Очевидно, Пса терзали те же сомнения. Внезапно раздался глухой стук – у Пятака подкосились ноги, и он с гримасой легкого недоумения рухнул навзничь.
– По-моему, вы навешали мне лапши на уши по поводу укуса скалопендр, – укорил он их, с трудом сев. Шестой рванул было к товарищу, но Пятак лишь отмахнулся.
Дюжина обменялась взглядами с Псом, в то время как Шестой увлеченно пинал сапогом сугроб.
Пятак нетерпеливо фыркнул:
– Дюжина, ты у нас ярая правдорубка. Скажи честно: дело дрянь?
Правда – хорошая штука, но иногда она идет во вред.
– Рана глубокая, но чистая, – солгала девочка и, порывшись в мешке, протянула Пятаку полоску вяленого мяса. – Ты потерял много крови, на вот, подкрепись. – Хотя бы в этом она не кривила душой.
По лицу Пятака скользнула тень страха.
– Твоя любезность пугает почище, чем лес, – упавшим голосом проговорил он и, схватив мясо, жадно запихнул его в рот. Однако каждый укус вызывал у него дрожь боли.
Дюжина с тревогой наблюдала за ним.
– Пожалуй, заночуем здесь, – скрепя сердце, объявила она в надежде, что спутники не согласятся. Но после недолгих колебаний Пес и Шестой кивнули.
Вьюга и Пес принялись рыть нору в утрамбованном снегу под склоном, подальше от линии деревьев.
– Понукают… унизительно… сколько веков живу на свете, никогда такого… – ворчал Хранитель, перебирая лапами.
– Ты в курсе, что мы тебя слышим? – с легкой обидой спросила Дюжина.
Пес смущенно закашлялся:
– Правда?
Ворчание стихло.
Когда работа была закончена, Вьюгу с торбой для корма устроили у дальней стены норы. Пятак, Шестой и Дюжина положили перед ней свои непромокаемые куртки и прислонились спинами к ее разгоряченному боку, пытаясь согреться. Пес караулил снаружи, поминутно косясь то на склон, то на глухую чащу. Костер не разводили: по слухам, страшные беды обрушивались на тех, кто осмеливался пустить лес на растопку, и путникам не хотелось испытывать судьбу.
Пятак уснул практически мгновенно, Дюжина невольно позавидовала ему. Ее извечный страх перед кошмарами обострился – нигде ей не было покоя, даже во сне.
Машинально работая челюстями, Шестой смотрел, как на небе загораются первые звезды.
– Трудно без сонного молока? – спросил он, не глядя на Дюжину. Напускное безразличие в его голосе непременно задело бы ее за живое, но она слишком устала, чтобы спорить, поэтому лишь неопределенно повела плечами.
– Как считаешь, с Семеркой ничего не случится за ночь? – выпалила девочка, кивнув в сторону леса.
Шестой перестал жевать.
– Не думал, что вы настолько близки.
– Кто бы говорил, – парировала Дюжина.
Шестой медленно кивнул:
– Справедливо. Скажи честно, Пятак совсем плох?
Дюжина сглотнула.
– Слюна скалопендры очень ядовита, – прошептала она. – Будет еще хуже, прежде чем он поправится.
– Если вообще поправится, – дрогнувшим голосом озвучил Шестой то, что они боялись произнести вслух.
– Ему необходимо усиленно питаться, – затараторила Дюжина, физически ощущая ту боль, которая волнами исходила от собеседника. – И набираться сил.
– Мне много не надо, – шепнул Шестой. – Пусть забирает мои припасы.
– И мои, – поспешно добавила Дюжина.
– Спасибо. – Шестой крепко сжал ее руку. – Я рад, что ты с нами.
От захлестнувших эмоций у девочки сперло дыхание, на глаза навернулись слезы. Последний раз ей доводилось слышать такое два года назад.
– Я тоже очень рада, – помедлив, шепнула она.
В темноте оба не видели, что улыбаются друг другу.
Шестой наконец заснул, а Дюжина продолжала смотреть на звезды. Хрум тихонько урчал, уткнувшись носиком ей в шею. Машинально поглаживая бельчонка, девочка предалась мечтам. Пятак скоро поправится. Семерка найдется живая и невредимая, а Ледяной лес окажется не таким уж страшным.
С каких это пор она сделалась мечтательницей?
Дюжина поняла, что задремала, только когда сквозь мутную пелену донеслось:
– Синичка! Тсс, не разбуди сестру.
– Папа? – Детский голосок в наползающей тьме.
Дюжина затравленно огляделась, растерянность сменилась страхом. Страх проникал в каждую клеточку тела и заставлял сердце лихорадочно биться.
– Не пугайся, это я. Хочу показать тебе кое-что. Тут недалеко.
– Хорошо, папа. Иду. – Сдавленный зевок.
Дюжина слепо щурилась в ожидании, пока глаза привыкнут к темноте, хотя обстановку комнаты знала как свои пять пальцев. Постепенно на сетчатке проступили очертания двух узких кроваток, рядом – по тумбочке с погасшей свечой. На полу – любовно сплетенный коврик, единственное яркое пятно во мраке. С первого ложа поднялась Синичка, на втором, разметав смоляные волосы по подушке, сладко спала Фиалка.
Не в силах совладать с собою, Дюжина шагнула вплотную к кровати, жадно внимая ровному дыханию сестры.
Фиалка.
