ЧЕСУЧА И РОГОЖА
- А правда, что все журналисты мечтают написать роман? - Нет, - солгал я. «Компромисс»
всегда верил в коммунизм больше власти, которая его исповедовала. Не разделяя догматы собственной религии, она забыла мистерию труда и свирепо наказывала всех, кто хотел хорошо работать. Например - До-влатова. Родина мешала ему заниматься тем, что было полезно обоим. Собственно, только поэтому все мы и перебрались через океан. Нашей американской мечтой был, однако, не дом с лужайкой, а по-прежнему субботник: «свободный труд свободно собравшихся людей». Более того, нам удалось добиться своего. Мы построили коммунизм в одной отдельно взятой газете, которая продержалась дольше Парижской коммуны и сделала нас всех счастливыми.*»«» amp;*»Ф» amp;»# amp;#Й»*Жй amp;»*»#«®»«3*® amp;®®«|»®*Ж*|9®»8*«»'«
Как и в другом - большом - мире, капита-. лизм, конечно, одержал победу над коммуниз-» мом, но не раньше, чем у нас кончились деньги.? За год «Новый американец» заработал 240 ты-* сяч долларов, а потратил 250. И никто так и не» придумал, как эти нехитрые цифры поменять* местами. •
Теперь, четверть века спустя, историки Тре- • тьей волны считают цыплят по осени и потро- I шат подшивку «Нового американца», чтобы най- • ти ему объяснение. По-моему - напрасно. Газе-* та, как радуга, не оставляет следов. Она вся про-; цесс, а не результат, сплошная сердечная суета, «воспоминание, не требующее документа. Так бы- t ло, вот и слава Богу.;
Довлатов не помещался в газете, но она ему» нравилась. Иначе и быть не могло. Газета была* порталом советской литературы, ее пропилея- J ми и проходным двором. Другого пути в офи- I циальную словесность не существовало, и Сер-* гей принимал это как должное. В поисках слу-* чайного заработка и приблизительного стату-* са, Довлатов служил в самых причудливых из- «даниях. Судя по его рассказам, он был королем I многотиражек. В это, конечно, легко поверить, потому что Сергей умел любую халтуру украсить ловкой художественной деталью. Например такой. I Когда знаменитый джазовый пианист Оска,* Питерсон чудом оказался в Таллине и даже вы «ступил там, Сергей написал на концерт газетнук* рецензию, которая заканчивалась на верхней -I хемингуэевской - ноте:* «Я хлопал так, что у мсхы остановились но; вые часы».* Тридцать лет спустя мой коллега и тоже боль I шой любитель джаза Андрей Загданский принес I в студию запись того самого таллинского кон* церта Оскара Питерсона - 17 ноября 1974 года.! Мы пустили запись в эфир, предупредив, что в* овации, которые то и дело прерывают музыку,* вплелись и довлатовские аплодисменты.
Мастерство Сергея, которым он расчетливо? делился с прессой, льстило редакторам. Как все? люди, включая партийных, они хотели, чтобы* их принимали всерьез даже тогда, когда руково". димый ими орган ратовал за трудовые победы. I Довлатов хвастался, что во всей России не было '. редактора, который не прощал бы ему запоев. Накопив множество воспоминаний о газет* ной страде, Довлатов привез в Америку мсти: тельный замысел. Собрав подборку цитат из сво? их материалов, он использовал их в качестве* эпиграфов к выросшей из газет книге «Компро! мисс». Я слышал, что филологи Тарту собира? лись разыскать эти тексты в библиотечных подшивках, но сомневаюсь, что они их там найдут. Сергей любил фальсификации, замечательно при этом пародируя источники, в том числе и собственные. Он виртуозно владел особым, романтически приподнятым стилем той части газеты, которая писала про обычную, а не коммунистическую жизнь. Пробравшись на эту (обычно последнюю) страницу, автор, компенсируя идеологическую тесноту повышенной метафоричностью, воспарял над текстом. Ни разу не запнувшись, Довлатов мог сочинить длинную лирическую зарисовку с универсальным, как он уверял, названием «Караван уходит в небо».
Дело в том, что напрочь лишенная информационной ценности всякая советская газета была литературной газетой. Такой она, в сущности, и осталась, вновь оказавшись в арьергарде. Но тогда, четверть века назад, мы об этом даже не задумывались. Газета была нашим субботником, '. Довлатов - его главным украшением.
Когда Сергей появился в Нью-Йорке, эмигрантскую прессу исчерпывало «Новое русское слово», орган, отличавшийся от советских газет лишь тем, что был их антисоветским приложе нием. Возможно, сейчас я не стал бы так критич но отзываться о газете, где еще встречались ветераны Серебряного века - критик Вейдле или философ Левицкий. Но в молодости нам до них не было дела. Все мы хотели не читать, а писать. Печатать же написанное опять было негде.
Разобравшись в ситуации, Довлатов быстро созрел для своей газеты. Образовав непрочный и, как оказалось, случайный альянс с тремя товарищами, Сергей погрузился в газетную жизнь. Первые 13 недель мы следили за «Новым американцем» со стороны - с опаской и завистью. Но вскоре Довлатов сманил нас с Вайлем в газету, которую он считал своей, хотя такой ей еще только предстояло стать. Мы поставили редакции одно условие - назначить Довлатова главным редактором. Этот шаг представлялся естественным и неизбежным. Сергей еще не успел стать любимым автором Третьей волны, но как его восторженные читатели мы были уверены в том, что долго ждать не придется.
