На последней стадии обучения искусству меча мастер приобщается к тайному знанию, которое доступно лишь настоящему виртуозу. Одной технической подготовки здесь недостаточно, ибо владение техникой фехтования все еще не выходит за рамки ученичества. Тайное знание среди мастеров известно как принцип «Луны в воде», что, по мнению классиков Дзэн, соответствует состоянию мусин.
Что же означает принцип «Луны в воде»?
Он по-разному толкуется в разных школах фехтования, но главное здесь – уловить, каким образом луна отражается в каждой лужице, в каждой капле воды, пребывая в состоянии «отсутствия духа-разума». Об этом хорошо сказано в стихотворении, сложенном государем у пруда Хиросава:
Не хотела луна
в темном зеркале вод отразиться,
Не стремился и пруд
дать прибежище лунному лику —
Как прекрасна гладь вод Хиросавы!
Это пятистишие позволяет нам проникнуть в загадку мусин – здесь нет и следа искусственности, заданности, все предоставлено самой природе.
Можно еще вспомнить, как одна и та же луна отражается в сотнях ручьев и рек: сам лунный свет не делится на части, но его повсюду отражают частицы воды. Лунный же свет остается неизменным даже там, где вовсе нет воды и нет отражения. Ничего не происходит с лунным светом и там, где воды много и она облечена с разнообразные формы, и там, где вся она вмещается в небольшую лужу. По этой аналогии легче будет разобраться и в загадках духа-разума. Но луна и вода материальны, меж тем как дух-разум не имеет формы и действие его трудно проследить. Иначе говоря, символические образы не передают всей истины, а лишь намекают на нее.
Мне попался в руки номер «Atlantic monthly» со статьей испанского тореадора Хуана Бельмонте, где он делится секретами своего мастерства. В бое быков, очевидно, много общего с японским фехтованием на мечах. Его рассказ полон интересных соображений, и я позволю себе процитировать частично заметки переводчика вместе с описанием поединка, который принес Бельмонте славу лучшего тореро своего времени. В том бою он постиг состояние духа, о котором говорит Такуан в своем послании к Ягю, правителю Тадзимы. Если бы испанский герой проходил подготовку по буддистскому методу, он непременно приобщился бы к Непоколебимому Знанию.
Переводчик комментирует: «Бой быков – не спорт, его нельзя даже сравнивать со спортом. Бой быков – нравится он вам или не нравится, одобряете вы его или не одобряете – есть искусство, такое же как музыка или живопись, и судить о нем можно только как об искусстве. Он пробуждает духовные страсти и затрагивает глубины души подобно тому, как симфонический оркестр под управлением знаменитого дирижера волнует сердце истинного любителя и знатока музыки».
Вот как передает Бельмонте свое психическое состояние в напряженный момент схватки: «Как только бык появился на арене, я направился к нему и, сделав всего три шага, услышал рев толпы. Весь стадион вскочил на ноги. Что же я сделал дальше? Мгновенно забыл о публике, о других тореро, о себе самом и даже о быке. Я сражался, как прежде много раз сражался в одиночестве по ночам в кораллях и на пастбищах, словно набрасывая некий рисунок на грифельной доске.
Говорят, в тот день мои пассы со шляпой и работа с мулетой были настоящим откровением в искусстве боя быков. Не знаю и не берусь об этом судить. Я просто сражался – так, как, по моему убеждению, и должен был сражаться, ни единой посторонней мыслью не смущая своей веры в дело, за которое взялся. Этот бык впервые в жизни заставил меня отдаться чистой радости боя, не обращая внимания на публику. Тренируясь с другими быками на свободе, я часто говорил с ними, и в тот день мы тоже долго разговаривали с быком – все то время, что моя мулета вычерчивала в воздухе арабески, примеряясь к фаэне, смертельному удару.
Когда я уже не знал, чем еще приманить быка, я стал на колени прямо под его опущенными рогами и приблизил лицо к его морде.
“Ну же, бычок, – прошептал я, – лови меня!” Я снова вскочил, провел мулетой у него перед носом и продолжил свой монолог, ободряя быка, прося его нападать.
“Сюда, сюда, бычок! – шептал я. – Бросайся сюда. Ничего с тобой не случится… Вот так, так… Видишь меня, бычок? Что? Ты устал?.. Ну, давай же! Лови меня! Не трусь!.. Лови меня!”
Я провел идеальную фаэну, ту фаэну, которую так часто видел во сне в мельчайших деталях. Каждая линия ее была выверена в моем мозгу с математической точностью. Но во сне фаэна всегда кончалась плохо: в тот момент, когда я выходил на смертельный удар, бык доставал меня рогом. Должно быть, то было подсознательное ощущение моей слабости в искусстве убивать. Оно-то и диктовало трагический конец сна. Тем не менее я продолжал осуществлять свою идеальную фаэну, проскользнув прямо между рогами быка. Гул толпы слышался где-то вдали, как легкое журчанье. Наконец, совсем как в том вещем сне, бык настиг меня и пронзил рогом бедро, но я был в таком самозабвении, что едва заметил рану. Рванувшись вперед, я нанес удар, и бык замертво свалился к моим ногам».