Ее очаровательная, любопытная, способная довести до белого каления сестренка Фиалка.
Глава 22
От ароматов родительского дома на глаза навернулись слезы: пахло сухими травами, пчелиным воском и лавандовым мылом, которое мама варила на продажу. Дюжина мечтала остаться здесь навеки, прислушиваясь к дыханию младшей сестрички, но впившийся в сердце крюк увлекал ее вслед за Синичкой вниз по лестнице. Пальцы скользили по гладким травянистым стенам. Строительство дома было первым воспоминанием из детства.
В гостиной еще теплился очаг, тлеющие угли озаряли разноцветный ковер – образчик пустынного клана, мамина радость и гордость. Изредка из Суховея прибывали караваны, груженные яркими красителями и пустынными травами, столь любимыми мамой и Фиалкой. Вокруг коврика, обращенные к каминной решетке, выстроились стулья искусной резьбы. Запах пчелиного воска опьянял, хотелось упиваться им и вспоминать, вспоминать всякие мелочи… Совладав с искушением, Дюжина тенью последовала за Синичкой через отворенную лакированную дверь на улицу.
– Папа? Ты где?
– Здесь, – послышалось из-за угла.
Дюжина остановилась, чтобы насладиться знакомыми очертаниями Поа. В окнах мерцали свечи, в хлеву посапывала живность. Деревушка дремала, но при этом жила. Сердце обливалось кровью, от радости вперемешку с отчаянием кружилась голова.
Отец сидел на массивном бревне и втирал ореховое масло в блестящие рукояти двух топоров.
– Папа, ты почему не спишь? – спросила Синичка, опустившись рядом с ним на сруб. Дюжина застыла на месте, не в силах оторвать от них глаз.
– Караулю падающую звезду. – Отец заговорщически подмигнул.
Синичка равнодушно уставилась в звездное небо и через мгновение с торжествующей улыбкой ткнула пальцем вверх:
– Вот она!
Отец фыркнул и закатил глаза:
– Таких звезд пруд пруди. Нет, я жду особенную.
Недоверчиво хмыкнув, Синичка подтянула колени к груди и обхватила их руками.
– Звезда появляется на небосводе раз в пятнадцать лет, – пояснил папа. – Увидеть ее – к счастью.
– Да ну? – Во взгляде Синички вспыхнуло любопытство. – А как ты ее узнаешь? Они ведь все одинаковые.
– Твоя мама говорит, ее ни с чем не перепутаешь, – улыбнулся отец. – Ей она явилась в образе девочки, а на следующий день мы познакомились.
Синичка со смехом запрокинула голову и устремила немигающий взгляд на небосвод.
– А почему мама не караулит звезду? – От напряжения ее глаза начали слезиться.
– По-твоему, встреча со мной не наивысшее счастье? – притворно возмутился отец. – Нет, с твоей мамы довольно! Эта звезда только наша.
– Наша? А Фиалка? – допытывалась Синичка, косясь на отца. Ей нечасто выпадало счастье побыть с ним вдвоем.
– Она еще совсем кроха. Пусть спит.
– Значит, звезда только моя. – Синичка не могла скрыть ликования в голосе. Ее улыбка померкла, когда отец как-то странно посмотрел на нее, на его лбу залегла тревожная складка.
– Да, только твоя, – повторил он. – Мама считает, нам давно пора потолковать по душам.
– О чем? – якобы беззаботно откликнулась девочка. Теперь в ее позе чувствовалась нервозность, обращенный к небу взгляд больше не следил за звездами.
– О твоем отношении к Фиалке, – осторожно начал отец.
Синичка скорчила гримасу и, соскочив с бревна, скрестила руки на груди.
– Она жуткая прилипала! Вечно ходит за мной по пятам, лезет, подражает мне…
– Раньше тебя это не смущало, – заметил отец с такой же гримасой. – Она тянется к тебе. Фиалка – твоя младшая сестра, часть семьи, ты должна относиться к ней с уважением.
Синичка презрительно фыркнула, чем рассердила отца.
– Надо быть добрее и снисходительнее к чужим недостаткам, – отрезал он. – Ты ведь сама далеко не подарок…
Он осекся, заметив уязвленный взгляд дочери.
– Прости, не хотел тебя обидеть. Ты моя дочь, и я люблю тебя безоговорочно, но я так же люблю Фиалку, и мне больно видеть, как ты делаешь ее такой несчастной. Она более ранимая, чем ты… – Отец снова замолчал, силясь подобрать нужные слова. – Пожалуйста, будь с ней поласковее. Впредь никаких шуточек, никакого ехидства. Почаще проводите время вместе. Стань старшей сестрой, которой можно гордиться.
Синичка насупилась, но отец и бровью не повел.
– Скоро тебе стукнет одиннадцать. Не хочется портить сюрприз, но, надеюсь, ты не обидишься: мы подарим тебе охотничий лук.
Нахмуренный лоб Синички разгладился, с губ сорвался восторженный крик. Отец подавил улыбку:
– Не лук, а произведение искусства. Урвал на плавучем рынке, торговался целый час. Но оно того стоило. А какое оперение! Цапля. Тебе понравится.
– Перья цапли, – благоговейно выдохнула Синичка. – От болотного клана.
– Они самые. Не возражаешь? Или ты бы предпочла зимородков с речных земель? Или горных орлов? Кстати, пещерный клан привез кое-какие товары…