Не отвратить.
— От меня вам не отделаться, — оскалился полковник-баши.
— От тебя не собираются отделываться, — ответил барон, заглянув в обсидиановые глаза сардаукара. — Я ничего не скрываю от императора. — Он кивнул Нефуду. — Покажи полковнику-баши все, немедленно! Проводи его через дверь, у которой ты стоял, Нефуд.
— Сюда, сэр, — проговорил Нефуд. Медленно и нагло сардаукар обошел барона, расталкивая плечами охрану.
«Нестерпимо, — подумал барон. — Теперь император узнает, как я оступился. Он увидит в этом знак моей слабости».
Ему было мучительно больно понимать, что и сардаукар и император были едины в презрении к слабости. Барон закусил губу, пытаясь утешиться хотя бы тем, что император еще не знает о рейде Атридесов на Гайеди Прим, об уничтожении складов со специей.
К чертям этого скользкого герцога!
Барон глядел в спины удалявшихся, нахального сардаукара и широкого, надежного Нефуда.
«Придется перестраиваться, — думал барон. — Придется вновь ставить над этой проклятой планетой Раббана. Пусть правит без ограничений. Придется расходовать нашу кровь, кровь Харконненов, чтобы довести Арракис до должного состояния, когда он с радостью примет Фейд-Рауту. К чертям этого Питера! И надо же было ему погибнуть, когда он был еще нужен мне!» Барон вздохнул:
— Придется немедленно послать на Тлейелакс за новым ментатом. Они, вне сомнения, уже приготовили для меня нового.
Охранник неподалеку кашлянул. Барон обернулся к нему:
— Я голоден.
— Да, милорд.
— И я хочу отвлечься, пока вы будете разбирать эту комнату и выискивать ее секреты, — прогремел барон.
Охранник опустил взгляд:
— Какого рода развлечение необходимо вам, милорд?
— Я буду в своих спальных апартаментах, — отвечал барон, — приведите мне того юнца, что мы купили на Гамонте, того, с очаровательными глазами. И хорошенько накачайте его наркотиками. Я не расположен к борьбе.
— Да, милорд.
Барон повернулся и, подрагивая колышущимся на буйках телом, зашагал к спальне. «Да, — подумал он, — того самого, с очаровательными глазами, что так похож на Пола Атридеса».
***
О моря Каладана,
О вы, люди герцога Лето,
Твердыня Лето, ты пала,
Пала навеки…
Все прошлое Пола, все, что происходило до этой ночи, казалось ему песком, перетекающим из одной склянки часов в другую. Обняв колени, он сидел рядом с матерью в крошечном сооружении из ткани и пластика — конденспалатке, извлеченной ими, как и одежды фрименов, что теперь были на них, из оставленного в топтере ранца.
У Пола не было ни малейшего сомнения в том, кто поместил под сиденье дорожный набор, кто направил в пустыню курс уносившего их топтера.
Юэ.
Предатель-доктор отправил их прямо в руки Дункана Айдахо.
Сквозь прозрачный торец конденспалатки Пол взирал на лунные тени на скалах, окружавших место, где укрыл их Дункан Айдахо.
«Прячусь, как дитя, хотя я теперь герцог», — подумал Пол.
Мысль эта раздражала его, но мудрости такого решения трудно было не увидеть.
Этой ночью с ним что-то произошло, и теперь он с обострившейся ясностью воспринимал вокруг все перипетии и обстоятельства. Остановить поток информации, смягчить леденящую точность расчетов, с каждым новым фактом все сильнее обострявших его восприятие, он был не в силах. В нем родился ментат, но он чувствовал в себе нечто большее, чем разумный компьютер.
Мысли Пола вернулись назад, к мигу бессильной ярости, овладевшей им, когда странный топтер гигантским ястребом вынырнул из ночи, свистя крыльями. Тогда в его мозгу это и началось. Топтер, покачиваясь, скользнул по песчаному гребню следом за ними, бегущими. Пол припоминал теперь запах горячей серы от обожженного скольжением днища.
На бегу его мать, оборачиваясь, ожидала увидеть лазеружья в руках наемников барона, но увидела Дункана Айдахо. Высунувшись из двери топтера, он, кричал: — Поторопитесь! С юга идет след червя!
Но Пол, и не оборачиваясь, уже знал, кто пилотирует аппарат. Мельчайшие подробности, — как подлетал топтер, как садился, — мелочи столь незначительные, что их не заметила даже его мать, подсказали Полу, кто сидит за приборной панелью.
Джессика шевельнулась в конденспалатке и, глядя на Пола, сказала:
— Возможно лишь одно объяснение. Жена Юэ попала в лапы барона. Он же ненавидел Харконненов! В этом я не могу ошибаться. Ты читал его записку. Но почему же тогда он спас от гибели нас с тобой?
«Она только сейчас поняла, и то не до конца», — подумал он, и эта мысль потрясла его. Сам он понял мгновенно, едва прочтя записку, в которой был завернут знак герцогской власти.
