уже вышел на Псков, причем «без назначения», самовольно. Все! Момент упущен, царь ускользнул. Ломоносов проиграл, и теперь он обычный преступник. Как спасти шкуру? Нужно перехватить поезд по дороге, задержать на пути, на любом разъезде – на ближайшем, на станции Дно, например. К этому времени на сцену возвращается проспавшийся Бубликов, и Ломоносов спешно передает дело с рук на руки. Пусть и Бубликов станет соучастником. На кону такая ставка! И он телеграфирует начальнику Виндавской дороги с требованием не пускать царский поезд дальше станции Дно, для чего разрешается применить – внимание! – любые действия вплоть до крушения. Вот текст этой телеграммы.
Худолеев снова открывает электронную книжку:
– «По распоряжению Исполнительного комитета Государственной думы благоволите немедленно отправить со станции Дно навстречу царскому поезду два товарных, чтобы занять ими какой-либо разъезд и сделать физически невозможным движение каких-либо поездов в направлении на Дно – Псков. За неисполнение или недостаточно срочное исполнение настоящего предписания будете отвечать как за измену перед Отечеством».
Такое же предписание у начальника станции Дно. Тот подчиняется и отправляет со станции Дно, как ему и приказано, два товарных состава на перегон Дно – Полонка, то есть в лоб царскому поезду. Казалось бы, крушение поезда и убийство царя неизбежны. Но! Игра не окончена, Империя получает еще один шанс, теперь уже в лице путевого стрелочника. Этот стрелочник – обычный железнодорожник – ничего не знает о революции и просто не переводит стрелку, резонно решив, что наверху либо спятили, либо перепились. Ошибка, оговорка! Нельзя же в трезвом уме приказывать пустить один поезд на путь, по которому шпарит встречный? Никак невозможно, нет у честного железнодорожника такой инструкции. И поезд, в котором спит царь, благополучно доезжает до станции Дно, а потом и до Пскова, где его встречает генерал Рузский.
– Значит, – Сева трет переносицу, – стрелка его спасла.
– Его, но не империю. Если бы царь погиб при крушении, никакого отречения на следующий день не было бы, престол просто переходил к наследнику. На передачу ушло бы время, а время в те дни решало все.
– Но вообще они зря старались, – говорит Сева. – Слабым звеном оказался тот, на кого царь больше всего рассчитывал. Генерал Рузский. Это же он сделал все, чтобы произошло отречение.
– А это не странно, – спрашиваю я, – что одних людей возмездие находит, а других нет? Что стало с Ломоносовым, например? С Бубликовым?
Теперь все смотрят на меня.
Пауза.
– С большого человека большой спрос, – отвечает Худолеев.
– А что стало с генералом? – это Витя.
– Его казнили через год на пятигорском кладбище, – говорит Сева. – Его и других бывших. Красные. Сначала заставили вырыть яму, а потом зарубили шашками. Экономили на патронах.
Тишину в комнате наполняет зуд электрической лампы. Слышно, как в печи догорают угли. Худолеев, подперев рукой небритую щеку, несколько секунд смотрит в стену.
– Яму копал кладбищенский сторож… – говорит он. – Но в целом вы правы, могилу они вырыли себе сами.
Елена НестеринаКрасные дьяволята (ремейк)Отрывок из повести
…Нелегко приходилось повстанческой армии. Батька помнил о своей мечте – и потому, как могла, армия воплощала ее. Устанавливала местную власть – из тех, кто считался самым умным и уважаемым в городке, селе или станице, делилась с народом хлебом, возвращала отобранных другими лошадей и скот. За то и любили батьку и его войско – за то на всей огромной территории, которая мыслилась батьке крестьянской республикой, были верные ему люди.
Или награбят, бывало, его бойцы горы всякого добра – в смысле, отобьют у красных, белых или каких банд обоз, а то и просто город возьмут. Натешатся, а потом и устроят раздачу этого самого добра. Подходи, рассказывай, что тебе надо, в чем имеется нужда, – и получай. Крестьян и рабочих запрещалось грабить – за это батька сам лично расстреливал. Без суда, потому что предупредил об этом когда-то. Но за всеми не уследишь – и не раз батьков секретарь, увидев подобное, бросался воспитывать негодяев. Он был уполномочен – и это все знали – творить над ними суд и расправу. Но что один человек, пусть и идейный да справедливый, против дорвавшихся до чужого добра мужиков? Чудом успевали Мишка и Ли на помощь индейскому брату. А так бы давно сложил бы Овод голову, получив в нее пулю.
Впрочем, Овода это не останавливало – и при активной поддержке друзей и самого главнокомандующего брат Овод продолжал борьбу за дисциплину.
Правда, много имелось в армии и таких, кто не знал цены горам имущества, не стремился нахапать имущества. И прежде всего – таким был сам батька.
– Сколько человеку может быть надо? – не раз говорил он, навешав на себя дорогих украшений, устелив тачанку шубами и размахивая золоченым канделябром. – Немного на самом-то деле. Тепло, сытно и удобно, вот и вся история. Живешь, работаешь, душа твоя свободна, и тело никто не угнетает. А появится страсть, когда будет тебе черт под руку толкать: купи больше, нарядись побогаче, скопи добра, чтоб… чтоб просто было. Вот и будешь под его дудку всю жизнь плясать, за богатствами – чтоб лучше, дороже, чем у других, было – гнаться. Скучно это. И баста!
