От купца Загадова всегда вкусно пахло, даже если он был с похмелья. Этаким душистым перегаром. Да еще ликерчиком, лимончиком, кофейком. Ароматными сигарами. Парижским одеколоном.
Он стоял на пороге своего особняка, гостеприимно раскинув руки. А по мраморным ступенькам поднимался заморский гость.
– Добро пожаловать в мою хижину! – басил Загадов, уступая гостю дорогу и приглаживая скользкие морщинки на шелковом белом жилете. – Очень рад и сочту за честь. Об этом я мог лишь мечтать: великий путешественник – и в моем скромном жилище! Прошу, прошу. Для вас уже приготовлены три смежные комнаты. Располагайтесь, милостивый государь, как дома.
– Большое спасибо, – произнес господин Д. почти без акцента. – Я весьма рад, что мне представилась такая возможность.
Англичанин, высокий блондин, сорок пять лет, худощав, строг, высокомерен.
– У нас тут, конечно, не Лондон, не тот комфорт, – продолжал ерничать Загадов. – Но уж постараемся угодить дорогому гостю… А вот, позвольте представить – моя супруга.
– О, миссис Загадова. Очень рад.
– Мерси. И я очень рада. Очень-очень.
«Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! Знаменитый английский путешественник, покоритель Сахары и Арктики, неутомимый господин Д. направлялся по Сибирской железной дороге на Дальний Восток, где был намерен обследовать тамошнюю флору и фауну. Однако вследствие стечения роковых политических обстоятельств, а именно по причине забастовки рабочих железнодорожных мастерских, которые узурпировали власть на железной дороге и потребовали прекращения всего пассажирского движения, – так вот, именно в результате всех этих трагикомических обстоятельств мы получили возможность приветствовать дорогого гостя. В наши дни, когда Россия на волнах происходящих демократических преобразований готова войти в семью европейских цивилизованных государств равноправным членом, мы особенно рады визиту…» (Из репортажа А. Кузьмичева в газете «Кырские ведомости», 1905, № 30.)
Любовь второпях, объятия наспех, словно ворованное счастье, райская смесь: горечь и сладость, радость и боль.
Прерывистый шепот влюбленной сиротки:
– Васичка, страшно… мне нужно вернуться домой до утра…
– Оля, девочка, чего ты боишься? Этот купец совсем тебя запугал. Ведь я не бродяга, я врач, уважаемый в городе человек… и потом, наконец, я твой муж! Оставайся у нас насовсем. Мама про нас все знает. Оставайся.
– Нет-нет, я пойду. Я боюсь. За тебя боюсь. Уже поздно…
Кругленькие часики на серебряной цепочке – на стуле, на сброшенном платье, рядом с дедушкиным разорванным крахмальным воротничком… тикают еле слышно.
– Васичка, милый… пусти! Я должна идти…
Часики тикают, тикают.
– Господи, Вася!.. Уже четыре часа утра!
«…даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов…» (Из манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка», 17 октября 1905 г.)
Сверкающий октябрьский полдень. Солнце, свежий воздух, снег, скрипящий под сапогами.
Трофим Загадов и британский гость совершали предобеденную прогулку по кырской набережной.
– Прекрасная река, могучая, – произнес, вздыхая, знаменитый путешественник. – А какие величественные горы! Должен признаться, Саяны давно меня интересовали…
– И меня, – кивнул Загадов. – Думаю, не заняться ли горнодобывающим промыслом? Да… Во-он, гляньте, у дебаркадера – моя баржа стоит…
Мимо них прошла шумная ватага рабочих с красными нарукавными повязками. Они возбужденно о чем-то спорили. Один из них слегка задел господина Д. плечом.
– Извините, – привычно обронил путешественник-джентльмен.
– Вот еще! – удивился Загадов. – Что это вы перед ним извиняетесь?
– А я извинился перед колесом истории, – шутливо сказал господин Д. и быстро подумал: «Не забыть записать потом эту фразу».
– Какая там история! – огрызнулся купец. – Временный бунт. Их скоро раздавят, как тараканов.
– Сомневаюсь… Русская революция уже началась. Поверьте мне. Со стороны заметнее. Вы видите в этих людях хамов и разбойников, а я – практических осуществителей исторического прогресса. Конечно, в России все будет протекать по-особому. Русские – сложный народ…
– Чего уж там сложного, – фыркнул Загадов.
– О-о, со стороны, опять же, виднее… Русский человек – это айсберг, большая часть которого скрыта под водой.
– Однако я не против… это весьма интересно, – хмыкнул Загадов, будучи слегка польщен, ибо тоже был русским.
«Не забыть бы записать потом эту мысль насчет айсберга», – заботливо подумал господин Д.
Проходили мимо двухэтажного каменного дома, и Загадов, не останавливаясь, шепнул таинственно:
– Вот здесь, в этом доме… только, ради бога, не оглядывайтесь!.. в этом самом доме – их логово! Их паучье гнездо! Их бандитская малина!
– О ком вы? – не понял путешественник и все-таки оглянулся. – Какая малина? Где? Не вижу никакой малины… Дом как дом.
– Здесь заседают эти, социал-демократы. Главные заводилы. Я знаю! Я все про них знаю!.. Тс-с-с. Не оглядывайтесь.
– А что это за дом?
