Длинный холм направился обратно в пустыню, пересек собственный след, засновал из стороны в сторону.
Теперь тварь окончательно отвернула от скал и по изогнутой линии устремилась к горизонту. Они прислушивались, пока шум его движения не исчез в шелесте падающего вокруг песка.
Глубоко вздохнув, Пол глянул на посеребренные луной каменные башни и произнес слова из «Китаб-аль-Илбар»: «Путешествуй ночью, а днем отдыхай в черной тени». Он поглядел на мать:
— Осталось еще несколько ночных часов, ты можешь идти?
— Подожди немного.
Пол спустился на скалистый выступ, закинул ранец на плечи, подтянул ремни и достал паракомпас.
— Скажи, когда будешь готова.
Оторвавшись от скалы, она почувствовала, как возвращаются к ней силы:
— Куда?
— Туда, к хребту, — показал он.
— В глубокую пустыню, — сказала она.
— В пустыню фрименов, — прошептал Пол.
И он замер, вспомнив странное место, которое привиделось еще на Каладане в одном из пророческих снов. Эта пустыня была знакома ему. Но все здесь было как-то не так, чуть иначе. Изображение, запечатленное в памяти, не совсем совпадало с реальным. Реальность словно была тогда повернута к нему под иным углом.
«В том видении с нами был Айдахо, — вспомнил он. — Но теперь Айдахо мертв».
— Смотришь, каким путем нам пойти? — спросила Джессика, неправильно поняв причину его нерешительности.
— Нет, — сказал он. — Ты готова?
Он пошевелил плечами в лямках и вступил в выточенную песком расщелину в скале. Она ступенями выходила на ровную поверхность, откосом вздымавшуюся вверх.
Дойдя до первой ступени, Пол вскарабкался на нее. Джессика последовала за ним.
Постепенно сам этот путь стал делом насущным и конкретным: в углублениях между скал скапливался песок, шаги их замедлялись, источенные ветром камни резали руки, все заставляло размышлять — обходить им или идти прямо. Рельеф налагал собственный ритм.
Говорили они лишь при необходимости, хриплые голоса обоих выдавали крайнюю усталость.
— Осторожно, здесь скользко, — камень присыпан песком.
— Не разбей голову… нависает…
— Не вылезай из-за гребня, луна у нас за спиной, тогда нас легко будет заметить.
Пол остановился, прислонившись ранцем к каменистой стенке.
Джессика вытянулась рядом с ним, радуясь минутному отдыху. Услышав, как Пол потягивает влагу из трубки конденскостюма, она приложилась к собственной. Водяной конденсат был безвкусным, она припомнила воды Каладана, дугу высокого фонтана на синем небе, — такое немыслимое богатство, тогда оно даже не осознавалось… Она помнила лишь форму струи, плеск воды, блеск капель.
«Остановиться бы, — подумала она. — И отдохнуть… по-настоящему».
Сейчас ей казалось, что сама возможность остановиться была бы милосердием. А раз останавливаться невозможно, о милосердии не могло быть и речи.
Оторвавшись от скалистого гребня, Пол повернул вверх по склону. Вздохнув, Джессика последовала за ним.
Потом они спустились на широкий карниз, огибавший скалу. И снова их охватил рваный ритм движений по этой неровной земле.
Джессике казалось, что вокруг нет ничего, лишь под ногами, а то и руками — булыжник или гравий, комья породы или песка, сам песок или пыль, наконец, мелкая пудра.
Пудра забивала носовые фильтры, ее приходилось выдувать. Комки песка и гравий катались по гладким камням и, потеряв осторожность, можно было поскользнуться. Куски породы резали, а вездесущий песок задерживал шаг.
Пол резко остановился на каменном карнизе, мать по инерции подтолкнула его, он помог ей сохранить равновесие.
Он показал налево, она поглядела туда. Оказалось, что они стоят на вершине утеса, а в двух сотнях метров под ними словно застывшие волны вздымаются дюны. Застывший океан серебрился под ногами: гребни вздымались один за другим, уходя к тонущему в сером тумане другому хребту.
— Открытая пустыня, — сказала она.
— Далеко, — отозвался Пол глухим голосом сквозь фильтр на лице.
Джессика поглядела налево, направо — ничего, лишь песок внизу.
Пол глядел прямо вперед на открытые дюны, наблюдая за смещением теней от быстрой луны:
— Три-четыре километра, — сказал он.
— Там черви, — произнесла она.
— Вне всякого сомнения.
Она уже не ощущала ничего, кроме усталости, боль в мышцах притупила все чувства:
— Поедим и отдохнем.
Пол выскользнул из лямок ранца, опустил его на землю и сел, прислонившись к нему спиной. Опершись рукой на его плечо, Джессика тяжело опустилась рядом. Усаживаясь, она ощутила, что он повернулся и что-то разыскивает в ранце.
— Вот, — сказал он, сухими руками передавая ей две энергокапсулы.
Она проглотила их, запив едва ли полным глотком из трубки конденскостюма.
— Воду выпей всю, — сказал ей Пол. — Это аксиома: наилучшее место для воды — в твоем теле. Это экономит энергию. Ты становишься сильнее. Доверяй своему конденскостюму.