С такими словами батька скидывал шубы в руки крестьянок, ссыпал золотые бирюльки ребятишкам. Да и устраивал широкое гулянье – с песнями и танцами.
Война не позволяла долго останавливаться на одном месте. А потому, после очередного заседания в штабе повстанческой армии, вылетел Овод из штабной хаты и помчался к своим друзьям.
– Выступаем! – подскочив к Мишке и Ли, что практиковались в сабельном бою, сообщила Дуняша.
Решено было собрать последний совет краснокожих на полюбившейся костровой площадке в лесном овраге. Ведь там, в отличие от обычной военной жизни, в которой оказались ребята, было все таким сказочным, таким индейским. А вдруг там, куда отправится повстанческая армия, уже не окажется такого славного леса, негде будет уединиться и развести индейский костер?..
Мишка и его сестра уже разожгли огонь – времени на все про все было мало. Вождь держал дымящуюся трубку. Дуняша, которая так и не смогла привыкнуть к дымной горечи, отвела от нее взгляд. И как раз в это время будто из-под земли возник у костра Ли – надо же, тихо как подобрался. Настоящий индеец!
– Ли пришел, – отрапортовал Ли.
Вид у него был такой несчастный, такой потерянный, что старый разговор поневоле возобновился.
– Скажи, наш индейский брат Чингачгук, – после того, как трубка прошла круг и вновь вернулась в его руки, начал Следопыт, – совет нашего племени давно не видел тебя таким тревожным. Что случилось?
– Наш брат Чингачгук не хочет уходить из этих краев? – предположил Овод, пристально и с волнением взглянув в глаза Чингачгуку.
– Ой, не хочет… – признался Ли, склонив голову. Его лицо исказилось душевной мукой. И даже слеза выкатилась на атласную щеку.
– Мы знаем, – сказал Следопыт, покосившись на сестру. – Нам с братом Оводом кажется, что брат Чингачгук боится… кого-то оставить здесь. А потому и уходить так не хочет.
– Боится… Не хочет… У-у-у…
Ли страдал. Он выдрал из земли всю затоптанную жухлую траву вокруг себя, но это не помогало. Он страдал все равно.
– Наверно, это девушка, которая живет в селе. Ее брат наш Чингачгук и не хочет оставлять… – предположила Дуняша неуверенным и пару раз сорвавшимся голосом.
Забыв, что надо сидеть, сложив ноги кренделем, Ли вскочил и, бросившись к Оводу, отрицательно замотал головой и горячо заговорил:
– Нет, нет! Брат Овод, нету девушка! Веришь?
– Да мне-то что… – бедный брат Овод не выдержал такого натиска и отполз подальше.
Однако вождь Следопыт от Чингачгука не отставал.
– Ну теперь-то, когда мы уходим отсюда, ты можешь сказать, куда ты убегал от нас все это время? А, Ли? Не скажешь?
Слезы брызнули теперь из обоих глаз смуглого красавца.
– Командир, у Ли тайна, – упрямился тем не менее он. – Очень важная тайна!
В это время послышались команды: «По коням!» Те, кто должен был выступать первыми, уже выезжали на дорогу.
Как ни хотелось услышать, что же за тайну скрывает Ли, нужно было бежать. Дуняша махнула головой в сторону села.
– Слышали команду? Надо заканчивать наш совет… Все, уходим.
Ли закрыл лицо руками.
– Ой, горе-горе! Ли не может уходить! – выл он, раскачиваясь из стороны в сторону.
Мишка выколотил трубку о землю. Ясное дело, тайна Ли тоже интересовала его. Но на нет и суда нет…
– Наш брат Чингачгук, ты не с нами? – спросил он осторожно.
Видеть, как мучается бедный Ли, было тяжело. Но и как помочь ему, Овод и Следопыт не знали. Вот чего он упирается? И оставлять его совершенно, ну просто никак не хотелось!
– Брату Чинга… Чунга… – бормотал Ли, умоляюще глядя то на Овода, то на Следопыта. – Ли надо остаться. Он не один.
– А кто у него? – в один голос воскликнули брат и сестра.
И тут Ли, славный героический брат Чингачгук обвел руками воздух вокруг себя – широко, сколько хватило рук. И сказал:
– Слон.
– Кто?! – снова в один голос охнули ребята.
Индейский индиец как-то сразу обмяк, стал словно в плечах уже и ростом меньше. И заговорил, помогая своей неуклюжей речи мимикой и движением пальцев:
– Слон. Индийский слон. Надо кормить. Слон сено любит. Много сена. Беня давал сено, деньги давал. Ли работал, чтобы кормить слон.
– Врешь! – хлопнул себя по ногам Мишка. – Где же этот слон? Откуда?
Ли сразу оживился. Видимо, слон все-таки был правдой.
– Капитана, Ли – не врет! – заговорил Ли. – Слон в лесу! Тайна. Только Беня узнал, Ли сено брал на поляне, сено Бени. Беня сказал, уведет слон, продаст слон. Слон – много мяса.
– Слона – на мясо?
– Нет, нельзя на мясо! – свирепо рявкнул Ли.
И поведал ребятам такую историю, что юные краснокожие забыли обо всем на свете, не прислушивались к тому, как уходила без них независимая армия, как бойцы искали их, крича и стреляя.