Пустота была невыносима. Зачем знать, кто и как запустил часы? Заглянув в собственное прошлое, он мог увидеть начало… тренировки, оттачивание талантов, тонкое воздействие сложных дисциплин, даже откровение O.K. Библии в критический момент… и, наконец, такой излишек специи! Он глядел вперед, туда, где гнездился страх, и видел все, что там было.
«Я чудовище, — подумал он. — Урод!»
— Нет, — сказал он. — Нет. Нет! НЕТ!
Он понял, что бьет по полу палатки кулаками. (Невозмутимая часть его существа восприняла этот интересный эмоциональный всплеск и принялась вычислять поправки).
— Пол!
Мать была рядом, она держала его за руки, лицо серым пятном проступало в полумраке.
— Пол, что случилось?
— Это ты! — сказал он.
— Я здесь, — тревожно ответила она, — все в порядке.
— Что ты сделала со мной? — произнес он.
В мгновенном озарении она угадала какие-то причины такого вопроса и ответила:
— Дала тебе жизнь.
Ответ, совершенно правильный и точный, определен был и инстинктом, и ее собственными утонченными познаниями, только эти слова могли успокоить его. Он почувствовал на своих плечах ее руки, разглядел неясные очертания лица. (Его неутомимый мозг подметил теперь в ее чертах некоторые генетические особенности, ввел информацию и принялся за дальнейший расчет).
— Пусти, — сказал он.
Услышав сталь в его тоне, она повиновалась:
— Ты не хочешь сказать мне, что случилось, Пол?
— Разве ты не представляла, что делаешь, когда учила меня всему этому? — спросил он.
«В голосе его нет больше детства», — подумала она и произнесла:
— Как и любой родитель, я надеялась, что когда ты вырастешь, станешь иным, выше меня.
— Иным?
Уловив горечь в его словах, она сказала:
— Пол, я…
— Тебе не нужен был сын! — сказал он. — Тебе нужен был твой Квизац Хадерач! Дочь Гессера мужского пола!
От его тона она смутилась:
— Сын…
— И ты даже не посоветовалась обо всем с отцом.
Не остывшим еще от горя голосом она проговорила:
— В том, каков ты есть, Пол, доля наследственности твоего отца столь же велика, как и моя доля.
— А воспитание, — сказал он. — Все эти штуки, которые… разбудили… спящего…
— Спящего?
— Здесь, — он поднес руку сперва к голове, а потом к груди, — во мне. Это все длится… длится… длится… длится… и…
— Пол!
По голосу она слышала, что он на грани истерики.
— Послушай меня, — сказал он. — Ты хотела, чтобы Преподобная Мать узнала о моих снах. Теперь слушай сама. Только что я видел сон наяву. И знаешь, почему?
— Успокойся, — произнесла она. — Если что-то…
— Это специя, — сказал он. — Здесь она во всем: в воздухе, в почве, в еде. Гериатрическая приправа. У нее есть общее с зельем ясновидения. Она тоже яд!
Джессика застыла.
Тихим голосом он повторил:
— Яд… скрытый, незаметный и необратимый. От него не погибнешь, разве только если перестанешь принимать. Мы теперь не можем покинуть Арракис, не унося его частичку в себе.
Его ошеломляющее самообладание не оставляло возможности для спора.
— Ты и специя, — сказал Пол. — Специя изменяет каждого, кто принял ее слишком много, но благодаря тебе я могу изменить свое сознание. Перемена из области подсознательного, где ее так легко проглядеть. Я вижу ее.
— Пол, ты…
— Я вижу ее! — повторил он.
В голосе его слышалось безумие, она не знала, что делать…
Но когда он заговорил вновь, в словах его железом звенела все та же непререкаемость:
— Эта планета для нас ловушка.
«Да, мы в ловушке», — мысленно отозвалась она.
Вновь приходилось ей признавать правоту сына. Никакой нажим со стороны Бинэ Гессерит, никакие хитрости, ни ловкий замысел не могли теперь освободить их от Арракиса полностью. К специи привыкают. Тело ее уже знало это, пока дремал ум.
«Значит, здесь нам жить и доживать, — подумала она, — на этой адской планете. Это место предусмотрели для нас, если, конечно, мы сумеем ускользнуть от Харконненов. Вот моя будущая политика: прикидываться племенной кобылицей, сохраняющей важную генетическую линию для Бинэ Гессерит».
— Я должен рассказать тебе об этом сне наяву, — сказал Пол яростным голосом, — а чтобы ты действительно считалась с моими словами, скажу сперва, что я знаю: ты родишь здесь, на Арракисе, дочь, мою сестру.
Чтобы подавить нахлынувший страх, Джессика откинулась на стенку палатки, упершись в пол руками. Она знала: беременность еще незаметна. Только ее знания, мудрость Дочерей Гессера, позволяли услышать эти первые сигналы в собственном теле, ведь эмбриону было всего несколько недель.
— Только служить, — прошептала Джессика девиз своего Ордена, — мы существуем чтобы только служить.
— Мы найдем себе дом среди фрименов, — заговорил Пол. — Там ваша Миссионария Протектива приготовила для нас нору.
«Они приготовили для нас пути в пустыне, — сказала себе Джессика, — но как может он знать о Миссионарии Протективе?» — Ей становилось все труднее подавить этот ужас перед отчуждением, охватившим Пола.
