Над выездом с посадочного поля в Арракейне грубым, словно бы тупым инструментом была выбита надпись, Муад'Диб часто повторял ее. Она попала ему на глаза в ту самую первую ночь на Арракисе, когда его эскортировали на первое общее заседание штаба отца. В словах подписи была просьба, обращенная к покидающим Арракис, и мрачной тяжестью легла она на душу мальчика, только что избежавшего смерти. Она гласила: «Вы, кто знает, как мы страдаем здесь, помяните нас в своих молитвах».
— Вся теория войны основана на расчете и риске, — проговорил герцог, — но если дело доходит до того, что приходится рисковать собственной семьей, элемент расчета поглощается… другими соображениями.
Он чувствовал, что в гневе вот-вот потеряет самообладание, а потому встал и прошелся вдоль длинного стола и обратно.
Они были вдвоем с Полом в зале для совещаний космопорта. Он был скудно обставлен: длинный стол, вокруг старомодные трехногие кресла, проектор и карта на стене у одного из торцов. Пол сидел у стола рядом с картой. Он только что рассказал отцу обо всей истории с искателем-охотником, передал и сообщение об угрозе предательства.
Герцог остановился перед Полом чуть поодаль и стукнул кулаком по столу:
— А Хават утверждал, что дом безопасен!
Пол нерешительно промолвил:
— Я тоже сперва было рассердился. И винил Хавата. Но опасность исходила не из дома. Все было просто, умно и весьма практично. И попытка удалась бы, если бы не та подготовка, которую я получал и от тебя, и от многих, в том числе и от Хавата.
— Ты защищаешь его? — спросил герцог недовольным тоном.
— Да.
— Он стареет. Вот так. И он мог бы…
— Он умудрен опытом, — возразил Пол, — какие еще ошибки Хавата ты можешь припомнить?
— Это я должен защищать его, — ответил герцог, — а не ты.
Пол улыбнулся.
Лето стоял во главе стола и положил руку на ладонь сына.
— Ты… повзрослел за эти дни, сын. — Он отнял руку. — Это меня радует. — И улыбнулся в ответ сыну. — Хават сам накажет себя, нам и вместе не наказать его в этой мере.
Пол глянул в ночную тьму за потемневшим окном у карты. Свет из комнаты отражался снаружи на перилах балкона. Там шевельнулась фигура, он различил форму Атридесов на часовом. Пол перевел взгляд на белую стену за спиной отца, потом на блестящую поверхность стола, на которой лежали его сжатые кулаки.
Дверь напротив герцога с шумом распахнулась. Внутрь вступил Сафир Хават, казавшийся старше и куда более морщинистым, чем обычно. Пройдя вдоль стола, он замер навытяжку перед Лето.
— Милорд, — начал он, обращаясь куда-то над головой Лето. — Я только что узнал, как подвел вас. Я обязан просить отст…
— Садись и не валяй дурака, — сказал герцог. Он махнул в сторону кресла перед Полом. — Если ты и допустил ошибку, то лишь переоценив Харконненов. Плоские умы — плоские замыслы. Мы не рассчитывали на простоту. А мой сын весьма усердно объяснял мне, что сумел выжить лишь благодаря твоим урокам. Уж в этом промаха не было. Садись, говорю!
Хават сел в кресло:
— Но…
— Я не желаю более слышать об этом, — сказал герцог. — Инцидент исчерпан. У нас есть куда более насущные дела. Где остальные?
— Я просил их подождать снаружи, пока…
— Позови их.
Хават заглянул Лето в глаза:
— Сир, но…
— Я знаю, кто мне истинный друг, Сафир, — сказал герцог. — Гарни, зови людей.
Хават судорожно глотнул.
Холлек впустил в комнату офицеров, они входили друг за другом: серьезные мрачноватые штабисты, исполненные усердия помощники их и специалисты. Люди рассаживались, в комнате застучали стулья. У стола слабо запахло рэчегом — легким стимулятором.
— Для желающих есть кофе, — сказал герцог. Он глянул на своих людей — неплохие ребята, в такого рода войне работать эффективнее трудно. Он подождал, пока из соседней комнаты внесли и подали кофе. На некоторых лицах была заметна усталость.
Наконец, с привычной маской спокойствия и уверенности на лице он встал и, постучав костяшками пальцев об стол, потребовал внимания.
— Итак, джентльмены, — начал он, — похоже, наша цивилизация столь глубоко впала в привычку к противоборству, что мы не можем даже выполнить простои приказ императора, не передравшись по старой привычке.
Вокруг стола сухо засмеялись, и Пол почувствовал, что отец его сказал именно то, что следовало сказать, и именно тем тоном, которым можно было бы приободрить этих людей. Даже тень усталости, проскользнувшая в этих словах, была на своем месте.
— Мне кажется, в первую очередь нам следует знать, может ли Сафир что-нибудь добавить к своему сообщению о Вольном народе, — сказал Герцог. — Сафир?
