– Есть пальчики. А дела нет. Чисто все. Как так?
– Какая разница? Я не воровка.
Ее «прокатали» однажды, когда контролер в троллейбусе посчитал, что она подделала студенческий билет. Мужик его пытался забрать, но Маша не пожелала отдавать, иначе не допустят до сессии, и она лишится стипендии. У них было отделение, и печать треугольная. Стало факультетом, печать круглая, отличается. В общем, контролер на этом основании решил, что она обманывает. Остановил на Семеновском и напряг милиционеров.
В полиции – тогда милиции – разобрались, но у них была разнарядка на отпечатки. Так что она два часа сидела в коридоре с грязными руками. Не отмывалось до конца. Потом привели какого-то синего от татуировок мужика и посадили в обезьянник. Это был Огурец, один из братьев Огурцовых, которого спустя два года положили насмерть из автомата.
В общем, Огурец попросил у нее телефон. Девушка почему-то ему поверила, просунула мобильник через решеточку на двери, и он позвонил своим. Вернул. Разговорились, и Машка рассказала ему про свою беду. Прикатил адвокат, и Огурцова отпустили. Ее тоже, даже с извинениями. А через неделю в криминальной хронике мелькнула заметка, что контролера подкараулили возле конечной остановки после работы и зверски избили двое неизвестных.
Собственно, этим пока и ограничивалось знакомство Маши с криминальным миром.
Зазвонил ее телефон в сумочке, лежащей на стуле у стенки.
– Можно ответить?
– Да, пожалуйста, – ответил следователь. – Обвинение еще не предъявлено, можете говорить.
– Ты где?! – прокричала в трубку Катерина. – Говори, где ты, сейчас приедет адвокат. Все ему расскажешь. Только честно.
– Я и так честно, что ты, – возмутилась Маш, и тут до нее дошло. – Какой… адвокат?
– Самый лучший.
***
Действительно хороший адвокат. Один из лучших в городе, как узнала потом Мария. Звали его Максим Агейко, и он был ухажером Катерины, тем самым, который забирал ее после вечерней смены.
Это был симпатичный темноволосый мужчина лет тридцати. Даже не верилось, что он такой ценный специалист. Не слишком ли молод для аса юриспруденции? Он сразу выяснил, что именно вменяют его подопечной, ознакомился с документами и сказал, что дело плевое.
– Сто пятьдесят восьмая без доказательств, все только на словах. Говоришь, уволили? Отлично! – с энтузиазмом воскликнул он, хотя девушка не понимала, что же тут хорошего. – Подаем встречное заявление по сто двадцать девятой УКа за клевету, а завтра гражданский иск составлю по сто двадцать девятой ГэКа, раз ты по его вине лишилась работы. Пусть платит.
– Ого!
Маше статьи ничего не говорили, но она кивала и соглашалась. Адвокат умело переворачивал ситуацию с ног на голову. Все теперь виделось не однобоко, а с другой стороны, и представало совсем в другом свете.
– Кроме того, у вас в там висит объявление, что за сданные ценные вещи гардероб ответственности не несет. С номером приказа, – усмехнулся Агейко. – Это значит что? Сам виноват, что сдал. Предупреждали же.
– Вот как? – об этом Маша не подумала, а зря, надо было сразу сказать наглецу.
– И вообще пусть полиция работает, легко же найти смартфон, если он, конечно, не отключен. Может, потерял или где-то забыл, а на тебя наезжает. Кроме того, была нарушена процедура при задержании, но это мелочи, это на крайняк. Пока не будем с полицией ссориться.
– Но меня обвиняют…
– Ни в чем пока не обвиняют, – успокоил он. – Сразу видно, первый раз. Даже не возбудили дело пока. Идет проверка.
Девушка вдруг встрепенулась:
– А сколько это будет стоить?
– Нисколько, – улыбнулся он. – За Катериной присмотришь. А то она больно шустрая.
– Это точно, – Маша ответила слабой, бледной улыбкой.
Итак, ее отпускали. Адвокат обещал завезти девушку домой. Они поговорили, потом адвокат побеседовал с потерпевшим. В разгар словесной баталии подъехал друг Золотова, татарин лет тридцатипяти-сорока. Он окликнул, и потерпевший обернулся.
– Эй, смотри, что у меня есть, – мужик с заговорщицким видом запустил руку в карман и достал смартфон. – Пляши! Нашлась твоя пропажа.
***
Это была немая сцена, как в «Ревизоре». Все опешили. И особенно – виновник переполоха. Вся самоуверенность с него разом слетела, как шелуха. Осталось удивление и растерянность.
Зато Маша вдруг ослабела, словно лопнула пружина, которая весь вечер закручивалась внутри нее. Девушка пошатнулась, и адвокат придержал ее под локоть.
– Воды! – крикнул он дежурному. – Корвалола, что там у вас есть? Мария, с вами все в порядке?
– Не знаю, – прошептала она.
Он ее усадил на скамеечку у стенки и сунул стакан с водой, от которой мерзко пахло больницей. Поддавшись на уговоры, она выпила. Помогло именно это или нет, непонятно, но девушка пришла в себя.
– Я хочу домой.
– Сейчас отвезу, – сказал Макс.
Он на миг вышел из образа молодого и борзого адвоката и сочувственно смотрел на нее. Не надо так смотреть! Ей не нужна сейчас чужая жалость. Дома будет себя жалеть. Но все равно спасибо.
