Еще одна.
В небо снова взметнулось пламя.
Словно битва древних времен, артиллерийская дуэль с невидимым противником. Оба они так и застыли.
— Огненные столбы, — шепнул Пол.
Над дальней грядой вспыхнуло ожерелье красных огней. Пурпурные линии исчертили небо.
— Лазеружья против топтеров, — проговорила Джессика.
Красная в пыльном воздухе луна Арракиса поднялась над горизонтом слева от них, под ней клубились пыльные облака… близилась буря…
— Должно быть, Харконнены ищут нас с топтеров, — сказал Пол, — прочесывают пустыню, чтобы убедиться, что раздавили… скажем, вредное насекомое.
— Или Атридесов, — добавила Джессика.
— Надо искать укрытие, — сказал Пол, — отправимся на юг. Если нас застанут на открытом месте… — Он повернулся, поправил лямки ранца. — Похоже, что стреляют по всему движущемуся.
Шагнув по склону, он услышал над головой тихий посвист крыльев, увидел: над ними скользили темные силуэты орнитоптеров.
***
Отец однажды сказал мне, что в основе любой морали лежит почитание истины: «Что-то не получится из ничего». Глубокая мысль, в особенности, если учесть, насколько изменчивой может быть истина.
— Я всегда гордился, что вижу вещи такими, каковы они и есть на самом деле, — сказал Сафир Хават. — Это проклятье всех ментатов. Никогда не можешь остановиться в расчетах.
На морщинистом стариковском лице в предраскветном сумраке угадывалась задумчивость. От запятнанных сафо узких прямых губ кверху поднимались морщины.
Перед ним на корточках молчаливо сидел человек в длинном одеянии, явно безразличный к словам Хавата.
Оба жались под выступам скалы, нависавшей над широкой и неглубокой впадиной. Заря уже коснулась вершин сразу порозовевших скал, обступивших котловину. Под скалистым навесом было холодно, сухой пронизывающий ночной холодок еще не исчез. Перед рассветом чуть повеяло теплом, но по-прежнему было прохладно. Хават слышал, как выбивают дробь зубы немногих уцелевших солдат.
На корточках перед Хаватом сидел фримен, словно из дюн, с которыми сливалось его одеяние, неожиданно возникший, едва рассвело.
Указательным пальцем фримен что-то набросал на песке. Рисунок был похож на чашу, из которой торчала стрела.
— Патрули барона многочисленны, — сказал он, направив указательный палец вверх, на утесы, с которых спустился Хават со своими людьми.
Хават кивнул.
Патрулей много. Да.
Но он пока не понимал, что нужно этому человеку. Это беспокоило Хавата. Считалось, что знания позволяют ментату видеть причины поступков.
Эта ночь была наихудшей во всей жизни Хавата. Он находился в Цимпо, гарнизонном селении, одном из аванпостов вокруг прежней столицы — Картага, когда начали поступать донесения о нападении. Сперва он подумал: «Просто налет. Харконнены пробуют силы».
Но донесение следовало за донесением, они поступали все чаще и чаще.
Два легиона высадились в Картаге.
Пять легионов — пятьдесят бригад! — атаковали главную базу герцога в Арракейне.
Легион в Арсунте.
Две боевых группы в Расщепленных Скалах.
Потом в донесениях появились подробности: среди атакующих оказались имперские сардаукары, вероятно, два легиона.
И стало ясно, что нападающим точно известно, куда и сколько посылать войск. Абсолютно точно! Великолепная разведка.
Возбуждение и гнев Хават сумел подавить, лишь когда эти чувства едва не вывели его из себя как ментата. Понимание колоссального перевеса в силах противника, что навалился на них, разило, словно удар.
И теперь, прячась под скалой в пустыне, он кивал головой, запахивался поплотнее в рваную и изрезанную куртку, словно она могла его согреть.
Но сколько же их!
Он всегда был готов к тому, что враги могут нанять с оказией лайнер Гильдии для набега. Такое практиковалось в подобного рода конфликтах между Великими Домами. На Арракисе регулярно приземлялись и взлетали лихтеры с грузом специи, принадлежащей Дому Атридесов. Хават принял предосторожности против случайной атаки с фальшивого лихтера. В массированном ударе, по их общему мнению, должно было участвовать не более десяти бригад.
Но на поверхности Арракиса сейчас находилось более двух тысяч кораблей: не только лихтеры, но и фрегаты, скауты, мониторы, крашеры, войсковые транспорты, баржи.
Более сотни бригад — десять легионов!
Стоимость подобного предприятия превышала весь доход от специи за целых пятьдесят лет.
Наверняка.
«Я недооценил долю дохода, которую барон пожелал истратить на нападение, — подумал Хават. — Погубил герцога».
И еще это предательство!
«Я поживу еще, — подумал он, — и увижу, как ее удавят. Надо было тогда убить эту ведьму-гессеритку, я ведь мог это сделать». Он и не сомневался, что предала их леди Джессика. Ее предательство великолепно объясняло все факты.
— Твой человек Холлек с остатками своего отряда пробился к нашим друзьям-контрабандистам, — сказал фримен.
— Хорошо.
Значит, Гарни унесет ноги из этого ада. Хоть не все сгинули.
