Автор «Начальных основ» верно сформулировал те представления, которые безотчетно присутствовали в подсознании любого самурая. Сознание близости смерти, с одной стороны, заставляет мысль преодолевать ограничения, связанные с бренностью жизни, а с другой – постоянно будоражит ее, побуждая серьезно воспринимать повседневность. Таким образом, трезвомыслящий самурай, чтобы естественным образом освоиться с идеей смерти, должен был обратиться к Дзэн-буддизму. Предложенная дзэнской доктриной возможность решить эту проблему, не прибегая ни к книжной учености, ни к специальной моральной подготовке, ни к ритуальной практике, представляла большой соблазн для сравнительно неискушенного ума самурая. Просматривается некая логическая связь между общими психологическими установками и конкретным практическим учением Дзэн.
Далее мы читаем в «Хагакурэ»: «Бусидо означает определившуюся волю к смерти. Когда стоишь на распутье, без колебаний выбирай путь, ведущий к смерти. Здесь не нужны никакие особые основания, кроме того, что дух твой тем самым приводится в полную готовность для дела. Некоторые могут возразить, что, если умрешь, не достигнув цели, такая смерть будет бессмысленной, собачьей смертью. Но когда стоишь на распутье, не следует строить планы, как достичь цели. Все мы предпочитаем жизнь смерти, и в любых планах предпочтение наше будет отдано жизни, а не смерти. Если же при этом цели не достигнешь и останешься в живых, тебя сочтут трусом. Это важное соображение. Если погибнешь, не достигнув цели, может быть, и впрямь умрешь, как собака, совершив безумство, но по крайней мере такое деянье не запятнает твоей чести. В Бусидо честь превыше всего. Потому пусть утром и вечером в сердце и разуме твоем будет живо запечатлена мысль о смерти. Когда укрепится твоя решимость принять смерть в любой момент, ты станешь законченным мастером Бусидо, жизнь твоя будет безукоризненна и долг будет выполнен до конца».
Комментатор добавляет к приведенным рассуждениям пятистишие Цукахара Бокудэна (1490–1572), одного из крупнейших средневековых мастеров меча:
В ратной науке
о главном всегда помышляй,
где бы ты ни был,
что бы ты ни изучал, —
как бестрепетно встретить смерть!
Нагахама Иноскэ утверждает в «Хагакурэ»: «Суть искусства меча в умении сконцентрироваться на одной задаче – как поразить противника. Пока ты заботишься о собственной безопасности, ты не сможешь победить. Если же и противник готов отдать жизнь во имя победы, значит, ты встретил достойного соперника, а исход поединка решат вера и судьба». Заметки комментатора развивают это положение: «Араки Матаиэмон, великий фехтовальщик начала эпохи Токугава, наставлял своего племянника перед началом смертельного боя с врагами: “Противник заденет твою кожу, а ты врубайся в его плоть; он пронзит твою плоть, а ты разворотишь его кости; он достанет тебя до костей, а ты отнимешь у него жизнь!”»
В другом месте Араки дает такой совет: «Когда собираешься сразиться на мечах с врагом, будь готов в любой миг расстаться с жизнью. Пока тебя хоть в малейшей степени занимает мысль о собственном спасении, ты обречен».
И далее в «Хагакурэ» говорится: «Грош цена самураю, если он не может стать над жизнью и смертью. Из утверждения, что все на свете есть порождение единого духа, можно сделать вывод, что существует нечто под именем “дух”. Но дело в том, что вершить чудеса можно лишь отрешившись от духа, проводящего разграничение между жизнью и смертью». Другими словами, всего можно достигнуть, лишь приведя свой дух-разум в состояние «не-дух-разум», согласно учению великого дзэнского мастера Такуана. Это такое состояние духа, в котором уже не волнуют вопросы смерти и бессмертия.
Позволю себе привести два эпизода из жизни Цукахара Бокудэна, знаменитого фехтовальщика, который видел предназначение меча не в том, чтобы использовать его как орудие убийства, а в том, чтобы превратить его в инструмент духовного самосовершенствования.
Однажды Бокудэн переправлялся на лодке-пароме через озеро Бива. Среди пассажиров рядом с ним очутился дюжий верзила самурай, который вел себя крайне вызывающе. Похваляясь своим якобы непревзойденным мастерством, детина твердил, что равного ему в искусстве фехтования нет на свете. Все пассажиры с интересом слушали россказни самурая, только Бокудэн как ни в чем не бывало дремал в уголке. Такое отношение рассердило пустозвона не на шутку. Он потряс Бокудэна за плечо и сказал: «Эй, у тебя ведь тоже торчит пара мечей за поясом – что же ты ни слова не вставишь?» Бокудэн спокойно ответил: «Мое мастерство совсем не похоже на твое: суть его не в том, чтобы побеждать других, а в том, чтобы самому не потерпеть поражения». Такой ответ хвастуну не понравился. «Как же называется твоя школа?» – спросил он. «Школа моя называется Мутэкацу («Побеждающих не прикладывая рук»), – пояснил Бокудэн. «Зачем же ты тогда носишь мечи?» – «Только для того, чтобы избегать всякой корысти, а не для того, чтобы убивать людей». Тут верзила вконец рассвирепел и воскликнул: «Так что же, значит, ты готов сразиться со мной вовсе без меча?» – «Почему бы и нет?» – согласился Бокудэн.
