Психокинетическим зондом она прикоснулась к молекуле, переместила атом кислорода, добавила к связи еще один углеродный атом, переместила кислородную связь… водород.
Волна преобразования побежала в стороны, ширясь вместе с поверхностью реакции.
Застывшее время шелохнулось… она почувствовала движение вокруг себя. Протянутая от бурдюка трубка тронула ее рот, собрав каплю жидкости.
«Чени собирается катализатором из моей слюны преобразовать яд в этом мешке, — подумала Джессика. — Зачем?»
Кто-то помог ей сесть. Она увидела, что рядом с ней на покрытое ковром возвышение усадили Преподобную Мать Рамалло. Сухая ладонь тронула ее щеку.
И в ее сознании появилась новая психокинетическая точка! Джессика попыталась оттолкнуть ее, но точка приближалась… все ближе.
Они соприкоснулись!
Это было словно предельное слияние двух людей. Не телепатия, нет, просто сознания их объединились.
Она была теперь как бы одно целое со старой Преподобной Матерью.
Но тут Джессика поняла, что Преподобная Мать вовсе не считает себя старой. Перед их общим внутренним взором предстала юная девушка, веселая духом и нежная сердцем.
И в общем сознании эта девушка произнесла: «Да, такова я на самом деле».
Джессика лишь слушала, но не могла ответить.
«Скоро все свершится, Джессика», — сказал внутренний голос.
«Должно быть, галлюцинация», — подумала Джессика.
«Уж ты-то должна бы понимать, что это не так, — сказал внутренний голос. — Давай-ка быстрее, не сопротивляйся. Времени у нас мало. Мы… — голос надолго умолк, потом продолжил — Ты должна была сказать о своей беременности!»
Теперь Джессика обрела собственный внутренний голос: «Почему?»
«Наркотик преобразит вас обеих! Святая Мать, что мы наделали!»
Джессика заметила, как в общем сознании что-то шевельнулось, увидела внутренним взором еще одну точку. Она металась, кружила… излучала один только ужас.
«А сейчас собери силы, — сказал внутренний образ Преподобной Матери, — хорошо хоть, что ты понесла дочь… Мужской плод просто бы погиб от всего этого. А теперь осторожно… нежно… прикоснись к своей дочери. Стань ею. Поглоти страх… успокой ее силой и смелостью… но нежнее, нежнее».
Вторая точка теперь оказалась совсем близко, и Джессика заставила себя прикоснуться к ней.
Ужас почти одолел ее.
Она принялась бороться с ним единственным известным ей путем: «Я не должна бояться. Страх убивает разум… Страх убивает разум…»
Литания вернула ей какое-то подобие спокойствия. Малая точка застыла рядом, излучая по-прежнему страх.
«Слова здесь пока бессильны», — подумала Джессика.
Она обратилась к основным эмоциям, излучая на точку тепло, любовь, уют и защиту.
Ужас ослаб.
И вновь проявилось присутствие Преподобной Матери, теперь их общее сознание стало тройным: два активных, третье рядом спокойно впитывало.
«Меня подгоняет время, — произнес внутренний голос Преподобной. — Я должна многое передать тебе. И не уверена, сможет ли твоя дочь воспринять все это, не повредясь разумом. Но — да будет! Нужды племени важнее».
— Что…
— Молчи и воспринимай.
И жизнь Преподобной Матери начала прокручиваться в сознании Джессики. Словно лекция на сублиманальном проекторе в школе Бинэ Гессерит… только быстрее… как молния.
Но… отчетливо.
Она увидела все… Любовника, мужественного, бородатого, с темными фрименскими глазами, всю его силу и нежность — все промелькнуло в мгновение ока.
У нее не оставалось времени думать, как воспримет все это плод, дочь, — она лишь сама воспринимала и запоминала. В разум Джессики потоком хлынули события: рождение, жизнь, смерть, пустяки и важные вещи — все в один момент.
«Почему ручеек песчинок, с легким шелестом скользящий с утеса застрял в ее памяти?» — удивлялась Джессика.
И с опозданием она поняла, в чем дело. Старая женщина умирала и, умирая, переливала свое сознание в разум Джессики… так вода наполняет чашу. И когда сознание Преподобной растворилось в предродовом восприятии, Джессика еще следила за ним. Умирая в миг зачатия, Преподобная впечатала свою жизнь в памяти Джессики слившимися воедино словами:
— Долго я ожидала тебя, — сказала она, — вот моя жизнь.
И теперь вся ее жизнь была заключена в ней, в Джессике.
Даже миг смерти.
«Теперь я — Преподобная Мать», — поняла Джессика.
И новым внутренним своим восприятием она ощутила, что и в самом деле стала такой, кого Дочери Гессера называли Преподобными. Ядовитый наркотик преобразил ее.
В школах Бинэ Гессерит это происходило не совсем так, она знала это. В эти мистерии ее не посвящали, но теперь она просто знала это.
Конечный результат был одним и тем же.
Джессика вновь ощутила прикосновение сущности своей дочери, коснулась ее, но ответа не получила.
Страшное одиночество овладело Джессикой, едва она поняла, что случилось с нею. Она поглядела вглубь… жизнь ее еле теплилась, напротив, снаружи жизнь неслась буйным потоком…
Ощущение движущейся точки таяло… тело освобождалось от власти яда, но другую точку она ощущала… с чувством вины за все, что случилось.
