Когда налет окончился, «Уитсхед» тут же поспешил к берегу, чтобы выяснить, не требуется ли помощь, и послал радиограмму в Дувр с просьбой об авиационной поддержке, так как продолжать эвакуацию без истребительного прикрытия было невозможно. Через пятьдесят минут над Булонью снова появились британские «спитфайры».
Был отлив, поэтому первые два эсминца с трудом вошли в порт, одновременно паля по пулеметным гнездам и другим целям. Несмотря на постоянный обстрел со стороны немцев, им все-таки удалось взять на борт людей и выйти из порта. Их место сразу занял третий эсминец, но на него сразу обрушился массированный огонь с высот севернее города. Вероятно, немцы надеялись потопить его и тем самым загородить вход в порт, чтобы помешать продолжению эвакуации. Один снаряд все-таки попал в него, эсминец с остановившимися машинами сел на мель, все старшие офицеры были ранены или погибли, но младший лейтенант Джоунз, взявший на себя командование, в конце концов вывел корабль из порта кормой вперед.
Четвертый эсминец, подходя к причалу, попал под сильный огонь, не прекращавшийся в течение всей погрузки. К 21.00 оба корабля приняли около тысячи человек. Уровень воды был еще слишком низкий, поэтому больше загружать было нельзя. Все они благополучно вернулись в Дувр, но в Булони еще оставались войска. Адмирал Рамсей приказал кораблю «Виндзор», действовавшему в районе Кале, следовать в Булонь. Около 22.30 он вошел в порт и подобрал 600 солдат и 30 раненых.
К этому времени у Дуврского командования оставались только два неповрежденных эсминца. Один из них был направлен в Кале, а второй – «Вимьера» – подошел к Булони и пришвартовался у внешнего мола, потому что попытка достигнуть внутренней гавани могла бы оказаться самоубийственной. В порту было тихо, казалось, что остатки армии уже капитулировали и там никого не осталось. На деле же там было довольно много гражданских беженцев и около тысячи солдат. К 2.45 «Вимьера» взяла на борт 1400 человек. Корабль был перегружен, но ему все же удалось отойти от причала и направиться к Дувру.
На этом оборона Булони почти закончилась, хотя в течение всего следующего дня французы еще продолжали оказывать сопротивление в отдаленных от порта районах, а с моря их поддерживали огнем французские эсминцы, большая часть которых при этом серьезно пострадала. Оставшиеся эсминцы были отозваны из Булони, но генерал Ланкето с горсткой солдат продолжал сопротивляться до утра 25-го, когда ему пришлось капитулировать. Первый из трех портов, запланированных для эвакуации британской армии, был потерян.
Тем, кто не был очевидцем событий, трудно представить себе картину Дуврского порта в то время и в последующие дни. Дуврский порт обширен, но его причалы невелики и, за исключением причалов Адмиралтейской гавани, не приспособлены для напряженной работы. Порт был предназначен больше для стоянки старого ла-маншского флота, чем для интенсивных погрузочно-разгрузочных работ. В Адмиралтейской гавани было восемь причалов, предназначенных для курсирующих через Ла-Манш пароходов. В самые напряженные моменты у этих восьми причалов скапливалось шестнадцать, восемнадцать и даже двадцать судов. Они швартовались друг к другу по два-три судна, и вследствие трудности разворота (во время отлива между пирсом принца Уэльского и Адмиралтейским пирсом из воды выступает гряда камней и мелей) почти все суда приходилось отводить буксирами, причем с максимальной поспешностью. Суда подходили к пирсу, как можно скорее высаживали измотанных солдат на берег и снова уходили, чтобы, пополнив запас топлива, вернуться на противоположный берег. В главной гавани было от сорока до пятидесяти швартовых бочек. Они были постоянно заняты судами, принимающими грузы, устраняющими мелкие повреждения и очень редко остановившимися для длительной стоянки.
Дэвид Дивайн, «Девять дней Дюнкерка».
Во втором из тех трех портов, через которые планировалось эвакуировать английские и французские войска – Кале – события начали развиваться немного позже, чем в Булони. Французы обороняли его изо всех сил, поэтому им удалось ненадолго остановить немцев. Но 22 мая 1-я немецкая танковая дивизия все же подошла к Кале вплотную и уже готова была атаковать город. Однако Гудериан передумал – в это время под его командование вернулась 10-я танковая дивизия, которую временно переводили в резерв, и он подкорректировал свои планы. «Я решил немедленно повернуть на Дюнкерк 1-ю танковую дивизию, подошедшую уже вплотную к Кале, – вспоминал он, – а 10-ю танковую дивизию, двигавшуюся за ней из района Дуллан, направить через Сааде на Кале, с захватом которого еще можно было не спешить».
Союзникам эта передышка дала возможность тоже собраться с силами, а главное – усилить гарнизон Кале. Пока немцы перегруппировывали армию, в Кале прибыли территориальный пехотный батальон королевы Виктории и 3-й танковый полк 1-й бронетанковой дивизии. Правда, они сразу столкнулись с трудностями при разгрузке машин – портовые сооружения к тому времени были уже сильно повреждены в результате бомбежек, да и обслуживающего персонала в порту почти не осталось. Пришлось разгружать при помощи судовых кранов, и затянулось это почти на сутки.
