— Сир?
— Пленки для видеолент должно быть в избытке, — сказал герцог. — Как же иначе мы сумеем наводнить города и деревни информацией? Люди должны узнать, как прекрасно я ими правлю. А как они это узнают, если мы не расскажем им об этом сами?
— Тебе надо отдохнуть, — сказал Пол. И вновь герцог обернулся к сыну:
— У Арракиса есть еще одно достоинство, о котором я почти позабыл. Специя здесь содержится почти по всем. Ты дышишь ею, ешь ее, она почти во всех продуктах. Известно, что она создает некоторую невосприимчивость к кое-каким ядам из справочника ассасина. А необходимость следить за использованием каждой капли воды заставляет строжайшим образом контролировать всю пищевую промышленность: культуру дрожжей, гидропонику, хемавиты — словом, все. Большую часть нашего населения нельзя отравить ядом, значит, такой путь нападения бесполезен. Арракис делает нас этичными и моральными.
Пол попытался заговорить, но герцог отрезал:
— Сын, я должен был сказать это кому-нибудь. — Он вздохнул и глянул на сушь за окном. Цветы и те исчезли, то ли затоптанные сборщиками росы, то ли спаленные лучами утреннего солнца.
— На Каладане мы правили, опираясь на силу, — на море и в воздухе, — проговорил герцог. — Здесь же мы должны добиваться господства в пустыне. Она — твое наследство, Пол. Что ты будешь делать, если со мной что-нибудь случится? Твой Дом не должен уйти в изгои — он не должен стать партизанским, гонимым, преследуемым.
Пол напрасно подбирал слова, силясь что-нибудь произнести. Он еще никогда не видел отца в таком настроении.
— Чтобы удержать Арракис, — сказал герцог, — мне придется принимать решения, после которых, быть может, я и сам перестану себя уважать. — Он указал на окно, где черно-зеленое знамя Атридесов вяло свисало с флагштока на краю посадочного поля. — С этим честным стягом люди, быть может, свяжут много всякого зла.
Пол глотнул пересохшим горлом. В словах отца слышался надлом, покорность судьбе, оставившая пустоту в груди мальчика.
Герцог извлек из кармана тонизирующие таблетки, проглотил одну не запивая.
— Сила и страх — вот орудия власти. Надо бы углубить побыстрее твои познания в партизанской войне. Этот ролик — там еще тебя называют «Махди», «Лисан-аль-Гаиб»… словно последнее прибежище, — ты должен это использовать.
Пол поглядел на отца, таблетка уже сделала свое: плечи его распрямились, но страх и неуверенность, вызванные этим разговором, не исчезали из памяти мальчика.
— Где там застрял этот эколог? — пробормотал герцог. — Я же велел Сафиру доставить его сюда пораньше.
***
Однажды отец мой, падишах-император, взял меня за руку, и наукой, усвоенной от матери, я почувствовала, что он взволнован. Он увел меня в зал портретов, к подобию личности герцога Лето Атридеса. Я отметила сильное сходство отца и человека с портрета: сухие, благородные лица с резкими чертами, на которых главенствовали холодные глаза. «Принцесса-дочь, — обратился ко мне отец, — если бы только ты была старше, когда этот мужчина выбирал женщину!» В то время отцу был семьдесят один год, и выглядел он не старше человека на портрете, а мне было четырнадцать. Но, помню, в этот момент я поняла, что отец втайне хотел, чтобы герцог был его сыном, и мне стало жаль, что политические разногласия делали их врагами.
Первая же встреча с людьми, которых было ему приказано предать, потрясла доктора Кайнса. Он-то гордился, считая себя ученым, для которого легенды лишь ключ, намек на какие-то культурные подосновы. Но мальчик словно вышел из древнего пророчества, глаза его и впрямь пронзали, и видом он был, как и следует, исполнен сдержанной прямоты.
Естественно, пророчество допускало некоторую неопределенность: из него не было ясно, приведет ли Мать Богиня мессию с собой или произведет его уже на планете. И все же предсказание странно соответствовало обоим новоприбывшим.
Они встретились утром, поближе к полудню, на краю посадочного поля Арракейна, рядом с административным зданием. Неподалеку грузно сел пузатый орнитоптер, мягко жужжа на холостом ходу, как сонное насекомое. Около него стоял часовой Атридесов с обнаженным мечом, вокруг него маревом дрожало облачко щита.
Заметив его, Кайнс насмешливо подумал: «Ну, Арракис приготовил для них неплохой сюрприз!»
Планетолог поднял руку, жестом приказав отстать своей охране из Вольного народа, и пошел вперед, к входу в это сооружение, — темной дыре в облицованной пластиком скале. «Каменный монолит так и прет из земли, — подумал он. — Но в нем совсем не так удобно, как в пещерах моего народа».
Какое-то шевеление в темноте входа привлекло его внимание. Он остановился, воспользовавшись моментом, чтобы поправить одеяние и нечто на левом плече конденскостюма.
Входные двери широко распахнулись. Из них торопливо выступила охрана в форме Атридесов, все с тяжелым вооружением: мечи, щиты, станнеры, стреляющие медленными ампулами. Сзади шел высокий мужчина, темноволосый и темнолицый, с ястребиным лицом. На нем была джубба, плащ с нашивкой Атридесов на груди, и сидела она так, что было ясно: надевал он джуббу впервые. Она все оттягивала брючины конденскостюма сбоку. Не получался у него свободный размашистый шаг.
