Следует особо отметить, что и по сей день оружейник, приступающий к изготовлению меча, обращается за помощью и поддержкой к синтоистскому божеству. Чтобы пригласить бога-хранителя в кузницу, мастер растягивает вокруг своего рабочего места священную веревку из рисовой соломы с целью не допустить вторжения злых духов. Сам же оружейник совершает церемонию очищения и облачается для работы в специальный наряд, освященный традицией. Вновь и вновь повторяя проковку стального бруска, погружая его попеременно то в огонь, то в воду, кузнец вместе с подмастерьем напрягает все свои духовные силы. Уверенные в помощи божества, они работают на пределе умственных, физических и психических возможностей. Выкованный таким образом меч представляет собой подлинное произведение искусства и как бы воплощает частицу души мастера. Вот почему, вероятно, японский меч как феномен находит отклик в душе всего народа. Он рассматривается не как средство уничтожения, а как объект вдохновения. Легенда о двух прославленных оружейниках передает это кардинальное различие.
Мастер Масамунэ был знаменит в конце эпохи Камакура. Знатоки и ценители оружейного дела дружно превозносили его дарование. Правда, в прочности и остроте клинок Масамунэ едва ли превосходит клинок Мурамасы, одного из талантливейших его учеников, но благородная личность Масамунэ накладывала особый отпечаток на его работы. Предание гласит, что, когда меч Мурамасы пробовали на остроту, его втыкали посреди ручья и смотрели, что будет с опавшими листьями, которые плывут по течению. Лезвие рассекало каждый листок, что имел неосторожность к нему прикоснуться. Когда же в поток воткнули меч Масамунэ, то увидели, что листья вообще не приближаются к лезвию. Клинок Масамунэ не был создан для убийства, представляя собой нечто большее, чем заостренная полоска стали. Между тем меч Мурамасы остался всего лишь орудием разрушения – всякое божественное вдохновение ему чуждо. Клинок Мурамасы грозен и неодолим, клинок Масамунэ – гуманен. Первый властен и деспотичен, второй, если можно так выразиться, наделен сверхчеловеческими качествами. Масамунэ почти никогда не делал на рукояти меча гравировки со своими именными иероглифами, хотя такой обычай и был распространен среди оружейников.
Пьеса театра Но «Кокадзи» дает некоторое представление о религиозном и нравственном значении японского меча. Время написания пьесы относится, очевидно, к эпохе Асикага. Однажды император Итидзё (правил в 986–1011 гг.) заказал мастеру Кокадзи Мунэтике изготовить меч. Сознавая, что ему оказана великая честь, Мунэтика, тем не менее, не мог выполнить августейший заказ без искусного помощника. Тогда он обратился с молитвой к синтоистскому божеству Инари, своему покровителю, прося послать умелого подмастерья для работы. Тем временем он подготовил и освятил кузницу в полном соответствии с предписанным ритуалом. Когда церемония очищения была закончена, Кокадзи снова воззвал к божеству: «Берусь, грешный, за дело сие не ради корысти и гордыни, но во исполнение священной воли государя, владыки миров. Молю богов, бесчисленных, как песчинки в Ганге, снизойти на землю и помочь смиренному Мунэтике, ибо не пожалеет он сил, дабы выковать меч, достойный Его величества. Обратив взоры к небесам и простершись ниц, обращает он к богам эту молитву в залог искреннего своего упования завершить работу в срок и с превеликим тщанием. Да будут боги милосердны к искренней мольбе!»
Тут откуда-то раздался голос: «Молись, молись, о Мунэтика, молись со смирением и верой. Пришло время браться за молот. Доверься богам – и преуспеешь». Загадочная фигура явилась перед мастером и помогла ему выковать меч, которому не было равных в совершенстве и великолепии. Император по достоинству оценил творение Кокадзи как добродетельное священное сокровище.
Коль скоро божественное вдохновение присутствует в процессе изготовления меча, понятно, что отсвет его должен падать и на владельца клинка, который просто обязан быть человеком духовным, чуждым грубому солдафонству. Дух и разум воина должны быть созвучны той душе, что оживляет холодную сталь. Выдающиеся фехтовальщики во все времена не уставали прививать это чувство своим ученикам. Вот почему, когда японцы называют меч душой самурая, мы должны помнить, что за этим стоит: верность, жертвенность, почтительность, благожелательность и глубокие религиозные чувства. Таков истинный самурай.
Для самурая, носившего за поясом два меча – один для нападения и защиты, другой, короткий, для самоубийства в случае необходимости, – было вполне естественно со всем пылом и рвением оттачивать искусство фехтования. Воин был неотделим от своего оружия, которое более, чем что бы то ни было, становилось символом, а также мерилом его чести и достоинства. Помимо чисто практических нужд, упорные тренировки с мечом способствовали духовно-нравственному совершенствованию личности. Здесь мастерство фехтовальщика смыкалось с учением Дзэн, о чем мы уже писали, ссылаясь на ряд примеров, но я позволю себе обратиться к классическим сочинениям, раскрывающим внутреннюю связь между Дзэн-буддизмом и искусством меча.
