— И когда я почувствовала себя в безопасности и приободрилась, — рассказывала Алия, — рядом с нами оказалась еще одна искорка… тут все и случилось. Другая искра — это была старая Преподобная Мать. Она… передавала жизни моей матери… все-все… и я была вместе с ними и видела все… полностью. А когда все закончилось, и я оказалась там среди остальных… мне потребовалось много времени, чтобы отыскать себя. Их было так много.
— Как жестоко все вышло, — сказала Джессика, — разве можно, чтобы живое существо обретало сознание именно так? Но самое удивительное, что ты смогла воспринять все случившееся.
— Ничего другого мне и не оставалось! — сказала Алия. — Я не умела отвергнуть собственное сознание… или спрятать его, или отключить… все просто шло само собой… все…
— Мы не знали, — пробормотала Харах. — Когда мы дали твоей матери Воду, чтобы преобразовать, мы не знали, что ты уже существуешь в ее недрах.
— Не печалься об этом, Харах, — сказала Алия. — И мне тоже не следует грустить. В конце концов, у нас есть и повод для радости: Я — тоже Преподобная Мать, значит, у племени две Препо…
Она умолкла, прислушиваясь.
Откинувшись спиной на подушку, Харах поглядела на Алию, потом на Джессику.
— Разве ты не догадывалась? — спросила Джессика.
— М-м-м, — шепнула Алия.
Вдалеке, за отделявшими их от коридора занавесками, послышались громкие, протяжные крики. Певучие крики становились все громче, теперь можно было различить и слова: «Йа! Йа! Йом! Йа! Йа! Йом! My зейн, валлах! Йа! Йа! Йом! My зейн, валлах!»
Распевавшие вошли в стойбище снаружи, их крики постепенно удалялись.
Когда стало достаточно тихо, Джессика начала обряд, печаль слышалась в ее голосе:
— Это было в апреле на Бела Тегейзе, был Рамадан.
— Моя семья сидела в дворике, у бассейна, — продолжила Харах, — а воздух был влажен от капель фонтана. Дерево портигалс было рядом, с круглой кроной, темно-зеленое. А в корзине был миш-миш, и баклава, и кувшинчики с либаном… добрая снедь и питье. И был мир и в наших домах, и в садах… мир во всей земле.
— И жизнь была исполнена счастья, но явились налетчики, — сказала Алия.
— От криков друзей кровь застывала в жилах, — сказала Джессика. Воспоминания о тех днях, что были унаследованы ею, ожили в ее душе.
— «Ла-ла-ла», — рыдали женщины, — продолжила Харах.
— Налетчики ворвались через муштамал. Они ринулись к нам, с ножей, что забрали жизни наших мужчин, капала кровь.
Все трое приумолкли. Как все в стойбище в этот момент, они вспоминали, не давая улечься горю.
Наконец Харах произнесла ритуальную фразу, завершавшую обряд, придав словам жестокость, непривычную еще для Джессики.
— Никогда не простим, никогда не забудем, — сказала Харах.
В задумчивой тишине, наступившей после этих слов, они услышали бормотание, шорох многих одеяний. Джессика почувствовала, что кто-то остановился возле входа в ее апартаменты.
— Преподобная Мать?
Раздался женский голос, Джессика узнала ее — Тартар, одна из женщин Стилгара.
— Что случилось, Тартар?
— Неприятности, Преподобная Мать!
Со внезапно замеревшим от страха сердцем, Джессика выдохнула:
— Пол…
Тартар отодвинула занавески, вступила в палату. Джессика успела заметить, что передняя уже набита людьми, потом занавеси упали. Она поглядела на Тартар — невысокую женщину в черном платье с красной вышивкой, — та не отводила своих синих глаз от Джессики, на ноздрях изящного носа виднелись мозоли от фильтров.
— В чем дело? — волновалась Джессика.
— Из песка пришло слово, — сказала Тартар. — Делатель проверяет Усула… это случится сегодня. Молодежь уверяет, что неудачи не может быть и к ночи твой сын станет наездником. Молодежь собирается для раззии. Они отправятся на север, навстречу Усулу. И собираются поднять там шум. Они хотят заставить его вызвать Стилгара и возглавить все племена.
«Собирать воду, засаживать дюны, медленно, но верно преобразовывать собственный мир… Теперь им мало, — думала Джессика, — легких набегов, результат которых известен заранее… теперь им этого мало… Мы вышколили их. Они ощутили собственную силу и рвутся в бой».
Переминаясь с ноги на ногу, Тартар прочистила горло.
«Осторожность и ожидание необходимы, — думала Джессика, — но они разочаровывают. Слишком долгое ожидание — не в нашу пользу. Если оно затянется, мы потеряем чувство цели».
— Молодежь говорит, если Усул не вызовет Стилгара, значит, он боится его, — сказала Тартар, потупив взгляд.
— Да, это так, — пробормотала Джессика, подумав: «Я предвидела этот день, и Стилгар тоже». Тартар вновь прочистила горло:
— Так говорит даже Шоаб — брат мой. Они не позволят Усулу уклониться.
«Значит, пришло время, — подумала Джессика. — Полу придется улаживать все самому, Преподобная Мать не смеет вмешиваться в вопросы преемственности власти».