Рядом с мужчиной шел юноша, тоже темноволосый, но с более округлым лицом. Он был маловат для своих — Кайнс знал это — пятнадцати лет. Но в юном теле угадывался дух повелителя, уверенного в себе, словно глазам его было открыто многое, что сокрыто от прочих. И плащ на нем был такой же, как у отца, но шел он столь непринужденно, что, казалось, мальчик и вырос в подобной одежде.
«Махди будет видеть сокрытое от глаз людей», — гласило пророчество.
Кайнс тряхнул головой, напомнив себе: «Они всего лишь люди».
Рядом с ними шел третий, как и они, одетый для пустыни. Кайнс сразу признал его… — Гарни Холлек. Кайнс глубоко вздохнул, чтобы подавить в себе раздражение… Холлек осмелился учить его в присутствии герцога и его наследника.
— Герцога вы можете называть «милорд» или «сир». Правильно говорить и «благороднорожденный», но это обращение более формально. К сыну можно обращаться «молодой господин» или «милорд». Герцог — человек свободных взглядов, но не выносит фамильярности.
Не сводя глаз с приближающейся группы, Кайнс подумал: «Скоро они узнают, кто истинный хозяин Арракиса… А сейчас… или они снова прикажут своему ментату полночи допрашивать меня? Или же они считают, что я должен сопровождать их в инспекционном полете по месторождениям специи?»
Смысл вопросов Хавата не ускользнул от Кайнса. Им нужны были базы Империи. А о базах они узнали, конечно, от Айдахо.
«Придется приказать Стилгару отослать голову Айдахо этому герцогу».
Герцог со спутниками были уже лишь в нескольких шагах, под их сапогами поскрипывал песок.
Кайнс склонил голову:
— Милорд герцог.
Подходя к этой одинокой фигуре у орнитоптера, Лето разглядывал стоящего — высокий, худой, в свободном балахоне, конденскостюме и низких сапогах. Капюшон его был откинут назад, лицевая вуаль сдвинута в сторону, освобождая длинные волосы песочного цвета, редкую бороду. В глазах под густыми бровями светилась та же синева в синеве. Он чернил глазницы.
— Вы здешний эколог?
— Мы предпочитаем здесь старый титул, милорд, — сказал Кайнс, — планетолог.
— Как угодно, — ответил герцог. Он поглядел вниз на Пола. — Сын, это судья перемены, разрешитель споров, поставленный здесь, чтобы все было выполнено правильно во время перехода к нам власти над файфом. — Он глянул на Кайнса. — А это мой сын.
— Милорд, — сказал Кайнс.
— Вы из Вольного народа? — спросил Пол. Кайнс улыбнулся:
— Я здесь свой и в стойбище и в деревне, молодой господин, но я слуга его величества — планетолог Империи.
Пол кивнул, удивленный силой, исходящей от этого человека. Холлек показал Кайнса Полу еще из окна верхнего этажа административного здания: «Вон тот, посреди группы фрименов… тот, что сейчас идет к орнитоптеру».
Пол быстро поглядел на Кайнса в бинокль: прямой твердый рот, высокий лоб. Холлек шепнул ему на ухо: «Странный человек. Говорит, как чеканит: все четко, никаких рваных краев, как обрезал».
А герцог позади проговорил: «Типично для ученого».
Теперь, оказавшись лишь в нескольких футах от него, Пол чувствовал в Кайнсе силу, личность… словно бы королевскую кровь, привыкшую к повиновению.
— Я понимаю, что мы должны поблагодарить вас за конденскостюмы и эти плащи, — сказал герцог.
— Надеюсь, что они будут сидеть хорошо, милорд, — ответил Кайнс. — Их делали мастера из Вольного народа, по возможности, в соответствии с размерами, которые дал мне этот ваш Холлек.
— Я удивился, когда вы сказали, что не можете взять нас в пустыню без этих одеяний, — сказал герцог. — Мы можем запасти много воды. Долго быть там мы не собираемся, к тому же нас будет прикрывать с воздуха эскорт — вон он над головой. Едва ли нас собьют.
Кайнс поглядел на него, на напитанную водой плоть и проговорил:
— На Арракисе нельзя заранее быть уверенным в чем-нибудь. Можно говорить только о вероятностях.
Холлек дернулся:
— К герцогу следует обращаться только «милорд» или «сир»!
Лето кодовым жестом руки просигналил ему прекратить: «Мы вступили на новый путь. Следует учитывать это».
— Как прикажете, сир.
— Мы обязаны вам, др. Кайнс, — сказал Лето. — И эти костюмы, и забота о нас… я не забуду.
Внезапно, повинуясь порыву, Пол произнес цитату из О. К. Библии: «Дар есть благословение дающему».
В утреннем воздухе слова прозвенели, пожалуй, громковато. Эскорт из фрименов, остававшийся на корточках в тени у дома, повскакал, не скрывая возбуждения. Один громко выкрикнул:
— Лисан-аль-Гаиб!
Кайнс обернулся, резким движением руки, условленным знаком, отослал их назад. Бормоча что-то, они отступили подальше к зданию.