок?
Пол кивнул головой.
— Мы, Гессеры, просеиваем людей, чтобы найти человека.
Пол поднял руку, подавляя воспоминание о боли.
— И это все, что нужно — боль?
— Я наблюдала за тобой в этом положении. Наше испытание в критическом положении.
Пол услышал твердость в ее голосе и сказал:
— Это правда!
Старуха пристально посмотрела на него. Он уже чувствует правду! Может ли он быть им? Она подавила волнение и напомнила себе: «Надейся только на наблюдения».
— Ты знаешь, когда люди верят в то, о чем говорят?
— Знаю!
Голос Пола был гармоничен, и старуха уловила эту особенность.
— Возможно, ты — Квизац Хадерах. Присядь у моих ног, братец.
— Я предпочитаю стоять.
— Твоя мать сидела однажды у моих ног.
— Я не она.
— Слегка ненавидишь нас, а? — посмотрев на дверь, старуха позвала: — Джессика!
Дверь мгновенно распахнулась, и вот она уже стоит на пороге, пристально оглядывая комнату. Она увидела Пола и тревога сошла с ее лица.
— Джессика, ты перестанешь когда-нибудь меня ненавидеть? — спросила старуха.
— Я и люблю и ненавижу вас одновременно. Моя ненависть — она от боли, которую я, должно быть, никогда не забуду. Моя любовь…
— Просто то, что есть, — закончила старуха и голос ее был мягок. — Теперь ты можешь войти, но веди себя тихо.
Джессика вошла в комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
«Мой сын жив, — думала она, — и он человек. Я всегда знала это… и он живет. Теперь и я могу жить дальше».
Пол смотрел на мать. Она говорила правду. Ему захотелось уйти и обдумать все, что произошло, но он знал, что не сможет уйти, пока старуха ему не разрешит. Она приобрела над ним власть. Они говорили правду. Его мать тоже прошла через это для какой-то таинственной цели и эта цель, видимо, была ужасна. Он тоже был уже заражен этой целью, правда, не знал ее сущности.
— Однажды тебе тоже придется стоять у этой двери, и это будет высшая мера доверия, — сказала старуха.
Пол посмотрел на руку, чувствовавшую боль, перевел взгляд на Преподобную Мать. Голос ее стал непохож на все другие, слышанные им когда-либо. И он понял, что теперь он получит ответ на любой вопрос, и что тот спокойный мир, в котором он жил, кончился.
— Для чего проводится это испытание на человека? — спросил он.
— Чтобы высвободить его личность!
— Высвободить?
— Когда-то человек надеялся только на машины, но это лишь позволило поработить их другими людьми, с более совершенными механизмами.
— «Да не сделаем машину подобием ума человеческого», — процитировал Пол.
— Из Бультериан Джихади и Оранжевой Католической Библии, — сказала старуха. — Но вот, что не следовало бы утверждать. Так не заставь же машину быть подобием ума человеческого. Ты изучал Ментат?
— Я начал его с Зуфиром Хаватом.
— Великое восстание унесло все эти костыли, — сказала старуха. — Оно заставило человеческий ум развивать человеческие способности.
— Школа Бене Гессери?
Старуха кивнула.
— Древние школы дали нам двух последователей: Бене Гессери и космический Союз. Он, как мы считаем, придает значение только математике. Бене Гессери играет другую роль.
— Политика, — сказал Пол.
— Кул Вахад! — воскликнула старуха и сердито посмотрела на Джессику.
— Я ничего ему не рассказывала, — сказал она.
Преподобная Мать обратилась к Полу.
— Ты высказал замечательную догадку. Действительно, политика. Это в чем нуждается человеческий род, чтобы не порвалась его нить.
Надо понимать, что такое положение не может быть в отделении интересов человеческих от животных инстинктов — все во имя будущих поколений.
Слова старухи внезапно потеряли для Пола специфическую остроту. Он почувствовал наступление того, что его мать называла инстинктом правды. Не то, чтобы Преподобная Мать лгала, просто она верила в то, что говорила. Все это было связано с той же целью.
И Пол сказал:
— Но моя мать говорила, что последователи школы Бене Гессери не знают своих родителей.
— Генетические линии всегда есть и в наших записях, — сказала старуха.
— Тогда почему моя мать не знает их?
— Некоторым это удается, но многим — нет. Мы бы могли например, захотеть ее брака с близким родственником, чтобы усилить генетическое влияние на потомков. Ведь для этого может быть много причин.
И снова Пол почувствовал отклонение от правды. Он сказал:
— Вы много на себя берете!
Преподобная Мать смотрела на него и думала: «Действительно ли он так думает?»
— Мы несем на себе большую тяжесть! — сказала она.
— Вы сказали, что я могу стать… Квизац Хадерахом? Это нечто Гом Джаббера для человека?
— Пол, — сказала Джессика, — ты не должен говорить таким тоном с…
— Я сама, — сказала старуха. — А теперь вот что, мальчуган. Тебе известно о предсказательном веществе?
— Вы принимаете его, чтобы отличить ложь от правды, так говорила мне мать.
— Ты видел когда-нибудь транс правды?
— Нет.
— Это средство опасно. — сказала старуха. — Оно дает внутреннее видение. Оно усиливает память и память предков. Мы можем таким образом заглянуть в память предков, и, таким образом, в прошлое. Но это доступно только женщинам. — Голос старухи стал печальным. — Но и мы в этом ограничены. Правда, сказано, что однажды мужчины смогут увидеть и мужское прошлое.
— Ваш Квизац Хадерах?
— Да, многие испытывают на себе это средство, но никому еще не удавалось это.
— Они потерпели поражение?
О нет, — она покачала головой. — Все они погибли.
* * *
«Попытка понять Муад Диба, не поняв его смертельных врагов, это попытка увидеть Правду без знания Лжи. Это попытка увидеть Свет, не зная Тьму. Это невозможно».
Это был выпуклый шар — изображение Мира, — вращающийся от нетерпеливых толчков полной, блестящей от колец руки. Глобус был прикреплен к стержню, выходящему из одной из стен в комнате без окон. На полках остальных стен были разложены свитки, книги, магнитные записи и фильмы. Комната освещалась золочеными шарами ламп.
В центре комнаты стоял эллипсоидный стол желто-розового цвета. Его окружали кресла. В одном сидел темноволосый юнец лет шестнадцати, круглолицый с мрачным взглядом. В другом помещался стройный, небольшого роста мужчина с женскими чертами лица. И юнец, и мужчина смотрели на глобус и человека, вертевшего его.