Распалившийся забияка велел лодочнику грести к берегу, но Бокудэн предложил выбрать для поединка отдаленный островок на озере, чтобы не задеть случайно кого-нибудь из зрителей. Самурай на это согласился, и лодка устремилась к небольшому уединенному острову. Как только причалили, спесивый самурай выскочил на берег и, обнажив меч, принял боевую стойку. Бокудэн неторопливо вынул свои мечи из-за пояса и передал их лодочнику. Казалось, он сейчас последует за противником. Но вдруг мастер выхватил у лодочника весло и резко оттолкнулся от камня, так, что лодка отплыла на безопасное расстояние. На прощанье Бокудэн с улыбкой заметил: «Вот это и есть моя школа “Побеждающих не прикладывая рук”».
Другая притча иллюстрирует представления Бокудэна об истинном мастерстве фехтовальщика, которое отнюдь не должно ограничиваться чисто профессиональными навыками владения мечом.
У Бокудэна было три сына, все трое первоклассные мастера меча. Как-то раз отец захотел испытать, на что годятся сыновья. Он взял небольшую подушечку для сидения и положил ее над дверью в свою комнату поверх короткой занавески, прикрывавшей изнутри верхнюю часть входа. Каждый, кто захотел бы пройти в дверь, должен был приподнять занавеску – и тогда подушечка неминуемо свалилась бы посетителю на голову.
Первым Бокудэн призвал старшего сына. Подойдя к двери, тот по тени определил присутствие постороннего предмета, аккуратно снял подушку и, войдя в комнату, положил ее обратно. Тогда настал черед среднего сына. Он приподнял занавеску, чтобы войти, но, увидев падающую подушку, успел поймать ее и водрузил на место. Младший сын просто отдернул занавеску и шагнул в комнату, так что подушка шлепнула его прямо по затылку. Однако прежде, чем подушка коснулась пола, юноша успел разрубить ее мечом надвое.
«Что ж, ты и впрямь стал настоящим мастером», – сказал Бокудэн старшему сыну и преподнес ему драгоценный меч. «Тебе, сынок, надо еще усердно тренироваться», – заметил он среднему. «А ты, – обратился престарелый виртуоз к младшему сыну, – позоришь нашу семью!»
Такэда Сингэн (1521–1573) и Уэсуги Кэнсин (1530–1578), выдающиеся полководцы средневековой Японии, жили в период постоянных гражданских войн, в так называемую эпоху враждующих княжеств. Имена обоих военачальников часто упоминаются вместе, поскольку их владения – у одного в северной, у другого в центральной части острова Хонсю – имели общие границы, что побуждало грозных даймё к упорной борьбе за приоритет. Князья были достойными соперниками: храбрые воины и мудрые правители, оба они к тому же исповедовали учение Дзэн.
Однажды провинцию Каи, наследственный удел Такэды Сингэна, постиг «соляной голод». Жители Каи, окруженной со всех сторон горами, испокон веков завозили соль из южных провинций, с Тихоокеанского побережья. Когда у Сингэна испортились отношения с князьями южных провинций, те решили организовать соляную блокаду противника. Узнав об этом, Кэнсин, правитель края Этиго, пришел в ярость от подобного трусливого коварства. Он полагал, что истинным самураям пристало сражаться лишь с оружием в руках на поле боя. Написав письмо Сингэну, он предложил доставить в Каи нужное количество соли из своих владений. Благородное предложение было принято и по достоинству оценено.
Как сообщают хроники, в кровопролитном бою при Каванакадзима Кэнсин, видя, что его армия не может добиться успеха, потерял терпение и решил самолично способствовать решительному перелому. С небольшим отрядом всадников он прорвался в лагерь Сингэна. Соперник спокойно сидел на складном полевом стуле в окружении малочисленной свиты. Кэнсин направил коня прямо к вражеской ставке и, опуская меч на голову Сингэна, задал типичный дзэнский вопрос: «Ну, что ты скажешь в такой момент?» Сингэн и бровью не повел. «Снежинка на раскаленном очаге», – отвечал он, уверенно отражая смертельный удар круглым железным веером. Может быть, в действительности и не было этого характерного ситуативного дзэнского диалога-мондо, но вся история замечательно иллюстрирует дзэнский подход к жизни двух отважных бритоголовых воителей.
А вот как встретился князь Датэ Масамунэ со своим дзэнским наставником. Масамунэ, прославившийся, в частности, стихами о горе Фудзи, был усердным ревнителем и пропагандистом Дзэн-буддизма. Однажды он задумал пригласить нового настоятеля для фамильного дзэнского храма, где покоились предки рода Датэ. Ему порекомендовали некоего монаха из глухого провинциального прихода. Желая проверить достоинства кандидата на столь ответственный пост, Масамунэ пригласил монаха в свою резиденцию, в замок города Сэндай.
Рин-ан – таково было имя монаха – принял приглашение и в назначенный день явился в замок. Его проводили в княжеские покои и оставили одного. Рин-ан, которому было сказано, что князь ожидает в одной из ближайших комнат, миновал длинный коридор и открыл дверь, но в помещении никого не было. Пройдя через комнату, он отодвинул сдвижную перегородку и попал в другую комнату, где снова никого не оказалось.