Вот что пишет Такуан в своем послании к Ягю, правителю Тадзимы, о важности Дзэн в практике фехтования. Это письмо-трактат носит название «О непоколебимом духе-разуме». Поскольку полный перевод занял бы слишком много места, я привожу текст с сокращениями, стараясь все же сохранить основные идеи. Сам документ представляет интерес в нескольких аспектах, поскольку в нем затронуты как важнейшие принципы Дзэн-буддизма, так и многие секреты фехтовального мастерства. В Японии, как, впрочем, и в любой другой стране, одних технических знаний в искусстве или ремесле недостаточно, чтобы сделать человека настоящим мастером, – необходимо глубокое проникновение в дух предмета. Постичь же этот дух возможно только тогда, когда собственный дух-разум находится в полном соответствии с кардинальным принципом самой жизни – иначе говоря, когда достигнуто загадочное состояние мусин – «не-дух-разум», или «отсутствие духа-разума». В буддийской терминологии мусин означает преодоление двойственности в восприятии жизни и смерти. Вот тут и происходит слияние искусства с философией Дзэн. Такуан в своем послании прославленному фехтовальщику всячески подчеркивает значение «мусин» – понятия, в известном смысле соответствующего концепции Бессознательного. С точки зрения психологии, в таком состоянии дух-разум абсолютно пассивен и безраздельно подчинен иным силам: сознание отключается, и человек как бы превращается в автомат. Однако, поясняет Такуан, подобная пассивность не имеет ничего общего с бесчувственностью или беспомощной неподвижностью неорганических субстанций, например камня или бревна. Передать это состояние можно разве что при помощи парадоксального каламбура – «быть бессознательным в сознании».
ТАКУАН
«О непоколебимом духе-разуме»
В буддизме насчитывается пятьдесят две ступени духовного развития. Одна из них под названием «остановка» (бонно) характерна тем, что человек, сосредоточив внимание на чем-то одном, не способен свободно продвигаться дальше. Нечто сходное мы видим и в фехтовании. Когда противник готовится нанести удар, стоит только задержать внимание на его мече – и вы уже не вольны в собственных движениях, вы подконтрольны чужой воле. Это я и называю «остановкой», поскольку вы вынуждены задержаться, остановиться на чем-то одном. С другой стороны, когда вы видите приближающийся к вам меч противника, но не сосредоточиваете внимание исключительно на нем и не пытаетесь измышлять какие-то особые способы ухода или парирования, но лишь следуете за движением собственного клинка, до тех пор пока он не поразит противника, – это и называется «победить врага его собственным оружием». Дзэнское изречение на этот счет гласит: «Перехвати меч врага и обрати против него самого». Если внимание ваше хотя бы на миг задержится на мече противника, или на его руках, или на мысли о том, как лучше употребить собственный меч, или же на другом человеке, жесте, времени, вы наверняка предоставите противнику возможность для удара. Вас не должно занимать и чувство вражды, ибо тогда вы дадите противнику лишний шанс на победу – даже мысль о себе не должна владеть вами. Стараться быть все время начеку, до предела напрягать внимание – все это хорошо для новичков, но кончится это тем, что ваш дух-разум постоянно будет увлечен клинком. Когда же сознание приковано к чему-либо одному, утрачивается мастерство. В буддизме следует точно так же избегать «остановки», как и в искусстве фехтования.
В каждом из нас есть то, что зовется Непоколебимым духом-разумом. Следует лишь развивать его. «Непоколебимый» вовсе не значит «недвижимый», как бездуховный валун или дерево. Непоколебимый дух-разум в действительности подвижнее всего на свете: он всегда готов устремиться в любом направлении и при этом не знает ни малейших «остановок». Фудо Мёо, Бог Непоколебимого духа-разума (Ачала-видья-раджа), держит в правой руке меч, а в левой – веревку, зубы его крепки, глаза пылают гневом – он пугает злых духов, пытающихся повредить учению Будды. Символизируя Непоколебимый дух-разум, Фудо Мёо не имеет постоянного обиталища на земле и не существует в реальности. Грозный облик он принял, чтобы защищать буддизм от врагов. Людям заурядным не дано понять истинное значение этого образа, между тем как стремящиеся к просветлению его осознают и прилагают все усилия, чтобы рассеять свое невежество и сомнения, ощутив в себе присутствие Фудо. Бог Фудо Мёо воплощает непоколебимость нашего же духа-разума, который призван оставаться всегда в покое, но быть готовым к любому действию. Быть непоколебимым означает не поддаваться огорчению, разочарованию и страху, не закрепощать внимание на чем-то одном, мешая ему спокойно переходить от объекта к объекту. Когда объект появляется в поле вашего зрения, вы, разумеется, замечаете его, но не «останавливаетесь» на нем, ибо, если вы допустите задержку, дух ваш будет тотчас охвачен колебаниями. Вам придется выбирать из различных вариантов, каждый из которых будет претендовать на непогрешимость, и, пытаясь успокоить сомнения, вы все глубже и глубже будете ввергать свой дух в пучину смятенья и неуверенности.