– Но мы же не знали… – пробормотала Хара. – Когда мы давали твоей матери Воду, чтобы она изменила ее, мы не знали, что она уже носит под сердцем тебя…
– Не печалься об этом, Хара, – сказала Алия. – Да и мне себя жалеть не стоит. В конце концов, тут и порадоваться можно: я ведь Преподобная Мать. У племени, значит, две Препо…
Она замолчала и, склонив голову, прислушалась.
Хара, сидевшая на пятках рядом с ней, откинулась назад, пораженно уставилась на Алию, затем подняла взгляд на Джессику.
– Неужели ты даже не подозревала? – спросила Джессика.
– Ш-ш-ш, – поднесла палец к губам Алия.
Из-за занавеси, отделявшей комнату от коридора сиетча, доносился далекий ритмичный напев. Он стал громче. Теперь были слышны слова: «Йа! Йа! Йаум! Йа! Йа! Йаум! Му зейн валлах! Йа! Йа! Йаум! Му зейн валлах!»
Хор приблизился, прошествовал мимо входа в йали, голоса наполнили все комнаты. Постепенно звук удалился.
Когда он почти затих, Джессика начала обряд, скорбно возвестив:
– То было в рамадан, и апрель стоял на Бела Тегейзе.
– Семья моя сидела в нашем бедном дворике, – подхватила Хара, – и воздух был умыт влажной пылью фонтанной струи. И простирало ветви дерево, и портигюли висели на них, круглые и яркие, только руку протяни. Стояла корзина, полная мишмиша и баклавы, и рядом – кувшины с либаном – все добрая пища и питье. Мир был над нашими садами и пастбищами, и мир в домах наших, и был мир по всей земле.
– Итак, полна счастья была жизнь, покуда не явились враги, – продолжила Алия.
– Кровь стыла в жилах от криков друзей моих, – сказала Джессика – и почувствовала, как сквозь все жизни, влившиеся в ее память, приходят кровавые воспоминания.
– «Ла, ла, ла», – стенали женщины, – опять вступила Хара.
– И вот ворвались в мой муштамаль налетчики и бросились на нас; кровь капала с их клинков, и то была кровь наших мужчин, – снова была очередь Джессики.
Они замолчали, как замолчали люди по всему сиетчу, во всех его помещениях, вспоминая и не давая угаснуть давнему горю.
Наконец Хара произнесла слова, завершавшие ритуал, и эти слова прозвучали так жестко, как Джессике не приходилось еще их слышать:
– Никогда не простим и никогда не забудем.
В задумчивой тишине, наставшей после этих слов, они услышали неясные голоса людей, шелест множества одежд. Джессика почувствовала, что за занавесью кто-то стоит.
– Преподобная?..
Женский голос. Джессика узнала его – Тартар, одна из жен Стилгара.
– В чем дело, Тартар? – спросила Джессика.
– Дурные вести, Преподобная…
У Джессики сжалось сердце от страха за сына.
– Пол, – выдохнула она.
Тартар развела занавеси и вошла. Прежде чем занавеси упали, Джессика успела заметить, что в передней толпится народ. Она посмотрела на Тартар: невысокая смуглая женщина в черном с красными узорами платье; ноздри раздуваются, открывая натертые носовыми фильтрами мозоли; сплошь синие глаза в упор смотрят на нее.
– Так что случилось? – требовательно спросила Джессика.
– Весть из песков, – ответила Тартар, – Усул сегодня встречается с Подателем – сегодня испытание… да, сегодня. Молодежь уверена, что он не может не справиться, и говорит, что еще до заката он станет наездником Пустыни. И парни собираются на раззию. Они поедут на север и встретят там Усула. Затем они собираются заставить Усула бросить вызов Стилгару и взять власть над всеми племенами.
Копить воду, засаживать дюны зеленью, медленно, но верно заменять свой мир – всего этого им уже недостаточно, подумала Джессика. Маленькие набеги, маленькие – но наверняка, этого им больше недостаточно. Теперь, когда Пол и я обучили их стольким вещам… Они почувствовали свою силу – и рвутся в бой.
Тартар переступила с ноги на ногу, кашлянула.
Нам известно, как важно осторожное ожидание, думала Джессика, но мы знаем и опасность, скрытую в слишком долгом ожидании: можно потерять чувство цели…
– Парни говорят – если Усул не вызовет Стилгара, он трус, – добавила Тартар и опустила глаза.
– Вот, значит, как… – пробормотала Джессика и подумала: Хорошо, что я видела, как это назревает. И Стилгар тоже.
Тартар опять прочистила горло.
– Даже мой брат, Шоаб, говорит то же самое, – сказала она. – Они не оставят Усулу выбора.
Значит, пришел этот час. И Полу придется самому разбираться с этим: Преподобная Мать не смеет вмешиваться в вопросы преемственности власти.
Алия высвободила руку из пальцев матери и сказала:
– Пойду с Тартар, послушаю парней. Может, можно сделать что-нибудь.
Джессика посмотрела на Тартар, но ответила дочери:
– Ну, иди. Расскажешь все мне, как только сможешь.
– Мы не хотим, чтобы так случилось, Преподобная, – сказала Тартар.
– Мы не хотим, – согласилась Джессика. – Племени нужны все его силы. – Она взглянула на Хару: – А ты с ними пойдешь?
