Наркотик этот… Он уже кое-что знал о нем и понимал, что происходит с матерью, но в его знаниях не было глубинного ритма, взаимного отображения.
Вдруг он понял, что одно дело видеть прошлое в настоящем, но истинное испытание для провидца — видеть прошлое в грядущем.
Все вещи твердили: они иные, не те, какими кажутся.
— Выпей, — сказала Чени. И повела трубкой перед его носом.
Пол распрямился, поглядел на Чени. Он чувствовал вокруг себя праздничное возбуждение. И понимал, что произойдет с ним, если он выпьет свою долю смеси и ее квинтэссенции — он вновь увидит время… время, ставшее пространством.
Из-за спины Чени Стилгар произнес:
— Пей-ка, парень. Ты задерживаешь весь обряд.
Пол прислушался к воплям толпы, к диким выкрикам: «Лисан-аль-Гаиб, Муад'Диб!» Он поглядел на мать, она словно уснула сидя, спокойно и глубоко дыша. Из будущего, что было его одиноким прошлым, выпорхнула фраза: «Она спит в Водах Жизни».
Чени потянула его за рукав.
Пол взял наконечник трубки в рот, толпа закричала, жидкость хлынула в его рот. Чени надавливала на бурдюк, от запаха специи у него закружилась голова. Чени перехватила трубку, опустила мешок вниз, в жаждущие руки. Он перевел глаза на зеленую ленту, охватившую ее предплечье.
Выпрямившись, Чени заметила направление его взгляда:
— Я могу оплакивать его, даже блаженствуя среди вод. Этому научил нас он сам. — Взяв его за руку, она потянула его за собой вдоль края возвышения. — В одном мы схожи с тобой, Усул. Харконнены забрали жизни наших отцов.
Пол следовал за ней. Голова его сперва словно отделилась от тела, а потом вернулась на место, но так, что все перепуталось. Нетвердые ноги уплыли в какую-то даль.
Они вошли в боковой проход, стены его были освещены редкими светошарами. Пол чувствовал, что наркотик начинает действовать на него, как цветок, открывая время. Ему пришлось ухватиться за Чени, чтобы удержаться на ногах, когда они повернули в другой тускло освещенный тоннель. Странное сочетание хлыстов-мышц и округлостей под ее одеянием будоражило его кровь. И вместе с наркотиком чувство это сплетало прошлое и будущее в сиюминутное, словно бы он глядел глазами в разные стороны.
— Я знаю тебя, Чени, — прошептал он. — Мы сидели с тобой среди скал, а я утешал тебя. Мы ласкали друг друга во тьме стойбища, мы… — он словно потерял мысль, попытался качнуть головой и споткнулся.
Чени помогла ему устоять и, раздвинув плотные занавеси, провела его в темную желтизну комнаты… низкие столы, подушки, постель, застеленная покрывалом.
Пол почувствовал, что она остановилась.
Чени смотрела на него с тихим ужасом в глазах.
— Объясни мне свои слова, — сказала она.
— Ты — Сихайя, — ответил он, — ты — ручей в пустыне.
— Когда племя приемлет Воду, — сказала она. — Все мы вместе… все. Мы… соединяемся. И я… могу представить себя с другими, но… не с тобою.
— Почему?
Он пытался разглядеть ее, но прошлое и будущее сливались и мешали ему. Он видел ее сразу в бессчетном количестве поз, ситуаций и положений.
— В тебе есть что-то страшное, — сказала она. — Когда я увела тебя от них, я сделала это специально… я знала, что люди хотят именно этого. Ты… словно давишь на людей! Вынуждаешь нас видеть.
Он заставил себя проговорить:
— А что видишь ты?
Она посмотрела вниз на руки.
— Ребенка… у меня на руках. Нашего… твоего и моего. Она прикрыла рот ладонью — Откуда могу я знать каждую черточку твоего тела?
«И у них есть кроха этого дара, — подумал Пол, — только они подавляют его, он их страшит».
Зрение на мгновение прояснилось, он увидел, что Чени дрожит.
— Что ты хочешь сказать? — спросил он.
— Усул, — прошептала она, все еще дрожа.
— В будущее не спрячешься, — проговорил он.
Глубокое сочувствие к ней охватило его. Обняв, он погладил ее по голове:
— Чени, Чени, бояться не надо.
— Помоги мне, Усул, — вскрикнула она.
И когда она промолвила эти слова, наркотик завершил свою работу, словно сорвав завесу, не дававшую его глазам увидеть серую бурлящую мглу грядущего.
— Ты так спокоен, — сказала Чени.
Он воспринимал… время лежало перед ним, словно бы поднявшись в неведомом измерении, он мог взглянуть на него сверху. Оно текло вперед бурлящей рекой, узкой и вместе с тем широкой, через невод, несущий бесчисленные миры и силы… Тугой канат, по которому можно было идти, и одновременно провисший шнур, на котором трудно даже удержаться.
С одной стороны была Империя, и Харконнен по имени Фейд-Раута грозил ему… сардаукары, как рассерженные пчелы, взлетали со своей планеты, чтобы громить и громить Арракис. Гильдия и ее тайные замыслы… Бинэ Гессерит с их идеей селекции. Все они грозовой тучей высились на горизонте… Их удерживал Вольный народ со своим Муад'Дибом, спящий гигант, поднявшийся на покорение целой вселенной.