Сперва Довлатов лицемерно, как Борис Годунов, отнекивался. Потом согласился и с наслаждением принялся руководить. Больше всего ему нравилось подписываться: о том, кто главный редактор «Нового американца», знал читатель почти каждой страницы. Довлатову всегда нравилась проформа, он обожал заседать и никогда не жалел времени на деловые - или бездельные - переговоры.
Лишь намного позже я понял, чем для Сергея была его должность. Привыкнув занимать положение неофициального писателя и принимать как должное связанную с ним ограниченную популярность и безграничную безответственность, Довлатов, наконец, дослужился до главного редактора. Он дорожил вновь обретенным положением и принимал его всерьез. Когда в сложных перипетиях газетной борьбы издатели попытались формально отстранить Сергея от поста, сохранив при этом за ним реальную власть, Довлатов сказал, что предпочитает форму содержанию, и все осталось, как было.
В газете Сергей установил конституционную монархию самого что ни на есть либерального образца, проявляя феноменальную деликатность. Он упивался демократическими формулами и на летучках брал слово последним. Но и тогда Довлатов оставлял за собой право критиковать только стиль и язык, заявляя, что на остальное его компетентность не распространяется. Несмотря на узость поставленной задачи, его разборы были увлекательны и познавательны. Сергей важно бравировал невежеством, обладая при этом неординарными знаниями. Я, напри мер, понятия не имел, что чесуча - дорогая шелковая ткань. Гриша Рыскин этого тоже не знал, поэтому и нарядил в чесучу - и рогожу - бездом ных из своего темпераментного очерка. В сущности, пируя на газете, мы и сами были такими Самое интересное, что Довлатова в «Новом американце» действительно волновала только форма - чистота языка, ритмическое разнообразие, органическая интонация. И тут он оказался совершенно прав. Не сказав ничего особо нового, «Новый американец» говорил иначе. Он завоевал любовь читателя только потому, что обращался к нему по-дружески, на хорошем русском языке. Газета стряхнула идиотское оцепенение, которое охватывало нас в виду печатной страницы. При этом Сергей с его безошибочным литературным вкусом вел газету по пути завещанного Ломоносовым «среднего штиля». Избегая тупого официоза и вульгарной фамильярности, все тут писали на человеческом языке приятельского общения.
За это нас и любили. Конечно, не стоит заблуждаться насчет природы этой приязни. Лучшим в газете была сама атмосфера, но она быстрее всего выветривается и ее труднее всего передать.
В центре того магнитного поля, что затягивало благодарных читателей, помещался, конечно, Довлатов. Его авторский вклад был самым весомым. Начать с того, что каждый номер открывался колонкой редактора, которая играла «ложную роль камертона и эпиграфа.
Сергей писал эти мерные, как гири, тексты с ТОЙ же тщательностью, что и свои рассказы. Именно поэтому не важно, чему колонки были по- I священы. Расставшись с поводом, они легко во-; шли в довлатовский канон. Эти легкие опусы дер-* жались на тайном, но строгом, почти стихотвор- I ном метре и требовали изрядного мастерства.
Тем не менее колонки часто бесили читате- I лей, которых раздражала принципиальная несе- • рьезность изложения. Теперь, в век тотального J стеба, с этим спорить и поздно, и глупо, но тог- I да Довлатову постоянно приходилось отбивать- • ся от претензий. Он страдал и не сдавался, хотя I чего ему это стоило, можно было увидеть нево-; оружейным глазом. Открыв однажды письмо с? нелицеприятной (хамской) критикой, Сергей* разорвал его на клочки и выскочил из комнаты, когда мы жизнерадостно напомнили ему про демократию и гласность.
В целом, однако, Сергей был покладистым ре- • дактором и не презирал своих читателей. Что* было не так просто, особенно когда они обращались на «ты» и свысока давали советы. Сергей I умел кротко сносить всякое обращение. Оби-* жался он только на своих - часто и азартно.
Размолвки, впрочем, никогда не мешали ве- I селому труду, который «Новый американец» превратил в высшую форму досуга. Наши открытые редакционные совещания собирали толпу зевак. Когда Сергей хотел наказать юную J -1JJVJ.7 1S\ Г1 Г l дочку Катю, которая переводила для газеты те-J лепрограмму, он запрещал ей приходить на ра* боту. Подводя итоги каждому номеру, Сергей* отмечал лучший материал и вручал его автору I огромную бутыль дешевого вина, которое тут* же расписывалось на 16 - по числу сотрудни-I ков - бумажных стаканов.* Довлатову нравились все технические детаI ли газетного дела - полиграфический жаргон, [ типографская линейка, макетные листы. Он ', млел от громадного и сложного фотоувеличиI теля, которого у нас все боялись, горячо обсуж* дал проекты обложки и рисовал забавные кар-I тинки для очередного номера. Кроме этого I Сергей пристрастно следил за работой нашего* художника - симпатичного и отходчивого Ви-; талия Длугого, которого он любовно и безжа* лостно критиковал за неуемный авангардизм.*. В разгар эпопеи с «Солидарностью» мы реши-J ли поместить на первой полосе польский флаг. I Из высших художественных соображен