— Ни нашей воды, ни специи, — сказала Харах, — они не получат. Можешь быть в этом уверен.
В стенах пещеры то и дело открывались проходы, их приподнятые пороги покрывали ковры, виднелись комнаты, украшенные яркими тканями, с подушками на полу. Стоявшие в них люди, завидев обоих идущих, смолкали, без тени смущения разглядывали Пола.
— Люди удивляются, что ты победил Джемиса, — сказала Харах. — Похоже, когда мы устроимся в новом стойбище, тебе придется доказывать это.
— Не люблю убивать, — сказал он.
— Так говорил и Стилгар, — согласилась она, в голосе ее слышалось явное сомнение.
Впереди пронзительно заголосили нараспев. Они добрались до еще одного ответвления, оказавшегося пошире прочих. Пол замедлил шаг, заглянул в комнату, где, скрестив ноги, на темно-бордовом ковре сидели дети.
В дальнем углу стояла женщина в желтом куске ткани, обернутом вокруг тела, в руке ее был желтый стиль-проектор. На доске было полно рисунков, окружностей, углов, кривых, волнистых линий, квадратов, дуг, пересеченных параллельными линиями. Женщина быстро указывала стилем то на один, то на другой рисунок, а дети в такт взмахам другой ее руки выкрикивали слова.
Пол внимательно вслушался, голоса детей слабели. Они с Харах уходили все глубже и глубже.
— Дерево, — кричали детские голоса, — дерево, трава, дюна, ветер, гора, холм, огонь, молния, скала, скалы, пыль, песок, жара, укрытие, жара, полный, зима, холод, пустой, эрозия, лето, пещера, день, тревога, луна, ночь, горный козел, песчаный прилив, склон, посадки, отвердитель…
— И в такое время идут занятия? — спросил Пол. Лицо ее тронула грусть, скорбным тоном она сказала:
— Так нас учил Лайет, нельзя останавливаться. Лайет умер, но его не забудут. Таков обычай Чакобсы.
Она подошла к левой стене тоннеля, шагнула на порог, раздвинула прозрачные оранжевые занавески и отступила в сторону:
— Вот и твое яли, Усул.
Пол нерешительно присоединился к ней. Почему-то ему совсем не хотелось оставаться вдвоем с этой женщиной. Он вдруг понял, что теперь его окружала жизнь, которую можно было понять, лишь приняв ее идеи и ценности как данное. Он чувствовал, как ловит его мир Вольного народа, старается обратить на свои стези. И он знал, что ожидало его там, куда уводили эти пути: дикий джихад, религиозная война, которой следовало избегать любой ценою.
— Это же твое яли, — сказала Харах, — чего ты колеблешься?
Кивнув ей, Пол вступил на порог, отвел занавеси в противоположную от Харах сторону. В ткани чувствовались металлические волоски. Следом за Харах он пересек короткий проход, вступил в большую квадратную комнату метров шесть длиною. Пол был устлан толстым синим ковром. Скальные стенки прикрыты сине-зелеными тканями. Над головой на песочной ткани потолка пузырились желтые неяркие светошары.
Все было похоже на древний шатер.
Харах стала перед ним, подбоченясь, поглядела ему в лицо:
— Дети у подруги, — сказала она, — придут знакомиться позже.
Наступившую неловкость Пол постарался скрыть, принявшись оглядываться. Справа занавеской был укрыт проход в другую комнату, побольше, вдоль стен которой навалены были подушки. Почувствовав дуновение, он заметил, что вентиляционный канал искусно замаскирован свисавшими с потолка драпировками.
— Хочешь, я помогу тебе снять конденскостюм? — спросила Харах.
— Нет… благодарю.
— Принести поесть?
— Да.
— Рядом с той комнатой — сушильня, — махнула она, — удобно, когда не носишь конденскостюма.
— Ты говорила, что это стойбище придется оставить, — сказал Пол. — Разве не надо паковать вещи и собираться?
— Все будет сделано в должное время, — сказала она. — Мясники еще не добрались до наших краев.
И вновь она нерешительно поглядела на него.
— Странно, — сказала она, — твои глаза — не глаза Ибада, — это необычно, но не лишено обаяния.
— Принеси поесть, — сказал он. — Я голоден.
Она улыбнулась ему… понимающей женской улыбкой, обеспокоившей Пола.
— Я — твоя служанка, — произнесла она и легким движением нырнула за тяжелый ковер, открывший на мгновение еще один узкий проход, прежде чем вернуться на место.
Сердясь на себя, Пол откинул в сторону тонкую занавеску по правую руку и вступил в большую комнату. Там на мгновение нерешительность охватила его. Интересно, где Чени… где Чени, узнавшая о смерти отца?
«У меня… и у нее», — подумал он.
Где-то снаружи по коридорам побежал плачущий крик, за толстыми занавесями он был едва слышен. Потом крик повторился, чуть подалее. Потом еще раз. Пол разобрал, что там выкликают время, действительно, часы ему здесь не попадались.
Ноздрей коснулся запах горящих ветвей креозотового куста, перебивший вездесущую вонь. Теперь он не так уж ощущал ее.
