«Продолжительная агония почти закончилась, – пишет Дивайн. – Готовилась арена для заключительной мрачной трагедии – трагедии арьергарда».
Рамсей был знающим командиром – мужественным, изобретательным, обладающим неисчерпаемым запасом энергии. Более того, все мы знали его как полезного и общительного человека, хотя иногда смеялись между собой над его педантичностью, с какой он соблюдал традиции английского военно-морского флота как главного вида вооруженных сил.
Дуайт Эйзенхауэр.
В Дувре не были так уверены, что удастся всех вывезти за эту ночь. Адмирал Рамсей в очередной раз корректировал план эвакуации и беспокоился все больше и больше. Из сорока эсминцев, которые у него были в начале операции «Динамо», в строю оставалось только девять, остальные были либо потоплены, либо подлежали серьезному ремонту. Войсковых транспортов было тридцать, а осталось только десять. Состояние экипажей судов и кораблей было уже на грани нервного срыва, люди были измучены и еле держались на ногах.
Во второй половине дня адмирал Рамсей попросил у Адмиралтейства пополнить экипажи свежими людьми, пусть даже это и задержит отправление судов. «Дальнейшие трудности эвакуации, – говорилось в его рапорте, – поставят многих офицеров и матросов перед таким испытанием, которое может оказаться за пределами человеческих возможностей…»
«В состав флотилии, предназначенной для эвакуации войск в эту ночь, входили девять войсковых транспортов (один оставался в резерве), четыре тральщика, семь эскадренных тральщиков, два корвета, канонерка «Локаст», девять дрифтеров и много моторных катеров. Французский флот в эту ночь предпринял максимальные усилия. Официальные данные показывают, что было использовано 63 французских судна, в том числе много рыболовных. В общей сложности все суда, предназначенные для ведения эвакуации, могли принять на борт одновременно свыше 30 тысяч человек. Однако учитывалось, что оборудование для посадки войск, оставшееся в Дюнкерке, обеспечивает отправку за ночные часы не более 25 тысяч человек, да и то при условии, что посадка будет проводиться в самом быстром темпе».
К сожалению, сложности в организации взаимного информирования друг друга английским и французским командованием продолжались. «Вечером, – сообщал адмирал Рамсей, – английский офицер связи при французском морском штабе докладывал, что количество оставшихся в районе Дюнкерка французских войск определяется в 30 тысяч и что французское Адмиралтейство согласно: эвакуация должна, по возможности, закончиться в эту ночь».
30 тысяч. Это данные на вечер понедельника, 3 июня. При этом в субботу ему сообщили, что французов в Дюнкерке 25 тысяч, в воскресенье – 60 тысяч, а в понедельник их стало 30 тысяч. И в такой путанице Рамсею надо было заканчивать эвакуацию.
Ну что тут сказать. Личный состав штаба французских морских сил эвакуировать, конечно, удалось. К полуночи Дюнкерк покинули офицеры адмирала Абриаля, а в два часа ночи и он сам. Арьергард французской армии под командованием генерала Бартелеми, прикрывавший отступление, тоже вполне благополучно сумел отойти к побережью, где его ждали последние суда. В целом за ночь удалось эвакуировать 26 175 человек.
Но на берегу осталось еще около 40 тысяч французских солдат.
Как это могло произойти?
Французский историк Жак Мордаль пишет: «Надеждам генерала Бартелеми не суждено было осуществиться. Когда он с арьергардом приблизился к Мало, то увидел огромные толпы солдат, появившихся сразу же, как только распространилась весть об отправке последних кораблей. Из подвалов и убежищ появилась толпа безоружных солдат, которые заполнили весь порт и молы. Толпа росла и превратилась почти в плотную массу тел, преградившую выходы к местам посадки. Эти прячущиеся герои, эти вояки, которые долгие дни не покидали свои убежища, теперь не намерены были терять возможность смешаться с теми, кто рисковал своей жизнью за них. Колонны войск генерала Бартелеми тратили зря время в ожидании, наблюдая, как эти обозники, шоферы, солдаты вспомогательных служб тысячами под их носом проходят к судам.
В это время года рассвет наступает рано. Когда стало светать, бойцы арьергарда увидели, что из порта отходят последние корабли. Затем, когда никто уже не ожидал, что придут другие корабли, в порт вошел английский эсминец «Шикари» и взял на борт 600 человек, а оставшаяся часть арьергарда, солдаты западного, южного и восточного участков фронта, попала в руки противника. Ни один эпизод эпической драмы Дюнкерка не вызывал столько горечи и печали, как этот».
Но как бы ни хотелось закончить главу на этой звенящей трагической ноте, справедливости ради следует сказать, что в эту историю с неожиданно появившимися на берегу 40 тысячами солдат, до того прятавшихся где-то в развалинах, большинство историков не слишком-то верят. В самом деле – это слишком большая цифра. Но даже если бы эти 40 тысяч человек действительно прятались где-то в Дюнкерке, почему они не пытались эвакуироваться в предыдущие дни? Особенно 2 июня, когда многие суда уходили пустыми. Что за трубный глас вдруг оповестил их, что надо немедленно уходить, настал последний день эвакуации?