Отпустив руку матери, Алия сказала:
— Я пойду вместе с Тартар, послушаю молодых. Быть может, найдется способ избежать поединка.
Не отводя глаз от Тартар, Джессика ответила Алие:
— Ступай, дай мне знать сразу же, как только что-нибудь разузнаешь.
— Преподобная Мать, мы не хотим этого, — сказала Тартар.
— И мы, — согласилась Джессика, — племени нужны все его силы. — Она поглядела на Харах. — Ты пойдешь с ними?
Харах ответила на невысказанный вопрос:
— Тартар не позволит, чтобы Алию обидели. Скоро мы с ней будем женами одного мужчины. Мы говорили уже, Тартар и я, — Харах поглядела на Тартар, потом на Джессику. — Мы понимаем друг друга.
Тартар протянула руку Алие и сказала:
— Придется поторопиться, молодежь уже собралась.
Они протиснулись через тяжелый полог, рука девочки была в руке невысокой женщины, но предводительствовала малышка.
— Если Пол-Муад'Диб зарежет Стилгара, это будет во вред племени, — сказала Харах. — Раньше власть всегда передавалась таким путем, но времена изменились.
— И для тебя тоже, — заметила Джессика.
— Не думай, что я сомневаюсь в исходе поединка, — произнесла Харах. — Усул не может проиграть его.
— Именно об этом я и хотела сказать, — проговорила Джессика.
— Ты думаешь, мною движет собственный интерес, — сказала Харах. Она качнула головой, водные кольца на шее звякнули, — как ты ошибаешься… Может быть, ты считаешь еще, что я до сих пор не примирилась с тем, что не меня выбрал Усул, и я ревную к Чени?
— Ты выбрала сама свою долю, — ответила Джессика.
— Мне жаль Чени, — сказала Харах. Джессика насторожилась:
— Что ты имеешь в виду?
— Я знаю: ты считаешь, — продолжала Харах, — что Чени не подходит в жены твоему сыну.
Успокоившись, Джессика откинулась на подушки, пожала плечами:
— Хорошо, пусть и так…
— Возможно, ты и права, — сказала Харах, — и в этом у тебя есть неожиданная союзница — сама Чени. Она хочет для себя лишь того, что нужно Ему.
Джессика проглотила внезапно стянувший горло комок:
— Чени очень дорога мне, — сказала она. — Она может не…
— Что-то у тебя ковры запылились, — сказала Харах, пряча глаза от Джессики. — Здесь все время толкутся люди. Надо бы чистить их почаще.
***
В рамках ортодоксальной религии невозможно избежать влияния политики. Борьба группировок пронизывает в ортодоксальном обществе все: обучение… дисциплину. И настает момент, когда давление этих факторов ставит лидеров такого общества перед выбором: предаться ли оппортунизму, но сохранить за собой власть или рисковать собственной жизнью ради ортодоксальной этики.
Пол ожидал на гребне, чуть в стороне от линии движения гиганта. «С нетерпением, не с ужасом контрабандиста буду я ждать, — напоминал он себе. — Я стану частью пустыни».
Гигант был уже рядом, в нескольких минутах, наполняя воздух шипением раздвигаемого песка. Громадные зубы в округлой зияющей пасти поблескивали лепестками гигантского цветка. Запах специи наполнял все вокруг.
Конденскостюм болтался на теле Пола, а носовых пробок, дыхательной маски он уже почти и не ощущал. Сказывалась школа Стилгара, долгие утомительные тренировки в песках.
«Насколько следует отступать от приближающегося холма, если стоишь на фасолевом песке?» — спрашивал его Стилгар.
Ответ Пола был точен: «Отступлю на полметра на каждый метр диаметра делателя».
«А зачем?»
«Чтобы не затянуло внутрь при его приближении и можно было успеть добежать и взобраться на него».
«Ты ездил на маленьких, которых разводят, чтобы получать семя и воду жизни, — говорил Стилгар. — Но из пустыни на твой зов придет дикий делатель, состарившийся в песках. Такого следует уважать».
Глубокое уханье колотушки утонуло в шипении… червь приближался. Пол глубоко дышал, запах горных пород проникал и сквозь фильтры. Дикий делатель, состарившийся в пустыне, надвигался почти на него. Его передние сегменты отбрасывали песчаную волну, что вот-вот должна поглотить его колени.
«Ну, ближе, ближе, чудушко, — думал он. — Ближе. Я зову тебя. Ты слышишь. Ты слышишь!»
Волна песка приподняла его ноги. Пыль окутала его с головой. Покачнувшись, он устоял, не замечая теперь ничего, кроме движущейся мимо в тучах пыли округлой стены, сегментированного утеса. На шкуре чудовища четко проступали границы сегментов.
Пол поднял крюки. Оглядел их, рванулся к скользящему боку. Прыгнул вперед. Зацепился. Крюки держали. Ухватившись руками, он ступил на крутой бок. Именно сейчас проверялась его выучка. Если он поставил крюки правильно, у переднего края сегмента, и приоткрыл его, червь не повалится набок, затягивая его в песок.
Движение червя замедлялось. Он проутюжил место, где только что была колотушка, ритмичный стук умолк. Червь стал медленно поворачиваться набок… вверх… вверх, унося докучливые колючки и Пола вместе с открывшейся нежной кожей между сегментами подальше от песка.