Он вглядывался в темные очертания ее фигуры, видел ее страх, малейшую реакцию так, словно она была освещена солнечным светом. Сострадание к матери вдруг родилось в его душе.
— Того, что может случиться здесь, я не могу рассказать тебе, — сказал он, — я не могу даже начать говорить… хотя я все видел. Это чувство будущего… Я не владею им. Просто оно приходит… и все. Ближайшее будущее… Примерно на год… я вижу его, ну как Центральную улицу на Каладане, Кое-чего я не вижу… там тень… словно за холмом (он вновь подумал о полощущемся на ветру платке)… есть и развилки.
Джессика отыскала выключатель светополосы, прикоснулась к нему.
Тусклый зеленый свет рассеял мрачные тени, отогнал страх. Она поглядела на Пола, взгляд его был устремлен вглубь. Она вспомнила, где приходилось ей, видеть такие лица: в лентах, повествовавших о несчастиях… о детях, умиравших с голода или от ужасных ран. Глаза словно ямы, черточка рта, запавшие щеки.
«Так проявляется ужас, — решила она — ужас человека, которого заставили ждать смерти».
Он и в самом деле перестал быть ребенком.
Но смысл его слов начинал доходить до нее, отодвигая все прочее в сторону. Пол видел будущее, он видел путь спасения.
— Значит, есть способ скрыться от Харконненов? — спросила она.
— Харконнены! — фыркнул он. — Да выбрось из головы эти воплощения порока в облике человека! — Он глядел на мать. В тусклом свете светополоски очертания лица так выдавали ее!
Она сказала:
— Не следует называть людей человеками без достаточных…
— Не будь слишком самонадеянной, — сказал он, — никто не знает, что отличает тех от других. Но прошлое наше всегда с нами. И, матерь моя, есть одна вещь, которой ты не знаешь, но должна ее знать: мы с тобой тоже Харконнены.
С ней случилось нечто ужасное, разум отключился, все чувства застыли, словно от перегрузки… но невозмутимый голос Пола мерно доносился до нее, увлекая бессильный ум за собой.
— Когда тебе случится отыскать зеркало, посмотри на свое лицо… или погляди внимательнее на меня. Все видно и так, если только ты хочешь видеть. Посмотри на мои руки, на сложение. А если эти признаки тебя не убедят, поверь мне на слово. Я видел будущее, я видел записи, я видел место — у меня вся информация. Мы — Харконнены.
— Какая-нибудь изгойская ветвь, — проговорила она, — так, наверное? Двоюродные или троюродные…
— Ты дочь самого барона, — сказал он, глядя, как она зажала рот ладонью. — Барон в молодости безудержно предавался удовольствиям, а однажды позволил, чтобы его соблазнили. Это была одна из ваших, действовала она из генетических соображений Ордена.
Тон, в котором он сказал «ваших», был словно пощечина. Но ум ее принялся за работу, и отрицать правоту сына она более не могла. Теперь многие пробелы в ее собственном прошлом заполнялись и обретали смысл. Дочь, которой добивался от нее Орден! Не прекратить старую вражду Атридесов и Харконненов она должна была. Ее назначение: закрепить какой-то генетический фактор. Какой же? Она лихорадочно пыталась найти ответ. И, словно читая ее мысли, Пол сказал:
— Они рассчитывали в следующем поколении получить меня. Но я — не тот, кого они ожидали, и я пришел слишком рано. Они не знают этого.
Джессика вновь прижала ладонь ко рту.
«Великая Мать! Он и есть Квизац Хадерач».
Ей казалось, что она стоит перед ним нагая, она понимала, что от этого взора мало что может укрыться. В этом-то и была — догадалась она — причина ее страха.
— Ты думаешь, я — Квизац Хадерач, — сказал он. — Выбрось это из головы. Я — нечто совсем иное.
«Надо передать весть в какую-нибудь из школ, — подумала она. — Индекс брачной связи может показать, что произошло».
— Обо мне они узнают слишком поздно.
Она попыталась отвлечь его, сложила руки и произнесла:
— Так мы найдем убежище среди фрименов?
— У фрименов есть поговорка, которую они приписывают Шай-Хулуду, Вечному отцу, — ответил он. — Они говорят: «Готовься принять тебе уготованное». — А про себя подумал: «Да, матерь моя, среди фрименов. А глаза твои станут синими, а рядом с очаровательным носом появится мозоль от трубки фильтра конденскостюма, и ты родишь мою сестру — Св. Алию-от-Ножа».
— Если ты не Квизац Хадерач, — сказала Джессика, — так…
— Возможно, ты не знаешь, — ответил он. — И не поверишь, пока не увидишь.
И подумал: «Я — семя».
Вдруг он понял, как плодородна земля, принявшая его. Мысль о грозном предназначении вдруг выползла из какого-то уголка его мозга, пытаясь задушить его печалью.
Будущее перед ним разделялось на две ветви: в одной ему суждено было предстать перед порочным старым бароном и произнести: «Привет, дед». От этой перспективы ему стало просто нехорошо.
Другая ветвь вся таилась во мгле, открывая внутреннему взору лишь бездны насилия. Он видел там религию воинов, словно огнем, воспламенившую вселенную, и черно-зеленое знамя Атридесов над головой опьяненных меланжевым ликером фанатиков. Гарни Холлек и несколько уцелевших людей отца, прискорбно малая горсточка, были среди них. На груди каждого ястреб из могильного храма, где погребен череп отца.