Хара ответила на непроизнесенную вслух часть вопроса:
– Тартар не допустит, чтобы с Алией что-то случилось. Она же знает, что скоро мы с нею обе будем женами одного человека. Мы уже поговорили, Тартар и я. – Хара бросила взгляд на Тартар, опять посмотрела на Джессику. – Мы друг друга поняли.
Тартар протянула Алие руку:
– Поторопимся. Парни уже выходят.
Они вышли. Невысокая женщина вела ребенка за руку – но казалось, что это ребенок ведет ее.
– Если Пол Муад’Диб убьет Стилгара – это не пойдет племени на пользу, – сказала Хара. – Конечно, раньше власть передавалась именно так; но теперь времена изменились.
– Они и для тебя изменились, – заметила Джессика.
– Не думаешь же ты, что я сомневаюсь в исходе такого поединка, случись он? – спросила Хара. – Разумеется, Усул победил бы.
– И я о том же, – кивнула Джессика.
– А ты думаешь, мои личные чувства вмешиваются в мои суждения. – Хара покачала головой, и водяные кольца у нее на шее звякнули. – Как ты ошибаешься! Может быть, ты думаешь, что я ревную к Чани из-за того, что не я – избранница Усула?
– Ты выбираешь сама – как можешь, – ответила Джессика.
– Я жалею Чани, – сказала Хара.
Джессика напряглась:
– Что ты имеешь в виду?
– Я же знаю, что ты думаешь о Чани. А думаешь ты, что она не может быть женой твоему сыну.
Джессика откинулась назад, на подушки, расслабилась. Пожала плечами:
– Может быть.
– Возможно, ты и права, – продолжала Хара, – и если ты права, то удивительного найдешь ты союзника: саму Чани. Она хочет лишь того, что лучше всего для Него.
Джессика сглотнула – у нее неожиданно перехватило горло.
– Чани очень дорога мне, – проговорила она. – Она не могла бы…
– Грязные какие ковры тут у тебя, – перебила Хара и опустила глаза к полу, избегая взгляда Джессики. – Оно и понятно: вон сколько народу топчется тут все время. Почаще бы надо их чистить…
В рамках ортодоксальной религии избежать влияния политики невозможно. Борьба за власть пронизывает все: обучение, воспитание и правила жизни в ортодоксальной общине. И из-за этого давления руководители такой общины или общества рано или поздно неизбежно встают перед не имеющим альтернатив выбором: или скатиться к окончательному оппортунизму ради сохранения своей власти, или же быть готовыми пожертвовать даже и собственной жизнью во имя ортодоксальной этики.
Принцесса Ирулан. «Муад’Диб: вопросы религии»
Пол стоял на гребне песчаного моря чуть в стороне от линии движения гиганта Подателя. «Я не должен ждать его, как контрабандист, – с нетерпением, дрожа от возбуждения и страха, напомнил он себе, – я должен быть частью самой Пустыни».
Теперь червь был всего в нескольких минутах от него, наполняя утренний воздух шипением и скрежещущим шелестом расступающегося перед ним песка. Чудовищные зубы в подобном пещере провале пасти походили на лепестки невероятного цветка. Запах Пряности затопил все вокруг.
Дистикомб он теперь ощущал как свою вторую кожу, да и о носовых фильтрах и лицевом клапане-респираторе почти не думал. Сказывалась школа Стилгара – утомительные тренировки в песках.
– На сколько надо отступать от линии хода Подателя, считая по его радиусу, на гравийном песке? – спрашивал Стилгар.
Пол ответил правильно:
– Полметра на каждый метр диаметра. То есть на расстояние радиуса.
– Зачем?
– Чтобы не затянуло в песковорот при его прохождении и в то же время – чтобы успеть добежать до червя и вскочить на него.
Ты уже ездил на меньших – тех, которых выращивают для получения Семени и Воды Жизни. Но во время испытания ты будешь иметь дело с настоящим диким червем, со Стариком Пустыни. Такой требует к себе уважения!
Теперь стук манка почти заглушался шелестом и скрежетом приближающегося червя. Пол глубоко дышал – горьковатый запах песка пробивался даже через фильтры. Дикий червь – Податель, Старик Пустыни, Шаи-Хулуд – уже возвышался над ним, надвигался, казалось, прямо на него. Вздымающиеся передние сегменты отбрасывали песчаную волну – вот-вот она захлестнет Пола по колено…
«Иди, иди сюда, дивное чудовище, – думал он. – Иди. Ты услышал мой зов. Иди. Иди ко мне».
Волна песка мягко приподняла его, поднятая с поверхности пыль обдала с ног до головы. Пол устоял; весь мир был теперь сосредоточен для него в этой движущейся мимо изогнутой стене, окутанной пылью, в составленной из сегментов ползущей скале… Разделявшие сегменты линии отчетливо виднелись на боках гигантской твари.
Пол поднял крючья, примерился, изогнувшись, сделал бросок; почувствовал, что крючья «взяли» червя и держат. Тогда он прыгнул вперед, уперся ногами в эту нависшую над ним стену, перенеся вес на крючья. Это был самый ответственный момент, пик испытания: если он вонзил крючья правильно, в передний край кольцевого сегмента, так, чтобы оттянуть его, червь не может перекатиться и раздавить его.
Червь замедлил ход. Он прошел там, где только что стоял манок, стук прекратился. Затем медленно червь развернулся так, чтобы раздражающие его колючки оказались наверху, как можно дальше от песка, оберегая открывшуюся нежную оболочку.