Танковому полку и прибывшему через день пехотному подкреплению был дан приказ прорываться на юго-запад, на соединение с гарнизоном Булони. Но он, как уже не раз было в этой войне, запоздал – к тому времени немцы подошли уже почти к самым окраинам города, и ни о каком прорыве к Булони не могло быть и речи. Поэтому английские войска занялись тем, что стали помогать французам укреплять Кале.
В это время пришел новый приказ: доставить английским экспедиционным силам 350 тысяч пайков. В распоряжении подчеркивалось, что эта задача «выше всех прочих соображений». Танковый полк выслал одну из своих рот разведать дорогу на Дюнкерк. Но там их караулили подразделения 1-й танковой дивизии Гудериана. Три британских танка сумели прорваться назад в Кале, остальные были уничтожены. Но приказ есть приказ, и на рассвете 24 мая пехота с еще одной ротой танков снова попыталась прорваться к Дюнкерку. К концу боя от них осталось только девять средних и двенадцать легких танков.
Тем временем артиллерия 10-й немецкой танковой дивизии вела массированный огонь по Кале, временами делая пробные атаки. Со своей стороны англичане пытались как-то отбиваться со стороны моря – их эсминцы патрулировали на рейде и при всякой возможности открывали огонь по немцам.
В два часа ночи 24 мая военное министерство сообщило, что вопрос об эвакуации Кале «в принципе» решен. На корабли, с которых выгружали машины и боеприпасы для бронетанковой дивизии, поспешно погрузили раненых, личный состав службы снабжения и других нестроевых частей и обслуживающий персонал порта, после чего корабли направились в Дувр. А из Дувра в Кале были направлены эсминцы с предметами снабжения и с отрядом морской пехоты для охраны порта.
«10-я танковая дивизия блокировала Кале и начала готовиться к штурму старой морской крепости, – писал Гудериан. – Во второй половине дня я посетил дивизию и приказал продвигаться планомерно, чтобы уменьшить потери. Для действий 25 мая дивизия была усилена тяжелой артиллерией, которую можно было снять с участка Булони».
Вечером немцы предприняли сильные атаки со всех трех направлений. Защищавшие город французские и английские солдаты были вынуждены оставить свои позиции и отойти на укрепления старой морской крепости. Тогда же пришло сообщение от начальника французского Генерального штаба, в котором говорилось, что они «запрещают эвакуацию», и это «означает, что Вы должны подчиниться во имя союзнической солидарности». Но это был крик отчаяния, к которому британское командование так и отнеслось – с сочувствием, но без малейшего намерения подчиниться.
Утром 25 мая немцы отправили к англичанам взятого в плен мэра Кале с предложением о капитуляции. Те мэра оставили у себя, а немецкий эскорт отправили обратно. Капитулировать они, конечно, отказались. Обстрел продолжался все утро, были разрушены водопроводные магистрали, поэтому возникла острая нехватка воды, усиливающаяся с каждым часом. Почти все орудия защитников Кале вышли из строя, и хотя эсминцы всеми силами старались им помочь, толку особо не было, потому что некому было корректировать их огонь. «В Старом городе бушевали пожары, улицы превратились в руины, пыль и едкий дым заволокли позиции обороняющихся. На восточном участке была предпринята вылазка с целью ослабить нажим противника, но она захлебнулась в дюнах. Наконец противник форсировал каналы, и обороняющиеся отступили в район доков. Бригадир Никольсон и французский командир создали объединенный штаб в старой цитадели. Сюда во второй половине дня был доставлен немецкий парламентер, потребовавший капитуляции. Немецкий журнал боевых действий приводит ответ Никольсона: «Отвечаю отрицательно, потому что долг английской армии, как и немецкой, – драться». Эту же фразу вспоминает в своих мемуарах и Гудериан, причем с заметным восхищением.
В полночь из британского военного министерства поступило последнее обращение к защитникам Кале: «Каждый час вашего сопротивления оказывает огромную помощь английским экспедиционным силам. Правительство решило, что вы должны продолжать сражаться. Восхищены вашей блестящей стойкостью».
Премьер-министр – начальнику Имперского генерального штаба.
25 мая 1940 года
«Бригадному генералу, обороняющему Кале, следует сказать что-нибудь в таком роде: оборона Кале до последнего предела является сейчас актом величайшей важности для нашей страны и для нашей армии. Прежде всего она сковывает очень большую часть вражеских танковых сил и не дает им наносить удары по нашим коммуникациям. Затем она сохраняет для нас порт, через который смогут вернуться на родину части английской армии. Лорд Горт уже послал к Вам на поддержку войска, а военно-морской флот сделает все возможное для того, чтобы обеспечить Ваше снабжение. Взоры всей империи устремились на защитников Кале, и правительство его величества уверено, что Вы и Ваш доблестный полк совершите подвиг, достойный англичан».