Он подумал о матери, о том, где окажется ее нить в ткани грядущего… точнее, две нити — ее и сестры. Ощущение переплетения времени охватило его. Он резко помотал головой, сосредоточившись на свидетельствах непревзойденной глубины культуры фрименов.
При всех ее утонченных странностях.
Он уже видел что-то об этой комнате, этой пещере… воспоминания, предполагавшие наличие куда более существенных различий, чем те, с которыми ему приходилось уже сталкиваться.
Ядоискателя не было видно, вообще во всем подземном стойбище он не заметил даже намека на их существование. Но к запахам стойбища примешивались и запахи ядов — сильных, обычных.
Заслышав шелест занавесей, Пол обернулся, решив, что Харах уже несет еду. Но в щели между драпировками он заметил двух мальчишек лет девяти-десяти, не отрывавших от него жадных глаз. На поясе каждого было по маленькому крису в форме кинжала. Как говорили ему? Дети фрименов бьются со свирепостью взрослых.
***
Руки его дергаются, губы шевелятся,
Льются слова благие,
Но глаза его — завидущие!
Вот он — островок самости.
Фосфорные трубки в верхних этажах пещеры бросали тусклый свет на собравшуюся толпу, смутно свидетельствуя об истинных размерах полости в скалах… Она была больше зала собраний ее школы Бинэ Гессерит. По мнению Джессики, здесь, под возвышением, на котором она стояла рядом со Стилгаром, собралось более пяти тысяч человек.
Но люди еще подходили.
Голоса сливались в единый гул.
— Твоего сына оторвали от отдыха, сайидина, — произнес Стилгар, — не хочешь ли ты, чтобы он разделил с тобою решение?
— Разве может он изменить его?
— Безусловно, воздух, заставляющий твои слова звучать, выходит из твоих собственных легких, но…
— Мое решение неизменно.
Ее обуревали сомнения. Быть может, все-таки ради сына следовало уклониться от рискованного шага, нельзя было забывать и о неродившейся дочери. Все, что угрожало ее собственной плоти, угрожало и телу дочери.
Мужчины, покряхтывая, принесли ковры, подняв тучу пыли, бросили их на пол пещеры.
За руку Стилгар отвел Джессику в акустическую раковину, тыльную часть ниши за возвышением. Показал ей на выступающий камень.
— Здесь сядет Преподобная Мать, но пока она еще не пришла, можешь посидеть здесь и отдохнуть.
— Лучше я постою, — сказала Джессика.
Она следила то за мужчинами, что разворачивали ковры, покрывали ими возвышение, то переводила взгляд на толпу. Теперь собралось уже тысяч десять.
Но люди еще подходили.
Наверху, в пустыне, она знала, уже краснел закат, по в пещере были все те же сумерки, серая мгла, в которой терялись люди, пришедшие посмотреть, как она будет рисковать собственной жизнью.
Справа толпа расступилась, она увидела Пола, по бокам которого шли двое мальчишек. С детской важностью они выступали, положа руки на рукоятки ножей, хмуро озирая расступавшихся перед ними.
— Вот сыновья Джемиса, что стали теперь сыновьями Усула, — сказал Стилгар, с легкой усмешкой поглядев на Джессику, — они серьезно относятся к своим обязанностям.
Джессика поняла, что он пытается отвлечь ее, и была благодарна за это, но все же грядущее опасное испытание поглощало все ее мысли.
«У меня нет выбора, — думала она. — Не следует медлить, надо завоевывать себе место среди фрименов».
Пол поднялся на возвышение, дети остались внизу. Он встал перед матерью, поглядел на нее, потом на Стилгара.
— Что случилось? Я думал, меня зовут на совет.
Стилгар поднял руку, призывая к молчанию. Помахал налево, толпа там расступилась. В образовавшемся проходе появилась Чени, на личике эльфа были заметны следы горя. Она была теперь без конденскостюма, в изящной синей хламиде, оставлявшей руки открытыми. На предплечье левой руки был повязан зеленый платок.
«Зеленый — цвет траура», — подумал Пол.
Таков был обычай, Пол выяснил это у сыновей Джемиса, принявшихся объяснять ему, что им траур не положен, раз он усыновил их.
— Ты Лисан-аль-Гаиб? — спросили они. Он не стал отвечать, ощутив в этих словах тень джихада, а принялся сам задавать вопросы. Оказалось, старшего, сына Джеоффа, звали Калефф, ему было десять лет. Младшему, сыну Джемиса, Орлопу, было восемь.
Странный это был день! Потом мальчики стерегли вход в комнату, никого, как он их просил, не пуская внутрь, чтобы он мог поразмыслить, припомнить пророческие видения и нащупать путь, что не вел бы его к джихаду.
А теперь, стоя рядом с матерью, он глядел на это сборище, сомневаясь, может ли что бы то ни было предотвратить буйство фанатичных легионов.
Следом за подходившей к возвышению Чени четверо женщин несли в носилках старуху.
Не замечая Чени, Джессика жадно вглядывалась в женщину на носилках, старую, морщинистую, иссохшую… Капюшон на черном одеянии ее был откинут, открывая завязанные узлом седые волосы и тонкую шею.
Носильщицы осторожно подняли носилки на возвышение, Чени помогла старухе выйти.
«Вот она, их Преподобная Мать», — подумала Джессика.