Она повиновалась, осушила карманы и почувствовала, как возвращаются к ней силы. А потом подумала, как мирно здесь, в этом месте, где их одолела усталость, и припомнила, как однажды менестрель-воин Гарни Холлек сказал: «Лучше сухой кусок в тишине и покое, чем целый дом, где царят суета и томление духа».
Джессика повторила Полу эти слова.
— Похоже на Гарни, — отвечал он.
Она услыхала в его голосе интонации, с которыми вспоминают мертвых, и подумала: «Бедный Гарни, быть может, уже мертв». Все, кто служил Атридесам, были теперь мертвы, или в плену, или, как и они сами, затеряны в безводной пустыне.
— У Гарни всегда находилась цитата к месту, — продолжил Пол, — я словно слышу его слова: «И я высушу реки, и обреку землю в руки неправедных, и я сделаю землю пустошью, и погибнут живущие в ней от руки незнаемых».
Джессика закрыла глаза, пафос сына почти до слез растрогал ее.
Наконец Пол спросил:
— Как… ты себя чувствуешь?
Она поняла, что вопрос относился к ее беременности и сказала:
— До рождения твоей сестры осталось еще много месяцев, пока физически я не почувствовала изменений.
И подумала: «Почему я ответила сыну так официально?» А так как обычай Бинэ Гессерит предписывал отыскивать в себе причины подобных странностей, она нашла и причину собственной сдержанности: «Я боюсь своего сына, я боюсь этих его странностей. Я боюсь услышать о том, что он увидел в ее будущем».
Спустив капюшон на глаза, Пол вслушивался в крики ночных насекомых.
Легкие его устали от молчания. Нос почесывался. Он потер его, вынул фильтры и почувствовал вблизи густой запах корицы.
— Где-то поблизости выход меланжа, — произнес он.
Ветер гагачьим пухом прикасался к его щеке, шевелил складки бурнуса. Но этот ветерок не грозил бурей, он уже научился чувствовать различие.
— Скоро рассвет, — произнес он. Джессика кивнула.
— Способ безопасно перебраться через пески существует, — сказал Пол, — фримены знают его.
— А черви?
— Если установить здесь, повыше в скалах, колотушку из нашего фримкомплекта, она займет червя на время.
Она поглядела на освещенную луной пустыню и произнесла:
— Этого времени хватит, чтобы пройти четыре километра?
— Быть может. Но только если звуки наших шагов в песках будут как шорох, что не привлекает червей…
Пол вглядывался в открытую пустыню, вопрошая свое предзнание, пытаясь припомнить таинственное назначение колотушек и крючьев делателя из руководства к фримкомплекту, что попали в их руки со всем ранцем. Ему казался странным панический страх перед червями. Краем своего сознания он ощущал, что червей следовало уважать, но не бояться… если… если…
Он, покачал головой.
— Звуки не должны быть ритмичными, — сказала Джессика.
— Что? Ох. Да. Если разрывать шаг… песок и сам по себе съезжает время от времени. Черви не могут бросаться на любой звук. Но нам надо хорошо отдохнуть, прежде чем попробовать.
Он поглядел на скалы вдали, по длине лунной тени ощущая движение времени. «Через час — рассвет».
— Где проведем день?
Пол обернулся налево и показал:
— Утес загибается к северу, видишь, как он источен, — это наветренная сторона, здесь должны быть глубокие щели.
— Ну что же, идем? — спросила она.
— Ты достаточно отдохнула, чтобы спускаться? Я хочу поставить палатку поближе к пескам.
— Достаточно, — она кивнула ему, — веди.
Он поколебался, поднял ранец, надел на плечи и повернул вдоль скалы.
«Были бы у нас гравипоплавки, — подумала Джессика, — отсюда так просто спрыгнуть. Но может быть, поплавки тоже не следует использовать в открытой пустыне. Возможно, они привлекают червей не хуже щитов».
Они добрались до ряда опускавшихся вниз уступов, а за ним была расщелина, вход в которую резко обрисовывался в лунном свете.
Пол спускался первым, двигаясь осторожно и торопливо, — ясно было, — что лунный свет недолго задержится в ней. Они все глубже и глубже опускались в густую тень. По бокам угадывались восходящие к звездам каменные стены. Ущелье сузилось метров до десяти, когда перед ними оказался неясно серевший песчаный склон, опускавшийся ниже во тьму.
— Спустимся пониже? — шепнула Джессика.
— Думаю, да.
Одной ногой он опробовал поверхность.
— Можно съехать, — сказал он, — я пойду первым, подожди, пока не услышишь, что я остановился.
— Осторожно, — сказала она.
Он ступил на склон и по его мягкой поверхности соскользнул почти на дно, на плотный песок, зажатый между двумя скалами.
Позади него, оползая, зашипел целый склон. Он попытался во тьме разглядеть, что творится наверху, и осыпь чуть не свалила его с ног. Шипение ползущего песка утихло.
— Мать? — позвал он. Ответа не было.
— Мать?
Уронив ранец, он рванулся по склону вверх, как очумелый, разбрасывая руками песок.
— Мать! — задыхался он, — мать, где ты?
Сверху обрушился новый обвал, засыпавший его до бедер. Он освободил ноги.
«Ее засыпал песок, — подумал он. — Она там, внизу. Надо у