Но вдруг Лессо обмякла и, сгорбившись, как старуха, закрыла руками лицо, склонившись над гитарой. Длинные волосы скрыли ее всю, и она глухо проговорила:
— Вам надо уходить отсюда, отец в сговоре с Ангератом.
Я видела, как Харзиен горько усмехнулся и стремительно бросился к коню. Он уже был там, когда Лессо оказалась возле меня. Она подошла так близко, что я отчетливо увидела уползающие, словно съеживающиеся следы паутины на ее лице. Было видно, что эта сетка стягивает ее кожу, судорога передергивала красивое лицо, причиняя боль. Но Лессо, схватила меня за руку и лихорадочно зашептала:
— Я — все равно пропащая, мы все пропадем, нас всех сожрет паучья чума, я видела это, — она торопилась, глаза ее горели болезненным блеском, красные пятна оставались там, где только что была паутина, — но ты спасешь моего дьюри… Не спрашивай, — остановила она меня, вытянув вперед руку, — я видела… Ты ничего не можешь, да, но ты сильнее многих из нас…
Лессо закашлялась, тяжело, со свистом втягивая воздух, она кое-как остановила кашель, понемногу успокаиваясь.
— А я тебе за это подарю силу… — проговорила Лессо, наконец.
Видя мое замешательство, она расхохоталась, судорога боли передернула ее лицо, и я, не задумываясь, притянула ее, обняла, и проговорила:
— Молчи.
Лессо замерла, уткнувшись в мое плечо, но это длилось лишь мгновение. В следующую секунду она уже выпрямилась и отстранилась от меня. Глаза ее искали дьюри. Нашли. Потеплели на какую-то долю секунды, и застыли.
А ардаган был уже рядом. Дьюри протягивал мне руку, я же смотрела, как снова лицо Лессо затягивает черная паутина. Кожа ее сморщивается, пальцы скрючиваются, и уже, поворачиваясь и протягивая руку Харзу, я увидела, как ее скрюченная рука кидает нож в дьюри, и дикий хохот вырывается из ее рта… Вцепившись в руку Харзиена, я резко поднимаюсь вверх, оказываясь прямо перед ним и вижу его глаза… И больше ничего… Лишь красное пятно мешает мне увидеть его, оно растет во мне, растет…
Часть 5
1
…Белые стены, пустая комната, белый квадратный плафон на потолке. Черный коридор впереди меня. В конце его радуга. Я ухожу, оставляя позади себя белую комнату. Но кто-то тянет меня за руку. Тянет обратно, что-то говорит. Его слова комариным писком лезут в уши, пытаясь быть услышанными. Отмахиваюсь, отворачиваюсь. Мне туда… Я иду к радуге…
— Долго еще я тебя буду звать?! — громкий голос Элизиена добирается до моего сознания, и я вздрагиваю и открываю глаза.
Белый, яркий свет… потолок с белым квадратным плафоном завертелся вместе со стенами, потолком… Быстрее… Еще быстрее… Зажмуриваюсь… Откуда здесь Элизиен? А комната продолжает кружиться вместе со мной… Тошнота подкатывает к горлу… Значит, жива…
— А я тебе что говорю?! — удивляется Элизиен, и я слышу, как он улыбается.
— Ты всегда мне удивлялся, Элизиен… — отвечаю, не в силах открыть глаза, — я же говорю, я — тупая…
Слышу, как он беззвучно хохочет. И замолкает. Почему я это слышу?
— Потому что я этого хочу, Олие, — ответил Элизиен.
Я открываю глаза. Белая комната продолжает кружить, но я ищу этого хитрого дьюри. Он спрятался от меня, он за моей спиной…
— Меня нет, Олие. Я умер, ты помнишь? — тихо говорит он у самого моего уха.
— Помнишь… — повторяю машинально за ним, — значит, ты… А я… А Харзиен?..
— Поэтому ты и должна вернуться, — отвечает Элизиен, — а ты вот уже третий день идешь к своей радуге. Но ведь если сильно далеко зайти, можно не вернуться оттуда…
Продолжаю пытаться остановить вращение комнаты и взбесившегося плафона, но у меня ничего не получается, и я вновь спрашиваю Элизиена:
— А как же ты? Ты ведь вернулся?
Элизиен знакомо хмыкает и отвечает:
— Я и не уходил.
Что за черт?! Не получается шевельнуть ни рукой, ни ногой…
— Какие проблемы, О! Сейчас отвяжем…
Отвяжем? Я привязана?! Капец какой-то!
— Ну, наконец-то, первое здравое слово, услышанное мной от тебя за эти три дня! — засмеялся Элизиен. — Как же я мог уйти, Олие, если сам вызвал тебя? Надеюсь, ты собираешься вставать, потому что я уже отвязал тебя?
Белая, ровная как стол лавка, на которой была привязана я, стоит посредине комнаты. В комнате я одна…
— Если не считать меня, а не считать меня ты уже не можешь… — ворчит тихо Элизиен.
Это мне что-то напоминает… Где-то я это уже слышала…
— Сато? Это ты был тогда? — удивленно спрашиваю пустоту.
— Я, конечно… Пора уходить, Олие…
Дверь, слишком большой прямоугольник для таких мелких как я, была наглухо задраена, видимо, с обратной стороны. Но, случайно коснувшись ее, вижу, как пальцы входят в нее будто в масло. Отдергиваю руку…
— Что со мной, Элизиен?
— Лессо умерла. Чума доела ее на следующий день. Она передала тебе свою силу.
— Где я?
— В Ошкуре.
— Почему же я все еще жива?
— Они хотят с твоей помощью отыскать последнего дьюри…
— Харзиена?