Пол видел себя в самом центре, сердцевине — точка опоры, на которой покоилась вся вселенная. Он шел словно по проволоке, среди покоя и мира, счастливый, и Чени с ним рядом. Впереди пока было время относительного покоя, которому суждено вновь смениться насилием.
— Никогда более не будет нам покоя, — сказал он.
— Усул, ты плачешь, — пробормотала Чени. — Усул, сила моя, ты снова жертвуешь воду мертвым? Кому же?
— Тем, кто еще жив, — проговорил он.
— Тогда пусть они пока пользуются жизнью, — сказала она.
В наркотическом тумане он почувствовал, как права она, и страстно прижал ее к себе.
— Сихайя, — повторил он. Она прикоснулась к его щеке:
— Я больше не боюсь, Усул. Погляди не меня. Когда ты меня так обнимаешь, я вижу все, что видишь ты сам.
— И что же ты видишь? — строгим тоном спросил он.
— Я вижу, как мы любим друг друга… И мгновения спокойствия посреди бурь. Ведь для них мы созданы.
Наркотик вновь овладел им, Пол успел подумать: «Ты столько раз дарила мне утешение и забвение!» Он по-новому увидел этот высший свет, озаривший рельеф времени, увидел, как становится воспоминанием грядущее: ласковая низость физической любви, объединение и слияние тел и душ, мягкость и мощь.
— Ты из сильных, Чени, — пробормотал он. — Останься со мной.
— Навсегда, — ответила она и поцеловала его в щеку.
МЕССИЯ
***
Никто: ни мужчина, ни женщина, ни дитя, не близок с моим отцом. Чувство, несколько напоминающее дружбу, он испытывал лишь к графу Хасимиру Фенрингу, своему товарищу по детским играм. О степени обратной симпатии графа Фенринга можно судить хотя бы по тому, что он-то и сумел замять подозрения Ландсраада, возникшие при рассмотрении Арракисского дела. Это обошлось нам более чем в миллион солари специей, — так говорила моя мать. Были и другие подарки: рабыни, ордена, титулы, даже возведение в королевское достоинство. Впрочем, есть и негативное свидетельство о его чувствах. Граф отказался убить человека… отказался, хотя мог сделать это, и отец мой отдал ему приказ. Но об этом потом.
Барон Владимир Харконнен в ярости вылетел из своих личных апартаментов и понесся по коридору. Пятна вечернего света, прорывавшегося через высокие окна, то и дело падали сверху на раскачивавшееся и вихлявшее жирное тело.
Он промчался мимо личной кухни, библиотеки, маленькой приемной — прямо в переднюю, где находились слуги… В ней уже наступал вечерний покой.
Капитан охраны Нефуд развалился на диване, плоское лицо его оцепенело под действием семуты, в комнате раздавались странные взвизгивания семутических напевов. Его окружали собственные приближенные, готовые к услугам.
— Нефуд! — заревел барон.
Люди отшатнулись.
Нефуд поднялся, наркотик не выпускал его из своей хватки, на посеревшем лице читался испуг. Музыка семуты умолкла.
— Господин мой, барон! — произнес Нефуд голосом, не дрогнувшим лишь из-за наркотика.
Барон огляделся вокруг, замечая на лицах подобное же оцепенение. Вновь обратившись к Нефуду, он сказал шелковым голосом:
— И сколько же лет ты, Нефуд, капитан моей личной охраны?
Судорожно глотнув, Нефуд отвечал:
— После Арракиса, милорд, уже почти два года.
— И ты всегда предвидел опасности и устранял их с моего пути?
— Таково было мое единственное желание, милорд.
— Тогда скажи, где Фейд-Раута?
Нефуд сжался:
— Милорд?
— Так, значит, ты не считаешь, что Фейд-Раута опасен для моей персоны? — вновь шелковым тоном спросил барон.
Нефуд облизнул сухие губы. В мутных от семуты глазах появился блеск:
— Фейд-Раута в квартале рабов, милорд!
— Снова с женщинами, эх? — барон затрясся от еле сдерживаемого гнева.
— Сир, может быть, он…
— Молчать!
Барон сделал вперед еще один шаг, заметил, как люди отступили от Нефуда, чтобы гнев барона не обрушился и на них.
— Разве я не приказывал тебе во всякий момент в точности знать, где находится на-барон… и с кем? — он сделал еще шаг. — Разве я не приказывал тебе ставить меня в известность всякий раз, когда он отправляется к рабыням?
Нефуд снова глотнул, на лбу его выступила испарина.
Барон добавил ровным, почти лишенным выражения тоном:
— Разве я не отдавал тебе этих приказов?
Нефуд кивнул.
— Разве я не приказывал тебе проверять всех рабов, которых присылают ко мне… лично?
Нефуд снова кивнул.
— И значит, ты случайно не заметил пятнышка на бедре того юнца, которого прислал сегодня ко мне? — спросил барон. — А если я…
— Дядя.
Барон резко повернулся и оказался лицом к лицу перед стоявшим на пороге Фейд-Раутой. Появление здесь племянника… поспешность, читавшаяся на лице молодого человека (он не мог ее полностью спрятать)… все это говорило о многом. Значит, Фейд-Раута завел собственную систему слежки… за ним, бароном.
— Там, в моей спальне, мертвое тело, его надо убрать, — сказал барон, положив ладонь на укрытый под одеянием эжектор, вновь мысленно похвалив свой щит.