Тем не менее 40 тысяч французов действительно попали в плен – немецкие данные подтверждают эту цифру. Откуда они взялись и почему адмирал Рамсей о них не знал? Увы, скорее всего, дело было, как обычно, в плохой организации и в традиционном недоверии между англичанами и французами – какими бы союзниками они ни были, сообщать друг другу полную информацию они никогда не торопились. А история с неожиданно выскочившими из развалин дезертирами, вероятно, была придумана французскими историками с целью снять вину с французского (да и с британского) командования.
Что еще можно добавить?
Общие потери союзников под Дюнкерком убитыми составили 9290 человек, а всего с ранеными и пропавшими без вести достигли 68 111 человек. Было утрачено почти все вооружение и снаряжение английской армии – 7 тысяч тонн боеприпасов, 90 тысяч винтовок, вся артиллерия – 2472 орудия, 8 тысяч пулеметов и десятки тысяч автомашин, не говоря уже о танках и броневиках. Было потоплено 6 эсминцев, 8 войсковых транспортов, сторожевой корабль, 5 минных тральщиков, 17 рыболовных судов, госпитальное судно и 188 малых судов и катеров. И примерно такое же количество судов оказалось серьезно повреждено.
В Англию были эвакуированы 338 266[6] человек, из них 215 тысяч англичан. Остальные 123 тысячи составляли французские и бельгийские солдаты, а также военнослужащие других союзных стран.
4 июня в 9.00 Дюнкерк пал. В 14 часов 23 минуты по Гринвичу морское министерство Англии сообщило о завершении операции «Динамо».
Вместо заключенияДюнкерк – победа или поражение?
Заканчивая рассказ о Дюнкеркской операции, нельзя не сказать несколько слов о том, как ее оценивали и до сих пор оценивают историки в разных странах. Потому что, пожалуй, ни одна из операций Второй мировой войны не получала более противоречивых оценок. Вплоть до того, что для кого-то Дюнкерк – это безоговорочная победа, а для кого-то – такое же безоговорочное поражение.
Почему такие разногласия? Причин много.
Для Англии это была однозначно победа. Вроде бы о какой победе может идти речь, если войска вынуждены были бежать, бросив оружие? Но Дюнкерк невероятно подействовал на дух нации. Англичане воочию увидели, что пусть половина Европы уже пала перед Гитлером, пусть поражение Франции неминуемо, но Британия не разгромлена, и у нее есть вождь, который готов сражаться до конца.
«Все мы стали свидетелями нашего чудесного избавления, ставшего возможным благодаря героизму, непоколебимости, бесстрашию, дисциплине, находчивости, мастерству и несокрушимой преданности наших военных, – говорил Черчилль в своей знаменитой речи после окончания Дюнкеркской операции. – Британцы и французы совместными усилиями смогли отбросить врага назад. Он получил такой мощный отпор, что в итоге не смог серьезно помешать эвакуации. Пока Королевские ВВС оттягивали на себя удары основных сил германской авиации, нанося им тяжелый урон (на каждый сбитый британский самолет приходилось по меньшей мере четыре немецких), наш флот, задействовав почти 1100 судов всевозможных типов, спас более 335 000 французов и британцев от смерти и ужасов плена, предоставив им возможность еще послужить родине и принять активное участие в решении стоящих перед нами насущных задач. Я хотел бы отметить, что нам следует быть весьма осторожными в наших оценках происшедшего и ни в коем случае не считать свершившееся чудесное избавление нашей победой. Эвакуациями войну не выиграть…
Несмотря на то, что обширные европейские территории и многие древние государства уже оказались или вот-вот окажутся в цепких руках гестапо, пав жертвами нацистского режима, мы не должны терять веру в себя. Мы будем биться до конца и на континенте, защищая Францию, и на просторах морей и океанов, и даже в воздухе, где вскоре, я уверен, мы тоже достигнем значительных успехов, – мы будем воевать решительно и напористо и обязательно отстоим свой остров, чего бы нам это ни стоило. Мы будем драться с врагом и на наших берегах, если ему хватит наглости тут высадиться, и на полях и лугах, и среди холмов и гор, и в тесноте городских улиц – мы всюду дадим противнику достойный отпор. Мы ни за что не сдадимся! И даже если (хотя лично я никак не могу в это поверить) какая-то часть Британии или весь наш остров не выдержит натиска нацистов и окажется в голодном рабстве, то остальные земли нашей огромной империи, находящиеся далеко за морем, продолжат наше дело при поддержке и под защитой британского флота до тех пор, пока, Бог даст, Новый Свет не обрушит на врага всю свою силу и мощь, чтобы спасти и освободить Старый Свет».
Речь Черчилля после Дюнкерка стала настоящей сенсацией. Ее цитировали, ею восхищались, англичане чувствовали в ней истинный дух нации. Известная писательница Марджери Аллингем писала: «Вот уж действительно, г-н Черчилль настоящий бульдог. Он просто воплощение национального бойцовского духа, типичный англичанин в бою – никогда не уступает и готов с радостью распилить салонный рояль на дрова, лишь бы огонь в очаге не погас… В конце концов, он приползет… весь в крови, но счастливый и с сердцем вр