– Спасибо, – сказала она вслух и похлопала адвоката по руке. – Идем?
Максим подошел к Золотову, который растерянно вертел в руках злополучный смартфон, и сунул ему в руки свою визитку.
– Свяжитесь со мной завтра, если желаете уладить все в досудебном порядке, – сказал адвокат.
– Что? – очнулся Золотов.
– Вы же не желаете судебного процесса и огласки? – улыбнулся Агейко. – Хотя, если хотите, встретимся в суде.
Золотов сунул руку во внутренний карман пальто и протянул адвокату свою визитку. Татарин, который перестал смеяться и сообразил, что происходит неладное, переводил взгляд с одного мужчины на другого.
– Мария Петровна, идемте, – сказал адвокат.
Маша встала и подошла к нему. Когда она проходила мимо Золотова, то старалась не смотреть в его сторону. Если он с ней заговорит, она не знает, что с ним сделает. В лицо вцепится! И чтобы волосы клоками. Урод!!! Все из-за него!
Все это, конечно, мысленно, как и с бывшим директором, которого она как только не мутузила, а в реальности с улыбкой подавала кофе. Маша не так воспитана и слишком нерешительна, чтобы так поступить. Люди знают и пользуются. Кому-то дано, а кому-то нет. Наглость – второе счастье. Когтей она, увы, не отрастила. И толстой, непробиваемой шкуры носорога.
– Погодите, – вдруг окликнул ее Золотов и в два шага догнал их.
Они с адвокатом обернулись.
– Извините бога ради, – вдруг сказал мужчина. – Я не хотел.
Машкина рука взлетела и хлестнула его по щеке, так что остался белый отпечаток, который стремительно краснел.
– Да какая теперь разница, – безжизненно сказала она. – Меня уже уволили.
Девушка развернулась и пошла к выходу.
***
«Позвольте. – Не позволю! – Простите. – Не прощу!»
Все так. У Маши теперь на него зуб. Адвокат не одобрил, конечно, сказал, что лучше бы она при людях этого не делала. Хотя бы не в отделении, где кругом камеры понатыканы. Может прицепиться. Но сделанного не воротишь. (Хотя чисто по-человечески он ее понимал.)
Только дома девушка позволила себе вдоволь нарыдаться. Выплакала всю свою печаль, съела остатки окаменевшего в буфете зефира и кусок шоколадки, и сразу полегчало. Так и заснула, шмыгая, вся опухшая, с мурчащей кошкой, которая зачем-то забралась на подушку и легла Маше прямо на голову. Лечила, что ли? Еще порывалась слезы слизывать с лица.
– Фу, Шеба, отстань! Поди прочь!
Не отстала и не ушла. Только сильнее заурчала, как моторчик. Коготки то выпускала, то втягивала, делая подушке массаж. Маша развернулась поудобнее, пытаясь избавиться от живой меховой шапки. Кошачьи глаза таинственно мерцали в полутьме, разгоняемой тусклым ночником.
Сны были сумбурные, тяжкие. Маша сдавала бесконечные экзамены по «устной практике» и «теорграмматике», куда-то бежала, сбиваясь с ног, не успевала, путалась в словах, и преподаватели выводили в зачетке неуды. И школа снилась, где ученики галдели, как галчата, а она стала невидимкой, вещающей у доски. Никто ее не слушал. И все это на открытом уроке, на глазах у комиссии.
Потом был еще один открытый урок, на котором как представитель от роно сидел почему-то Золотов собственной персоной. Он что-то чиркал ручкой в блокноте и неодобрительно хмурился. Маша гадала, что он здесь забыл? Где он – и где она!
Тетя Тоня еще приснилась. Вся седая, в белом платье, как в саване. Она укоризненно качала головой, словно не одобряя образ жизни племянницы.
В общем, кошмар!
***
Проснулась она от звонка телефона. Маша не глядя нащупала трубку.
– Алло, – ответила она и поразилась, услышав свой собственный сиплый голос.
Охрипла, как будто простыла. Звонила Катерина.
– Ну, ты где? Почему я вместо тебя должна на работу переться? – начала ругаться она, даже не поздоровавшись.
– Какую… работу?
– Так. Ты хочешь у нас работать или нет?
– В смысле?
Маша резко села, спугнув кошку, которая с возмущенным мявом соскочила с постели и уселась рядом, раздраженно вылизывая шкурку.
– В смысле, я пока куртки выдаю, но жду тебя на гардеробе. Час тебе на все про все.
– Я скоро… Я буду…
В трубке уже пошли гудки. Мария подскочила и заметалась, как оглашенная. Потом встала на месте, раздумывая. Так, умыться, почистить зубы, голову помыть и высушиться, одеться в свежее, завтракать не будет, на работе что-нибудь купит в фитнес-баре. Контрольные – в сумку, корм – в миску кошке. Вроде, полчаса, все успела. И проехать одну остановку: так быстрее.
Девушка влетела в холл фитнес-центра и затормозила. Из окошка ей уже махала Катя. Заждалась. Все равно в час не уложилась.
– Маша! Привет!!! Давай быстрее.
Администратор на входе доброжелательно улыбался, словно ничего не случилось. Маша натянула бахилы, сдала пальто и быстрым шагом пошла внутрь.
– Ой, Кать! Прости. Что случилось, рассказывай, – сказала она, когда они закончили обниматься.