Ведь, как уже не раз отмечалось, страх смерти в решительном поединке служит главным камнем преткновения на пути к победе.
Поучительна и такая легенда. Когда мастера Гутэй (кит. Цзюй-чжи) спрашивали о сущности Дзэн, тот в ответ лишь поднимал палец и не говорил ни слова. Прислуживавший ему ученик, совсем еще мальчик, повадился передразнивать любимый жест наставника. Тогда мастер однажды заставил его поднять палец и отсек злосчастный палец ножом. Обезумев от боли, юноша бросился прочь, но Гутэй остановил его окриком: «Эй, ученик!» Юноша покорно вернулся, и мастер как всегда поднял свой палец. Когда же ученик по привычке попытался повторить знакомый жест, он не обнаружил пальца на месте, и это привело его дух-разум к прозрению высшей истины Дзэн.
Секретные свитки школы Синкагэ-рю содержат также немало пятистиший – вака, отнесенных к искусству фехтования, большинство из которых несут на себе отпечаток духа Дзэн:
Если сердце твое
свободно от суетных мыслей,
от соблазнов земных, —
Не найти даже тигру места,
чтоб вонзить в твое тело когти!
Над сосною в горах
и над дубом в межгорной долине
тот же ветер шумит —
Отчего же ему вершины
отвечают разноголосьем?..
Полагают иные,
что разить – значит просто разить,
Вовсе не разумея,
что не главное – поразить,
что не главное – жизнь отнять…
Думы праздные прочь!
Пустота повсюду, повсюду —
Но и там, в Пустоте,
предначертанными путями
тьма вещей свершает движенье…
Ловит контуры взор,
но никто никогда не сумеет
дотянуться рукой —
Безмятежной луне в потоке
уподоблю секреты школы…
Дымка и облака —
порожденье течений воздушных,
А в небесной дали
никогда не меркнет сиянье
вековечных Луны и Солнца…
В бой не вступая,
победу сумеет добыть
Тот, кто без страха
Путь постигнет, очистив свой дух,
о кончине отринув мысль!..
Все это соответствует принципу Пустоты, названному великим Миямото Мусаси высшей тайной искусства меча, проникнуть в которую можно лишь годами упорных тренировок. Значительная роль духовности в обучении позволяет мастеру фехтования считать фехтование поистине видом творчества, подлинным искусством. Недаром сам Мусаси был не только гениальным фехтовальщиком, но и выдающимся художником жанра суми-э.
Хиромаса Такано, современный исследователь, описывающий Путь Меча (кэндо) и его историю, приходит к следующему заключению: для мастера кэндо, помимо технических навыков, на пути к совершенствованию чрезвычайно важно духовное начало, которое пронизывает все традиционное искусство фехтования. Речь идет о состоянии духа-разума, известном как «безмыслие» (мунэн) или «бездумье» (мусо). Разумеется, это не означает, что навстречу врагу с мечом в руках нужно выходить, лишившись всех мыслей и чувств. Речь идет только о том, чтобы позволить своим естественным способностям действовать при абсолютно свободном сознании – свободном от раздумий, переживаний и увлечений любого свойства. Такое состояние еще называют «безличностность» (муга) – состояние, в котором нет ни эгоистических помыслов, ни тщеславного сознания собственных доблестей и достоинств. Дух саби-сиори, пронизывающий творчество Сайгё или Басё, также, вероятно, проистекает из состояния «безличностности», которое можно сравнить с отражением луны в воде. Ведь ни луна, ни вода сами по себе не предполагают появления нового феномена «луна в воде» и вода, как луна, находится в состоянии мусин («отсутствия духа-разума»). Но там, где есть водная гладь, в ней непременно отразится луна. Луна едина, но отражения ее присутствуют повсюду, где есть хоть капля воды. Это необходимо понять, чтобы достигнуть совершенства в любом виде искусства. В конечном счете Дзэн и Путь Меча сходны уже тем, что преследуют общую цель – преодолеть различие между жизнью и смертью. С древних времен эту истину сознавали настоящие мастера меча, и лучшие из них неизбежно приходили к вратам Дзэн-буддизма, как свидетельствует опыт Ягю, правителя Тадзимы, Такуана или Миямото Мусаси.
Автор вышеупомянутой книги о кэндо отмечает интересную деталь: в средние века в Японии мастера, виртуозно владевшие мечом или копьем, часто именовались осё (санскр. упадхьяна), что обычно служит обозначением сана буддийского монаха или священника. Обычай, вероятно, восходит к истории одного выдающегося монаха храма Кофуку-дзи в Нарё. Сам монах принадлежал к общине маленького храма Дзидзо-ин, дочернего филиала Кофуку-дзи. Он прославился по стране как непобедимый мастер фехтования на копьях и приобщил монастырскую братию к этому искусству. По сану все ученики должны были называть его не иначе, как осё, и в дальнейшем такое обращение стали адресовать ко всем серьезным мастерам воинских искусств независимо от их положения в буддийской церковной иерархии или от светской должности.