Хават оглянулся на оставшуюся с ним горстку. Вечером, перед прошедшей ночью, их было триста. Теперь осталось ровно двадцать. Половина из них была ранена. Кое-кто спал, остальные стояли, сидели, лежали на песке под скалою. Последний топтер, который они использовали в качестве экранолета для перевозки раненых, вышел из строя перед рассветом. Его разрезали лазеружьями, куски зарыли, а затем добрались до этого убежища на краю котловины.
Хават лишь приблизительно представлял, где они находятся, — сотнях в двух километров к юго-востоку от Арракейна. Основные пути между стойбищами у Барьера оставались где-то на юге.
Фримен, сидевший напротив Хавата, откинул назад капюшон, снял шапку конденскостюма, под ними оказались соломенного цвета волосы и борода. Волосы были откинуты назад с высокого узкого лба. Непроницаемая синева полностью синих глаз выдавала привычку к специи. В одном углу рта на бороде и усах было пятно, здесь волосы свалялись, прижатые петлей трубки от носовых фильтров.
Человек пустыни вынул из носа фильтры, вновь вставил их на место, потер шрам возле носа.
— Если вы решите пересекать котловину здесь этой ночью, — сказал фримен, — не включайте щиты… В стене здесь пролом…— он повернулся на пятках, показал на юг. — Там простирается открытый песок… до эрга. Щиты привлекут… — он поколебался —… червя. Так они сюда заходят не часто, но к щиту приползут.
«Он сказал «червь», — подумал Хават, — но хотел сказать иное слово. Какое? И что ему нужно от нас?»
Хават вздохнул.
Он даже и не помнил, когда ему случалось так уставать. Мышцы его устали настолько, что бессильны были даже энергетические пилюли.
Проклятые сардаукары!
С беспощадной горечью он подумал о воинах-фанатиках и предательстве императора. Но расчеты ментата свидетельствовали, что шансов восстановить справедливость перед Высшим Советом Ландсраада у него практически нет.
— Ты хочешь попасть к контрабандистам? — спросил фримен.
— Это возможно?
— Путь далек.
Фримены не любят слова «нет» — так говорил ему и Айдахо.
Хават произнес:
— Ты не ответил мне, помогут ли ваши люди моим раненым.
— Они ранены.
Все время эти чертовы речи!
— Мы знаем, что они ранены, — отрезал Хават. — Это не…
— Мир, друг, — остерег его фримен, — а что говорят сами раненые? Есть ли среди них понимающие нужду племени в воде?
— Мы не говорили о воде, — произнес Хават. — Мы…
— Понимаю твою нерешительность, — отвечал фримен. — Это твои друзья, соплеменники. У тебя есть вода?
— Недостаточно.
Фримен показал на одежду Хавата, через прорехи в которой виднелось тело.
— Тебя застали в домашней одежде, по-стойбищенски, без костюмов. Ты должен принять водяное решение, друг.
— Мы можем заплатить за помощь…
Фримен пожал плечами («Воды-то у вас нет!») и глянул на группу позади Хавата:
— Сколько раненых ты можешь израсходовать?
Хават умолк, глядя на этого человека. Как ментат он чувствовал, что разговор вышел из привычных рамок. Звуки не связывались со словами обычным путем.
— Я — Сафир Хават, — сказал он, — я имею право говорить от имени герцога. Я дам расписку об уплате за твою помощь. Мне необходима ограниченная помощь, позволяющая моим силам просуществовать достаточно долго… чтобы покарать предателя, мнящего себя за пределами правосудия.
— Ты хочешь, чтобы мы приняли участие в вендетте?
— С этим я управлюсь сам, я хочу только, чтобы меня освободили от ответственности за моих раненых.
Фримен нахмурился:
— Какая у тебя может быть ответственность за раненых? Они отвечают за себя сами. Речь идет о воде, Сафир Хават. Или ты хочешь, чтобы я принял решение за тебя?
И он прикоснулся к оружию, скрытому под одеянием.
Хават напрягся: «Неужели предательство?»
— Чего ты боишься? — спросил житель пустыни. «Ах эти люди с их неприкрашенной прямотой!» — подумал Хават и осторожно проговорил:
— За мою голову назначена цена.
— Ах-х-х-х, — фримен отнял руку от оружия. — Боишься, что мы продажны? Ты не знаешь нас, здесь не Византия. Харконненам не хватит всей их воды, чтобы подкупить у нас и крошечного мальчугана.
«Но у них хватило денег на перевозку двух с лишним тысяч боевых кораблей», — подумал Хават, расходы барона до сих пор ошеломляли его.
— Мы оба воюем с Харконненами, — сказал Хават, — разве не следует нам делить и прочие тяготы войны?
— Мы разделяем их, — ответил фримен. — Я видел тебя в бою. Ты хорошо бьешься. В иные времена твоя рука пригодилась бы нам.
— Скажи, где я могу быть полезен? — спросил Хават.
— Кто знает, — отвечал фримен. — Войска Харконненов повсюду. Но ты еще не принял водяного решения, твои раненые еще не знают его.
«Нужно быть осторожным, — сказал сам себе Хават, — кое-что остается еще непонятным». Он сказал: