– Где Иен и Гринни? – спросил я.
– Пропали без вести два дня назад, – ответил кто-то…
…
– Армия говорит, что Королевские ВВС умыли руки под Дюнкерком. Что говорит по этому поводу Черчилль? – спросил Олласон, меняя тему разговора.
– Он говорит, что так сложились обстоятельства. Парни Истребительного Командования вели жестокие бои в нескольких милях в стороне. Какие цели для германских бомбардировщиков могли оказаться привлекательнее кораблей в Дюнкерке? И я не знаю, что бы там творилось, если бы наши позволили им действовать спокойно.
Но тут вмешался я:
– Я полагаю, что все равно прорвалось много бомбардировщиков. В Брайтоне я встретил парня, который утверждал, что видел только немцев.
– Это вполне понятно, – заметил Оскар. – Когда парням нужно было заправляться, им приходилось проделывать долгий путь до своих баз. В любом случае, немцы имели численное превосходство в три раза, и часть бомбардировщиков, разумеется, прорвалась.
– Да, армия чертовски зла на нас, – сказал Билл, который только что поднялся и раскуривал свою трубку. – Я вчера вернулся из Солсбери, парни говорят, что летчикам нельзя показываться в пабах поодиночке. Армейцы избивают любого человека в синей форме.
Упреки в адрес британских ВВС звучали слишком громко и слишком часто, поэтому в конце концов защищать их пришлось самому Черчиллю. В одной из своих самых знаменитых речей, произнесенной 4 июня по поводу успешного окончания эвакуации, он говорил: «Многие из вернувшихся домой солдат, по сути, не видели ВВС в деле – они замечали лишь вражеские бомбардировщики, которым удавалось ускользнуть от прикрывавших эвакуацию наших самолетов. В этой связи многим участникам проведенной операции не удалось в полной мере оценить достижения наших летчиков. Я слышал много разговоров на эту тему и поэтому хотел бы сейчас восстановить справедливость.
На самом деле это было великое противостояние, в ходе которого британская авиация наконец получила шанс помериться силой с противником в открытом бою. Можно ли представить себе более важную задачу для немецких самолетов, чем срыв нашей операции по эвакуации и уничтожение всех задействованных в ней судов, исчислявшихся едва ли не тысячами? Без сомнения, все нацистские летчики осознавали важность порученной им миссии как с тактической точки зрения, так и с общих стратегических позиций. Немцы старались изо всех сил, но их атака была отбита: они провалили операцию. Наша армия спаслась. Вдобавок мы сумели отплатить им в четырехкратном размере за те потери, которые они нам нанесли. В некоторых эпизодах крупные соединения германских самолетов – а ведь мы знаем, что немцы – отважные авиаторы, – оказывались опрокинуты и рассеяны вчетверо меньшими силами Королевских ВВС. В одном бою 12 вражеских самолетов стали добычей наших двух. В другом случае немецкий самолет был вынужден спикировать в воду, спасаясь от тарана нашего самолета, у которого кончились боеприпасы. Все типы наших самолетов – «Харрикейн», «Спитфайр» и новый «Дефиант» – и все наши пилоты доказали свое превосходство над противником, с которым им пришлось сразиться.
Должен сказать, меня весьма утешает и обнадеживает мысль о том, насколько большим будет наше преимущество в воздухе в том случае, если нам придется защищать наш остров от атак из-за моря. Я хочу выразить благодарность за это нашим молодым летчикам…»
Черчилль, разумеется, был абсолютно прав. Британские летчики делали все, что могли, а иногда даже и больше, чем могли. Как уже говорилось в предыдущих главах, опытных пилотов в Англии практически не было, и опыт набирался прямо там, в небе над Дюнкерком. Но солдат и моряков тоже можно понять – на их глазах английские самолеты прилетали, улетали, а немецкие оставались и продолжали бомбить. И особенно сильно это было заметно как раз 1 июня.
Несмотря на все старания не снижать темпы эвакуации, делать это становилось все сложнее – Дюнкеркский порт и так последние дни представлял собой месиво из обломков, а теперь они так загромоздили узкий фарватер, что в него и вовсе стало не войти. А уж четыре потерянных эсминца и вовсе ввели морское командование в состояние, близкое к панике. Причем теперь уже не только в штабе, но и непосредственно на месте основных событий – в Дюнкерке. В посланном оттуда в 18.00 сообщении адмиралу Рамсею говорилось: «Положение с судами и кораблями становится очень тяжелым; имеются большие потери. Распорядился в дневное время не посылать суда и корабли. В 15.00 прекращена эвакуация войск транспортами. Если оборона вокруг Дюнкерка удержится завтра, в воскресенье ночью закончим эвакуацию войск, в том числе большую часть французских».
Что ж, основания у такого решения были серьезные. Адмирал Рамсей и сам уже склонялся к такому варианту – продолжать эвакуацию под непрерывными бомбежками становилось почти невозможно, и куда безопаснее было попытаться завершить ее в темное время суток. Жаль только, что именно в это время года оно было уж совсем коротким.
Так что в итоге Рамсей отдал приказ – к рассвету 2 июня увести все суда из Дюнкерка, так как нельзя далее подвергать их опасности днем. Впоследствии он писал: «При таких обстоятельствах становилось ясно, что продолжение эвакуации в дневное время вызовет слишком большие потери в судах, кораблях и людях в сравнении с количеством эвакуируемых войск. И если мы все же будем настаивать на этом, то темп эвакуации будет автоматически и быстро падать».
Пришлось менять планы и генералу Александеру – он опять встретился с французским командованием, и они договорились, что до полуночи будут удерживать оборонительный рубеж вокруг Дюнкерка, а потом он отойдет на плацдарм непосредственно вокруг Дюнкерка и будет «оборонять его всей имеющейся зенитной и противотанковой артиллерией и силами тех войсковых частей, которые еще не погрузились на суда». В итоге ночью последние английские части отошли за расположение французских войск на промежуточный рубеж, который находился менее чем в 7 километрах от побережья. Но эту полоску земли надо было удерживать любой ценой, потому что, несмотря на все тяжелые потери, эвакуация шла полным ходом.
«План ночной погрузки был полностью изменен. Новый план адмирала Рамсея предусматривал, что все тральщики и другие небольшие суда должны использоваться для эвакуации из района Мало-ле-Бена – в двух с половиной километрах от Дюнкерка. Непосредственно Дюнкерк должен будет обслуживаться восемью эсминцами и семью войсковыми транспортами. Дрифтеры и другие малые суда должны были войти во внутреннюю гавань. Французские суда должны были использовать дамбу и западный мол, а малые суда – набережную Феликса Фора. Французские рыболовные суда и дрифтеры должны действовать вместе с английскими судами в районе Мало-ле-Бена.
Ночь выдалась очень темная. Временами до шести-семи судов одновременно пытались использовать загроможденные затонувшими судами проходы в порт. Столкновение судов и закупорка прохода происходили непрерывно. Казалось, что замешательство удвоилось по сравнению с другими днями, но это замешательство скорее было кажущимся, чем действительным. Разумные действия командиров кораблей, искусство экипажей, решимость каждого человека – все это вместе давало такой эффект, что сгрудившиеся там суда в конечном счете могли входить в порт и выходить из него с поразительно малыми потерями.
Последние из действовавших ночью в районе Дюнкерка судов задержались там до рассвета. Уже под лучами восходящего солнца они покидали порт, чтобы присоединиться к кавалькаде судов, направляющейся назад к английскому берегу. Над водами, омывающими Дюнкерк, воцарилась тишина. К исходу суток, когда план на 1 июня был завершен, к английскому берегу было благополучно доставлено 64 429 человек. Несмотря на все понесенные потери, 1 июня был днем славы».
Ситуация на побережье была не из лучших. Некоторые из построенных нами импровизированных пристаней начали разрушаться, так что многим пришлось добираться пешком до Дюнкерка. Когда мы находились на берегу, моего адъютанта ранило в голову осколком снаряда. Я крепко отругал его за то, что он стоял без стальной каски, совершенно забыв, что и сам не надел ее, на что он мне тут же и указал… После того как эвакуация с побережья закончилась, мы сами пешком отправились в Дюнкерк, который находился в пяти или шести милях… Добравшись туда на заре, поднялись на борт эсминца, который прибыл в Дувр 1 июня.
Б. Монтгомери, «Мемуары фельдмаршала».
К началу 2 июня на берегу осталось всего лишь около четырех тысяч человек из состава английских экспедиционных сил. Так что этот день был посвящен в основном эвакуации французов. Остатки же британских войск, используя семь зенитных и двенадцать противотанковых орудий, помогали прикрывать эвакуацию.
Оборона дюнкеркского плацдарма продолжала держаться, немцам не удавалось ее прорвать. К западу от Дюнкерка серьезных атак не было, и войска твердо удерживали оборонительный рубеж. С юга же к городу шла дорога, наступать по которой было куда проще, чем оборонять ее. Именно там была основная угроза последним рубежам, прикрывающим плацдарм, поэтому в шесть утра французы сами нанесли там удар по немецким войскам, пытаясь отбросить их подальше. Однако силы были неравны, и к девяти часам наступление уже захлебнулось. Французам пришлось отойти на более удобную позицию – к каналу Моэр, где они и держали оборону до конца дня.
Немцы в свою очередь тоже предприняли наступление на юге и попытались прорваться с другой стороны самого удобного пути к Дюнкерку. К вечеру они прорвали французскую оборону и заставили оборонявшиеся войска отступить. Но там союзников опять выручила местность – сложное переплетение каналов и дренажных канав мешало наступлению, там можно было и ноги переломать, и танки утопить, а пока немцы искали обходные пути, уже стемнело, и активные действия было решено отложить до утра. Вообще, за все время обороны Дюнкерка ночные атаки были крайне редкими – немцы предпочитали не рисковать людьми и тем более техникой.