– Фельдшерско-акушерская школа. Для видимости, для конспирации. А на самом деле – все их главари здесь собираются. Называются – доктора!.. Все они такие… хир-рурги. И наш тоже хорош. Ветеринар! Коновал! Ольгу одурачил, опоил сонными порошками – и под венец! Будто я не знаю. Все знаю! Все! Я ее кормил, поил, одевал, в чистоте держал, а он, докторишка, цап – и под венец!
– О ком вы?
– Да так, об одном… – отмахнулся Загадов.
Подошли к особняку. Нажали кнопку электрического звонка. Вошли в прихожую.
– У вас прекрасная шуба, – заметил путешественник. – Так и сверкает.
– Пошли за мной, – сказал грубовато Загадов, распахивая, но не снимая шубу. – Пошли, пошли.
Зашли в комнату, вдоль стен которой стояли высокие шкафы. Загадов стал распахивать шкафы – один за другим.
Шубы, шубы, шубы. Меха, меха. Соболь, норка, куница, песец. Беличьи дамские шубки, медвежьи мужицкие шубы.
– О-о, какая прелесть, – прошептал господин Д.
Он гладил меха – и под пальцами вспыхивали звездочки искр.
– Это просто сокровищница, – бормотал путешественник. – Пещера Али-Бабы.
Загадов был счастлив. Приглаживая бороду, играл глазами, лоснился румяным лицом.
Господин Д. был бледен, светлые усы поникли, ладони взмокли.
Загадов стянул с левой руки перчатку, разорвал ее в клочья, разбросал куски кожи между шуб. Потом и со второй перчаткой – так же.
– Чтобы моль не сжирала, – объяснил он.
– Нет слов… нет слов… – бормотал господин Д.
Загадов вынул из шкафа роскошную соболью шубу и накинул на подломившиеся британские плечи.
– Носи, брат. Помни Загадова!
«Долг всякого интеллигентного человека – призывать к вооруженному восстанию. Товарищи! Не верьте лживым словам буржуазных либералов. Представители буржуазии хотели бы нашими рабочими руками достать из огня нужные им политические каштаны, а вовсе не…» (Из листовки кырского комитета РСДРП, 19 октября 1905 г.)
Гостиная сверкала электрическими огнями. Звенели хрусталь бокалов, серебро вилок и ножей. Собралась пестрая публика, но на первом, конечно, плане – Загадов, мадам Загадова, господин Д.
И светлая женщина, почти девочка (моя юная бабушка) – в платье из белого шелка либерти, покрытом вуалем линон – притаилась среди гостей. Сидела тихо, глаз не подымала.
– В конце концов, я не против революции, – продолжал рассуждать захмелевший Загадов, – если она, ваша революция, будет способствовать расцвету русской промышленности и торговли.
– А как же иначе! – воскликнул свободомыслящий журналист Ю. Евграфов. – Именно в этом и заключается смысл современных событий. Вы внимательно прочли «Манифест»? Там прямо сказано насчет русского парламента, а ведь это значит…
– О да, это по-европейски, – одобрительно кивнул путешественник.
– Это сулит возрождение России! – И Евграфов вскинул руку, даже манжет вылетел наружу. – Ренессанс! Наконец-то мы станем настоящими европейцами.
– А я вот боюсь – не масоны ли тут мутят воду? – И Загадов насупился. – Как бы нам в этаком деле не промахнуться… Не их ли это жидомасонские происки? Они ведь давно мечтают Россию прибрать к рукам!
– При чем тут масоны? – отмахнулся Евграфов. – Неумолимая цивилизация в силу железных фатальных законов…
– Ладно, уговорил. Нехай будет революция, – и Загадов поднял бокал. – Дорогой господин Д.! Предлагаю выпить за улучшение торговых отношений с вашей страной, владычицей морей!..
– С удовольствием, – поддержал тост путешественник и осторожно снял мизинцем икринку с усов. – Торговля, насколько мне известно, ведется и нынче… но это, конечно, не тот масштаб.
– Не тот размах, – кивнул Загадов.
– Господа, господа! Это скучно, в конце концов! – воскликнула хозяйка дома. – Предлагаю начать танцы. Оленька, душка, заведи граммофон!
Оля (моя бабушка) послушно встала и вышла в другую комнату. Принесла коробку с пластинками. Граммофон стоял в углу, на ломберном столике. Большой, с огромной трубой вишневого цвета. Бабушка завела граммофон блестящей ручкой, спросила:
– Какую пластинку?
– «На сопках Маньчжурии»! – предложил Евграфов.
– Ну нет, – возразил Загадов. – Только не эту. Сей вальс ранит мое русское сердце… я каждый раз вспоминаю гнусную японскую кампанию. Цусима, Порт-Артур… Стыдно.
– Ах, дружок, какой ты чувствительный!
Он обжег супругу ненавидящим взглядом.
– А что слышно о судьбе адмирала Рожественского? – спросил господин Д.
– Шут его знает…
– Я знаю! Его будут судить, – злорадно сказал Евграфов.
– Так какую поставить пластинку? – повторила бабушка.
– Давай «Белую акацию», – распорядился Загадов.
Закрутилась пластинка, запел сладкоголосый тенор. Великий путешественник пригласил на танец мадам Загадову, журналист Евграфов сунулся было к бабушке, но та отказалась, сославшись на недомогание.