«Это сделала я, моя бедная дочка, твоя мать. Я обрушила на несформировавшееся сознание всю эту вселенную, без пощады и без защиты».
Тонкий ручеек любви — утешение, словно отражение чувств, обращенных ею к малой точке, вернулся к ней самой.
Но прежде чем Джессика успела отреагировать на ласку, психику ее властно охватил адаб — память и необходимость. Надо было немедленно сделать что-то. Она попыталась было понять, но чувства ее еще были одурманены.
«Я могу изменить этот состав, — подумала она, — обезвредить его», — но она знала, от нее ждали не этого. Это же обряд соединения.
И она поняла, что следует делать.
Джессика открыла глаза, махнула в сторону бурдюка с водой, который Чени теперь держала в руках.
— Вода получила благословение, — сказала Джессика, — смешайте воды, пусть они преобразуются, чтобы благословение могли разделить все.
«Пусть катализатор совершит свое дело, — думала она. — Пусть люди выпьют и восприятия их сольются. Яд теперь безопасен… Преподобная Мать обезвредила его».
Но память все требовала, давила. Она поняла, что это еще не все… но наркотик мешал сосредоточиться.
Ах-х-х-х, старая Преподобная Мать!
— Я встретила Преподобную Мать Рамалло, — произнесла Джессика. — Она ушла, и она осталась. Почтим ее память обрядом.
«Откуда я знаю эти слова?» — удивилась Джессика.
И она поняла, что они пришли к ней из чужой памяти, жизни, открывшейся ей и ставшей частью ее существа. И эта часть еще не была удовлетворена.
«Пусть они получат свою оргию, — проступило из этой чуждой памяти, — У них так мало радостей в жизни. Да, а нам с тобой нужно еще немного времени, прежде чем я укроюсь в твоей памяти. Она так влечет меня. Ах-х-х, как наполнен твой ум интересными вещами! Многого я даже не могла вообразить».
И скорлупка разума-памяти внутри нее исчезла, открывая путь вглубь, к предшественнице Преподобной Рамалло, и к ее предшественнице, и к предшественнице той… и так без конца.
Джессика внутренне отшатнулась от разверзшейся пропасти, опасаясь, что та поглотит ее. Но путь этот не закрывался, и Джессика поняла, что культура Вольного народа куда древнее, чем она представляла себе.
Она увидела фрименов на Поритрине, мягкий народ на приветливой планете, легкая дичь для набегов Империи, увозивших человеческий материал для колоний на Бела Тегейзе и Салузу-Секундус.
Ох, какой вой сопровождал эти разлуки…
Где-то в глуби коридора послышался яростный голос: «Они запретили нам хаджж!»
В этом коридоре Джессика видела узилища для рабов на Бела Тегейзе, видела браки, распространившие человечество на Россак и Хармонтеп. Лепестками ужасного цветка открывались перед нею сцены жестокости и насилия. И она видела, как от сайидины к сайидине тянулась память о прошлом… сперва словами, упрятанными в песок напевов, а потом укрепленная Преподобными Матерями после открытия ядовитого наркотика на Россаке, обретшая прочность здесь, на Арракисе, после открытия Живой Воды.
Там, в глубине, исступленно кричал другой голос: «Ничего не забыть! Ничего не простить!»
Все внимание Джессики было теперь отдано Живой Воде, ее источнику — жидкости, выделяемой умирающим песчаным червем, делателем. А когда она увидела в своей памяти сцену убийства червя, то едва не охнула вслух. Чудовище было утоплено!
— Мать, с тобой все в порядке?
Голос Пола прорвался в ее сознание, ей пришлось с трудом одолевать свою обращенность в глубь собственного существа, она поглядывала на него по обязанности, сожалея, что он мешает ей.
«Я словно тот человек, руки которого были лишены возможности ощущать от самого начала, от пробуждения сознания… и вот теперь эта способность возвращена им».
Она углубленно воспринимала… но мысль эта застыла в ее голове.
А теперь я скажу: «Поглядите! У меня, оказывается, есть руки!» А люди вокруг спросят: «Что это — руки?»
— Все в порядке? — спросил Пол.
— Да.
— Я могу это пить? — он показал на мешок в руках Чени. — Они хотят, чтобы я выпил.
Она почувствовала скрытый смысл его слов, значит, он тоже почувствовал яд в исходной субстанции, раз беспокоится за нее. Джессика задумалась о границах предвидения, дарованного Полу. Его вопрос многое объяснял ей.
— Можешь пить, — ответила она, — яд изменил сущность.
За спиной сына высился Стилгар, не отрывавший от нее изучающего внимательного взгляда.
— Теперь мы знаем, что ты настоящая, — сказал он. И в этих словах тоже был скрытый смысл, но одурманенные чувства слабели. Ей было так тепло и уютно. Какое благодеяние, спасибо фрименам, допустившим ее в такое товарищество!
Пол видел, как наркотическое опьянение овладело матерью.
Он покопался в памяти, в застывшем прошлом, текучем изменчивом будущем с его основными линиями, словно пробегая остановочные моменты внутренним оком. По отдельности фрагменты было трудно понимать.