— Милиена… Короля дьюри они теперь считают мертвым…
— А он? — по-прежнему стоя лицом к двери, я жду ответа, и кажется мне, что ни тени волнения во мне, но это просто я перестала дышать.
— Харзиен жив.
— Тебя не могут слышать?..
— Они могут слышать мертвых?
— Я не знаю, что смогут люди в будущем, но то, что они этого хотят, это точно… И еще…
— Что еще, О? Надо уходить…
— Ты считаешь, что это надо делать через дверь? — с сомнением покачала головой я, и пол качнулся под моими босыми ногами.
Вздохнув, я провела по стене рукой.
Лессо, веди меня… Куда пошла бы ты, тиану? И не забудь про флейту, Лессо…
В голове моей возникло слово Мизери и… я исчезла. Поискала глазами окно и, не найдя его, прошла сквозь дверь.
Коридор, огромный, холодный, освещаемый множеством квадратных белых светильников на высоком потолке. Не раздумывая, поворачиваю направо, коридор тянется далеко вперед, я не вижу ему конца. Сворачиваю, прямо передо мной дверь, задраенная также наглухо, словно ее закрыли и заварили, и скрыли от чужих глаз швы.
Прохожу сквозь нее… А-а-а… внезапный крик давлю в себе. Я падаю. Широкая лифтовая камера уходит далеко вверх и вниз. Лифт бесшумно катит на меня сверху. Вижу его тяжелую махину, скользящую без единого шума. Поднимаю руки, словно бы собираюсь прыгнуть в воду с вышки, и лечу вверх… Навстречу лифту… Лессо, ты сошла с ума… Там может кто-нибудь быть…
— Лессо в тебе нет… Есть ее память и дар… — Элизиен вовремя вмешивается в мой междусобойчик, иначе точно мне бы башню сорвало в разговорах с двумя покойниками. — Это точно, — добавляет он с усмешкой. — Но обращаясь к ней, ты, похоже, заставляешь ее помнить о тебе и помогать…
Я представила Лессо, красавицу-тианайку, уходящей по черному коридору, черная шаль вьется за ней, словно крылья птицы, а в конце коридора бьется радостным светом радуга, Лессо оборачивается на мой зов и останавливается и смотрит на меня издалека…
Ухожу вправо от надвигающегося лифта в стену, морщась, ожидая прикосновения к лицу холодного бетона… Но опять не чувствую его, словно став невидимой, стала бесплотной…
Стены, коридоры, этажи, белые комнаты и страшные образы, распятых на столах тел…
— Я такая же, Элизиен? — со страхом спрашиваю и не могу забыть лицо девочки с раскрытой черепной коробкой и разноцветной электроникой в голове.
— Ты прежняя, О, но тебе нельзя к дьюри.
Молчу… Значит, что-то не так… Прежняя, чтобы быть приманкой… А вот что-то не так, это чтобы меня не потерять из виду, но представляю ли я опасность для дьюри?
Бесконечный бункер. Где же выход? Рвусь все быстрее вперед, все свободнее отыскивая дорогу. Она теперь словно стрелка компаса в моей голове, как маячок, который отмечает мой выбор сигналом в мозгу true или false…
И вдруг сигнал стоп. Я пришла! За этой стеной свобода!..
Прохожу. И опять белая комната…
То, что я вижу перед собой, я не ожидала увидеть здесь, в Ошкуре… Огромный, во всю стену орган… Множество медных труб, трубок, трубочек, тонких, почти капилляров… Густой долгий звук раздается и долго вибрирует, и кажется, сам воздух дрожит в такт с ним…
2
Ошкурец, большеголовый, коротконогий, стоит спиной ко мне. Ушей у него почти не видно. Они у него — небольшие отверстия на месте обычных ушей — как у птиц…
Очень длинная трубка, пожалуй, самая тонкая из множества всех, что составляли орган, сейчас была снята со стены, и он, вводя тихо жужащий инструмент в нее, прислушивался к его звуку…
Ошкурец вдруг оглянулся.
"Он меня видит, Элизиен?", — повторив лихорадочно несколько раз заклинание невидимости, спрашиваю я.
"Чует, похоже…", — отвечает тихо призрак.
"А ведь это флейта, дьюри", — тихо говорю я, обходя ошкурца, который, скрестив короткие руки на груди, изучает то место, где я только что стояла у самой стены.
"Где?", — быстро спрашивает Элизиен.
"Очень похоже на орган…", — провожу рукой по холодной поверхности одной из медных труб на стене, — "Множество труб разного диаметра… Не зря, значит, я сюда пришла… Это Лессо меня привела…", — прошептала я. — "Что же будем делать, Элизиен?"
А ошкурец вдруг проговорил отчетливо:
— Она здесь… Присутствие живой и ментальной энергий…
Я же в это самое мгновение увидела свою флейту. На огромном столе, среди обрезков металлических трубок, больших тисков, множества пил, шлиф-машин, множества наушников и фонендоскопов, мусора… валялась она. Моя дудка. Почерневшее от времени благородное серебро казалось здесь чем-то чуждым, словно из другого мира… "Она и есть из другого мира", — подумала я, взяв ее в руки.
А флейта вдруг в руках распалась надвое. Чистый ровный распил открывал ее витиеватые внутренности, хитро изогнутые полости, и я вспомнила девочку со вскрытой черепной коробкой. "Как же так, люди?!.. — обида полыхнула во мне, — а, впрочем… это же просто научное открытие… дьюри ведь наивные, смелые… они исчезнут, люди же скажут — и не было никакой магии… Не было целого мира… Мы его разрезали, проанализировали, измерили пульс, давление, магнитное и прочие поля… Ничего интересного… "