«Не пытайтесь простить меня, — писал Юэ. — Мне не нужно вашего прощения. Моя совесть и так слишком отягощена. И поступок мой был совершен без злобы и без надежды на чье-нибудь понимание. Для меня он — тахадди ал-бурхан, предельное испытание. Возвращаю герцогскую печать Атридесов в знак истинности моих слов. Когда вы прочтете эти слова, герцога Лето уже не будет в живых. Попытайтесь утешиться, — я уверяю, что он умер не один, а вместе с тем, кого мы все так ненавидим».
Ни обращения, ни подписи не было, но знакомый почерк не оставлял места сомнениям: Юэ.
Припоминая письмо, Пол вновь пережил потрясение, странное, острое чувство — все, что случилось, происходило где-то вдали, за пределами его нового умственного восприятия. Он прочел, что отец его мертв, и знал, что это правда, но такая весть не значила ничего — просто новый факт, который следует ввести в память и использовать.
«Я любил отца, — подумал Пол, — без сомнения, я еще оплачу его, боль еще придет ко мне».
Но не испытал ничего, словно пометил: «Важное сообщение».
Просто еще один факт.
А разум его все складывал впечатления, экстраполировал, вычислял.
Припомнились слова Холлека: «Настроения бывают у животных — у людей они для любви или для музыки, а биться… бьешься, когда приходит нужда, а не когда есть настроение».
«Должно быть, так, — подумал он, — я оплачу отца… когда настанет для этого время».
Но холодная резкость бытия не оставляла его. Пол понимал, что новое восприятие — всего лишь начало. И вновь его охватило предчувствие собственной страшной судьбы, ужас предназначения, который он впервые испытал при встрече с Преподобной Матерью Гейус Хелен Мохайем. Правая рука вспомнила, боль вдруг заколола, запульсировала в ладони.
«Не так ли должен ощущать себя их Квизац Хадерач?» — удивился он.
— На мгновение я подумала, что Хават вновь подвел нас, — сказала Джессика. — Я подумала, что Юэ, быть может, и не доктор Сак.
— Он тот, кого мы знаем, но не только, — сказал Пол, подумав, почему до нее все доходит так медленно. — Если Айдахо не доберется до Кайнса, мы… — начал он.
— Он не единственная наша надежда, — перебила его Джессика.
— Я собрался сказать другое, — ответил он.
Джессика в его голосе услышала сталь приказа и удивленно посмотрела на него в полумраке палатки. Силуэт Пола темнел в торце на фоне посеребренных луной скал.
— Должно быть, уцелели и другие люди твоего отца, — сказала она, — их надо объединить, собрать…
— Полагаться придется лишь на самих себя, — ответил он, — в первую очередь следует позаботиться о фамильном ядерном оружии. Его надо найти прежде, чем оно попадет в лапы Харконненов.
— Не думаю, чтобы они его нашли, — произнесла она. — Учитывая, как мы его спрятали.
— На волю случая такое нельзя оставлять.
Она подумала: «Он собирается затеять шантаж, угрожая атомным оружием и планете и специи… вот что у него на уме. Но тогда остается лишь надеяться тихо ускользнуть в изгнание».
Слова матери придали мыслям Пола другое направление… Герцог сожалел о своих людях, погибших ночью. «В людях истинная основа силы каждого Великого Дома, — думал Пол, вспоминая слова Хавата: «Печально расставаться с людьми… а дом — всего лишь только дом».
— На их стороне сардаукары, — сказала Джессика, — придется подождать, пока их не отзовут.
— Они думают зажать нас между пустыней и сардаукарами, — сказал Пол, — так, чтобы Атридесов не стало. Ставка — на полное уничтожение. Не рассчитывай, что кто-нибудь из наших спасется.
— Но они же не могут бесконечно рисковать тогда рано или поздно станет известна роль императора.
— Почему бы и нет?
— Но кто-то из наших людей спасется.
— Из чего это следует?
Джессика отвернулась, испуганная горькой силой в голосе сына, ощущая в его словах строгое равновесие вероятностей. Она поняла, что разум его теперь обогнал ее собственное разумение, что он может видеть теперь яснее, чем она сама. Она принимала участие в воспитании интеллекта, оказавшегося способным на подобное, но теперь ей стало не по себе. Мысли ее устремились к потерянному защитнику и прибежищу, к герцогу, и слезы защипали ей глаза.
«Да, оно приходит ко всем, мой Лето, — подумала Джессика, — время любить и время скорбеть. — Положив руку на живот, она сосредоточила свое восприятие на эмбрионе в глуби ее тела. — Дочь Атридесов, которую мне приказано было родить… только Преподобная Мать ошиблась, дочь не спасла бы моего Лето. И будущий мой ребенок — лишь жизнь, тянущаяся в будущее из глубин смерти. Я зачала ее, следуя инстинкту, а не повинуясь приказу».
— Попробуй включить коммуникационную сеть, — сказал Пол.
«Разум работает всегда, как бы нам ни хотелось отключить его», — подумала она.
Джессика отыскала крошечный приемник, что передал им Айдахо, нажала на выключатель. На лицевой панели зажегся зеленый огонек. Громкоговоритель резко засвистел. Джессика убавила громкость, прошлась по диапазонам. В палатку вдруг ворвался голос, говоривший на боевом языке Атридесов.
— … Отступить и перегруппироваться у хребта. Федор сообщает, что в Картаге никто не уцелел, банк Гильдии разграблен.