Могу лишь добавить, что до этой решающей встречи Бельмонте с быком дух-разум его растрачивался на множество отвлечений: соперничество, жажда успеха, чувство неполноценности, боязнь провала, насмешек со стороны публики. Недаром он признается: «Меня охватывало отчаяние. С чего я вбил себе в голову, что могу быть тореадором? Ты обманывал себя! – думал я. – Тебе повезло пару раз с какими-то новилладас без пикадоров, вот и решил, что можешь теперь все на свете».
Тем не менее уже само чувство отчаяния подтолкнуло Бельмонте к открытию неких новых качеств своей натуры, о которых он ранее, стало быть, и не подозревал, в момент, когда он оказался один на один со свирепым быком. Это неведомое уже являлось ему во сне, оно дремало где-то глубоко в подсознании, но никогда не обнаруживало себя при свете дня. Чувство отчаяния подтолкнуло его к самому краю духовной пропасти, через которую в конце концов ему удалось перепрыгнуть. И вот результат: «Я был в таком самозабвении, что едва заметил рану». Да только ли рану! Он перестал замечать все вокруг. Его вело Непоколебимое Знание, и он всецело доверился своему духу-разуму. Дзэнский мастер эпохи Камакура сложил такие стихи:
Пусть сломан твой лук
и в колчане стрелы иссякли,
В решительный миг
не теряй присутствия духа —
Тетиву спускай с упованьем!
Если даже выпустить стрелу без древка с лука без тетивы, она может пронзить камень, как однажды произошло с героем притчи.
Во всех видах искусства, как и в чистой практике Дзэн-буддизма, очень важным считается пройти такой кризисный момент, чтобы изыскать источник новых творческих сил. Более подробно я касаюсь религиозно-психологических аспектов этой темы в других моих работах по Дзэн.
В средневековой Японии славилась школа фехтования Синкагэ-рю. Начало школе было положено в эпоху Асикага мастером Камиидзуми Исэноками (правителем Исэ, чья жизнь и деятельность приходятся на вторую половину XVI в.). Сам основатель утверждал, что секретные приемы владения мечом получил непосредственно из рук бога Касима. С тех пор школа, бесспорно, прошла несколько стадий развития, а так называемые секретные приемы заметно умножились в числе. До наших дней сохранилось немало своеобразных документов – «сертификатов», выданных мастером наиболее способным и достойным ученикам. Среди подобных документов встречаются всевозможные изречения, афоризмы, посвящения, пронизанные духом Дзэн и не имеющие на первый взгляд никакой связи с фехтованием.
К примеру, аттестат зрелости, выданный как удостоверение одному из ведущих фехтовальщиков школы, не содержит ничего, кроме нарисованного кистью круга. Образ должен символизировать ясное зеркало, не замутненное пеленой, не тронутое пылью. Без сомнения, это намек на «мудрость великого совершенного зеркала», которая соответствует Непоколебимому Знанию Такуана. Дух-разум фехтовальщика должен быть абсолютно свободен от корыстных влечений и интеллектуальных выкладок, чтобы с максимальной эффективностью могла проявить себя «исконная интуиция», то есть «отсутствие духа-разума». Одно техническое мастерство владения мечом еще не делает человека настоящим мастером: он должен достичь высшей формы духовного самовоспитания, то есть стадии «отсутствия духа-разума», выраженной графическим образом круга, замкнувшего пустоту.
В секретных свитках школы Синкагэ-рю среди сугубо технических пояснений есть фраза, не имеющая, по-видимому, никакой связи с искусством фехтования как таковым. Тайные традиции школы обычно передавались изустно, и я, будучи дилетантом, не могу судить, как именно эта фраза должна органически сочетаться с изучением фехтовальных приемов. Тем не менее догадываюсь, что фраза была заимствована из дзэнской классики, вне которой она вообще ничего не значит. Комментатор, который, вероятно, не знает изначального смысла образа, трактует его как некую безумную отвагу, мужество и силу духа, готового, если надо, поглотить воды целой реки. Такая интерпретация по меньшей мере смешна. Изречение это восходит к дзэнскому диалогу-мондо, который имел место между Басо (Ма Цзу), чаньским мастером эпохи Тан, и его учеником-мирянином по имени Хо Кодзи (Бань Цзюйши).
Хо спросил: «Каким должен быть человек, который ни в ком и ни в чем не нуждается?»
«Я отвечу тебе, – сказал Басо, – когда ты выпьешь одним глотком воды Западной реки». От этих слов, как гласит предание, Хо прозрел.
Вспомнив приведенный эпизод, мы можем представить себе, почему образ «воды Западной реки» встречается в тайных трактатах школы фехтования. Вопрос Хо Кодзи очень интересен, и не менее важен ответ его наставника. При изучении Дзэн этот мондо достаточно часто используется, а среди мастеров меча в средневековой Японии, вне всяких сомнений, было немало людей, посвящавших жизнь упорному радению на ниве Дзэн в надежде обрести и применить в своем искусстве идеал мусин.