либо нет, и хотя в дзен имеется подразделение стадий сотори, нужно достичь хотя бы первой из них, чтобы «стать Буддой». Хуэй-нэн специально подчеркивал заблуждение тех, кто думает, будто путем медитации [дхьяна] можно получить озарение {праджня}. Заблуждением и даже искушением считается и мнение, будто с помощью своего эмпирического Я можно достичь просветления. Напротив, оно достижимо только с исчезновением субъекта, со смертью эго — «Истинный Человек» Линь-цзи появляется по ту сторону индивидуального существования. Отсюда и брутальные методы древних наставников, и парадоксы коана, и нарочитое пренебрежение к книжной мудрости и ритуалам — все это вполне понятно в средневековом Китае, где конфуцианские церемонии пронизывали всю жизнь, а ученость служила средством достижения чина.
Психоаналитики, с точки зрения дзен, являются своего рода конфуцианцами, которые признают роль «сердца», но прилагают все усилия для укрепления иллюзорного эго — большинство сегодняшних аналитиков следует идеям эго-психологии и считают своей задачей усиление рационального эго, вовсе не стремясь к его «смерти», В «гуманистическом психоанализе» Фромма речь также идет о расширении и совершенствовании это, находящегося в субъект-объектных отношениях с миром. Первые патриархи чань отвергли «сидячую медитацию», и уж тем более они отвергли бы процедуры психоанализа — как некой «лежачей медитации». Для дзен задачей человека является очищение от ложных представлений, образов и привязанностей, но первым и главным препятствием здесь является наше собственное это, иллюзорное человеческое существование, и любой светский «гуманизм», включая «гуманистический психоанализ» или «гуманистическую религию» Фромма, оказывается таким «ложным представлением».
Наконец, еще одно замечание исторического порядка. На протяжении всей работы — всеми тремя авторами — дзен-буддизм рассматривается на примере учения Линь-цзи и его последователей в Японии (секта Риндзай). Это и неудивительно, поскольку данная школа имеет ряд черт, привлекательных для современного западного интеллектуала. Ученик тут приходит к наставнику по своей воле и так же уходит, отношения между наставниками, монахами, учениками лишь в самой малой мере организованы с помощью традиционных предписаний, а Линьцзи, время от времени хватающий монахов за грудки, вполне соответствует образу экзотического восточного «гуру». Догматическое содержание религии здесь сведено к минимуму, всякий волен толковать опыт на собственный лад. Словом, дзен в такой трактовке напоминает просто школу особого рода философской медитации или психологического тренинга, да еще имеющую дело с боевыми искусствами. Можно в нее ненадолго записаться и «получить» необходимый «опыт».
Историческая реальность дзен-буддизма была все же совершенно иной — даже если речь идет о первых патриархах или о школе Риндзай. Кроме того, хорошо известно, что доминирующее положение в Японии занимало и занимает совсем другое направление дзен — основанная Догэном школа Сото. Жесткая монашеская дисциплина, множество запретов, доведенное до предела разделение мирского и монашеского существования — вот далекая от представленной в книге реальность. К ней относится и участие в политике, причем далеко не всегда объяснимое исключительно благими целями. Всякая религиозная организация является мирским институтом, и японские буддисты активно содействовали запрету и преследованию христианства, два с половиной века поддерживали режим Токугава и т. д. В этом нет ничего особенного, не говоря уж об особенно «худом» — дзен-буддизм был нормальной религией феодального общества в Китае и Японии, в нем находили свое место и возвышенный мистизм, и культивирование искусств, и суровая монашеская дисциплина, запрещавшая, например, в секте Догэн не только посещение театра, но и «чрезмерное» увлечение чтением книг. Эта реальность ничуть не похожа на те популяризации дзен, которые рассчитаны на западного читателя — этакого туриста по всем религиям и ведениям, давно утратившего свои собственные верования.
Легко стать пациентом психоаналитика — достаточно иметь необходимое количество денег для оплаты его трудов и свободное время, чтобы раскапывать свои комплексы. Для того чтобы сделаться последователем дзен, мало чтения книг, экскурсий по японским монастырям и овладения каким-либо из восточных боевых искусств. Это — религия, вобравшая в себя черты индийской и китайской традиций, и, чтобы исповедовать ее, нужно усвоить эти традиции.
Итак, чувство неудовлетворенности, которое преследовало меня при переводе данной книги, объясняется прежде всего тем, что между психоанализом и дзен-буддизмом, которые сопоставляются в ней, оказалось мало общего, что искренние попытки «наведения мостов» были, на мой взгляд, тщетными. Даже самое поверхностное знакомство с дзен-буддизмом по английским переводам китайских и японских первоисточников показывает, что сравнивать с ним следует христианство, но никак не психоанализ. «Ланкаватарасутра» или «Песнь медитации» Хакуина сопоставимы с умозрениями Мейстера Экхарта или Григория Паламы именно как попытки выразить последнюю истину религии. Вся психологическая техника имеет здесь служебный характер, и если Бог именуется «Космическим Бессознательным», то это ничуть не приближает нас к «гуманистическому психоанализу» или даже к философии Хайдеггера, в терминах которой пытается излагать дзен де Мартино.
И тем не менее эта книга бесспорно заслуживает внимания — в ней кратко и ясно изложены основные идеи одного из виднейших представителей дзен и одного из наиболее оригинальных психоаналитиков XX века — Д. Судзуки и Э. Фромма. Независимо от успешности мексиканского симпозиума или обоснованности сравнения двух школ, воззрения этих мыслителей представляют интерес для многих — уже одно это делает необходимым перевод данной книги.
А. Руткевич