Хават глянул вверх:
— После доклада мне пришлось заниматься в основном кое-какими экономическими проблемами. Сир, но я могу сказать, что все больше и больше вижу теперь во фрименах союзников, которых нам так не хватает. Они пока выжидают, чтобы понять, можно ли нам доверять, но против нас они ничего не таят за пазухой. От них мы получили подарки — сделанные в стойбищах. Конденскостюмы… карты некоторых участков вокруг укреплений, которые оставили Харконнены… — Он глянул на стол. — Полученные от них разведывательные данные оказались абсолютно достоверными и помогли нам во взаимоотношениях с судьей перемены. Прислали и еще кое-какие безделицы: драгоценности для леди Джессики, специю, бальзам, сладости, лекарства. Мои люди сейчас обрабатывают подарки. Пока никаких фокусов не обнаружено.
— Тебе нравятся эти люди, Сафир? — спросил человек у дальней части стола.
Хават повернулся лицом к спросившему:
— Дункан Айдахо утверждает, что ими можно восхищаться.
Пол перевел взгляд на отца, потом на Хавата и отважился спросить:
— Нет ли новой информации о полной численности Вольного народа?
Хават глянул на Пола:
— По пищевым отбросам и прочим свидетельствам Айдахо заключил, что пещерный комплекс, в котором он побывал, укрывает до десяти тысяч человек. Их предводитель сказал, что правит стойбищем в две тысячи очагов. Есть причины предполагать, что таких сообществ у них много. Похоже, все подчиняются человеку по имени Лайет.
— Это что-то новое.
— Здесь я пока могу ошибаться, сир. Кое-что указывает, что этот Лайет может оказаться и туземным божеством.
Другой человек, сидевший поодаль, тоже прочистил горло и спросил:
— Они точно имеют дела с контрабандистами?
— Караван контрабандистов с весомым грузом специи выступил из стойбища в присутствии Айдахо. У них были вьючные животные, в караване говорили, что им предстоит восемнадцатидневное путешествие.
— Мне кажется, — сказал герцог, — что контрабандисты удвоили свою активность во время смуты. Это следует тщательно обдумать. Не следует придавать большого значения фрегатам, без лицензии взлетающим с нашей планеты в космос, — это происходит повсюду. Но когда они полностью избегают нашего наблюдения, — это нехорошо.
— У вас уже есть свои соображения, сир? — спросил Хават.
Герцог поглядел на Холлека:
— Гарни, я хочу, чтобы ты возглавил делегацию, посольство, если хочешь, к этим романтикам от бизнеса. Сообщи им, что, пока они будут платить мне герцогскую долю, я буду смотреть сквозь пальцы на их операции. По оценке Хавата, подкупы и боевики, обеспечивающие их деятельность, пока обходились им раза в четыре дороже.
— Что если об этом проведает император? — спросил Холлек. — Он весьма ревниво относится к своим выгодам от КАНИКТ, милорд.
Лето улыбнулся:
— Всю герцогскую долю мы открыто поместим в банк на имя Шаддама IV и законно вычтем ее из затрат на вспомогательные войска. И пусть Харконнены оспорят это! Заодно мы разорим и горсточку местных жителей, жиревших под рукой Харконненов. Никаких взяток отныне!
Ухмылка искривила лицо Холлека:
— Ах-х, милорд, превосходный удар ниже пояса! Хотелось бы видеть лицо барона, когда он узнает об этом.
Герцог обернулся к Хавату:
— Сафир, ты скупил все счетные книги, которые тебе предлагали?
— Да, милорд. Сейчас их изучают в мельчайших подробностях. Я проглядел их и могу выдать результаты в первом приближении.
— Слушаю.
— За каждые триста тридцать стандартных дней Харконнены выручали отсюда десять миллиардов солари.
Глухой вздох обежал стол. Даже младшие помощники, уже начинавшие скучать, выпрямились и обменялись удивленными взглядами.
Холлек пробормотал: «И будут они впитывать от изобилия морей и от сокровищ, укрытых в песке».
— Джентльмены, вам теперь ясно, — сказал Лето, — что не следует наивно предполагать, будто Харконнены спокойно упаковались и отбыли отсюда просто потому, что так приказал император.
Выражая согласие, все закивали головами и забормотали.
— Все вокруг придется завоевывать острием меча, — сказал Лето. Он обернулся к Хавату. — Хорошо бы услышать про оборудование. Сколько песчаных краулеров, уборочных машин, передвижных фабрик и вспомогательного оборудования они оставили нам?
— Полностью все количество, положенное по императорскому инвентаризационному списку, оглашенному судьей перемены, милорд, — ответил Хават. По взмаху руки помощник передал ему папку с бумагами, открытую в нужном месте. — Не упомянуто судьей было лишь то, что в рабочем состоянии находится менее половины краулеров, что лишь треть из них имеет крылатые носители для доставки к месторождениям специи в пески… и что все, оставленное нам Харконненами, вот-вот развалится на части. Хорошо, если нам удастся привести в действие хотя бы половину оборудования и если за шесть месяцев хотя бы четверть его останется в рабочем состоянии.
— Другого мы и не ожидали, — сказал Лето. — Итак, сколько именно единиц основного оборудования?
Хават заглянул в папку:
— Через несколько дней можно будет выставить около девятисот тридцати комбайнов-фабрик. И около шести тысяч двухсот пятидесяти орнитоптеров для разведки, посыльной службы и сканирования погоды… крылатых носителей — немного менее тысячи.