Зал, в котором обычно проходят тренировки фехтовальщиков, называется додзё. Это помещение, специально отведенное в буддийском храме для религиозной практики. Санскритское его название – бодхимандала, то есть «место просветления» или «место постижения Пути».
Можно привести и другие традиции, заимствованные мастерами меча у дзэнских монахов. Так, во времена средневековья самураи часто путешествовали из провинции в провинцию, совершенствуясь в воинских искусствах, преодолевая всякого рода трудности и проходя своего рода стажировку под руководством признанных мастеров. Тут они явно брали пример с дзэнских монахов, которые также отправлялись в странствия с целью обрести заветное Прозрение. Среди монахов такой род схимы получил название ангья («пешее путешествие»), а среди самураев – муся-сюгё («учеба воина»).
Не знаю точно, с каких пор этот обычай получил распространение среди подвижников кэндо, но из биографии основателя школы Синкагэ-рю известно, что тот странствовал по всей Японии. Однажды случай свел его с дзэнским монахом, по сути таким же пилигримом. Как-то раз Камиидзуми забрел в глухую горную деревеньку. На улице гудела толпа, как взбудораженный улей: оказалось, что какой-то бродяга захватил деревенского паренька, заперся с ним в заброшенной хижине и грозит убить заложника, если крестьяне попытаются взять дом штурмом. Правитель Исэ оценил всю сложность положения. Неожиданно в глаза ему бросился бродячий дзэнский монах, который случайно шел мимо, и мастер попросил одолжить ему ненадолго монашеский плащ. Кроме того, он потребовал, чтобы ему побрили голову, как настоящему монаху.
Покончив с переодеванием, Камиидзуми взял две деревянные коробочки, подошел к хижине и крикнул разбойнику, что родители мальчика прислали немного еды – они не хотят, чтобы ребенок умер с голоду. С этими словами он бросил одну из коробочек с рисом в окно. Выждав, Камиидзуми добавил: «Ну, а ежели ты, братец, и сам проголодался, у меня найдется рис и для тебя». Алчный злодей высунул из двери руку, чтобы получить вторую коробочку, но мастеру и этого было довольно. Он перехватил руку, мгновенно вытащил разбойника наружу и скрутил его. Монашеский плащ был возвращен законному владельцу, который поклонился доблестному рыцарю и сказал: «Поистине, вас можно назвать Мастер меча». В знак уважения монах преподнес Камиидзуми кара, символ монашества, напоминающий сильно обрезанную монашескую тунику кэса, – талисман, который адепты Дзэн-буддизма носили на груди, надев через голову. Говорят, что правитель Исэ никогда впоследствии не расставался с талисманом.
Что касается того бродячего монаха, то он, судя по всему, не был новичком в Дзэн. Ведь само понятие «Мастер меча» часто используется в дзэнской практике для обозначения зрелого, умудренного опытом монаха, перешедшего грань между жизнью и смертью. У Камиидзуми были все основания бережно хранить полученную от дзэнского паломника кара.
Глава пятаяДзэн и конфуцианство
Как это ни пародоксально, Дзэн-буддизм – учение, провозгласившее отказ от книжной учености и всякого знания, запечатленного на бумаге, – явился для японцев авторитетным посредником в распространении классических конфуцианских наук. Кроме того, именно Дзэн способствовал расцвету книгопечатания, которое, конечно, не ограничивалось буддийской литературой, охватывая широкий круг источников по конфуцианству и синтоизму.
Эпохи Камакура (1192–1333) и Асикага (1333–1573) считаются мрачным периодом японской истории, но в культурном плане все обстояло не так уж плохо. Дзэнские монахи, курсировавшие между Японией и Китаем, способствовали распространению на архипелаге ценных культурных традиций и готовили почву для их последующей ассимиляции. В то же время вызревали такие специфические виды японского искусства, как поэзия хайку, театр Но, садово-парковый дизайн, аранжировка цветов, чайная церемония и т. п. Весьма любопытно взглянуть на процесс развития конфуцианской учености в Японии, инспирированный монахами дзэнских монастырей, для чего придется вначале сказать несколько слов о китайской философской мысли эпохи Сун.
В плане политическом правление династии Сун (960–1278) было смутным временем для Срединного царства, которому постоянно угрожали северные кочевники. В конце концов император в 1127 г. был вынужден перенести столицу на юг, уступив территории на севере воинственным пришельцам. Однако империя Южная Сун также просуществовала сравнительно недолго и к концу XIII в. была завоевана монголами. В 1278 г. власть монгольской династии Юань утвердилась во всей Поднебесной. Тем не менее культура и в Северной, и особенно в Южной империи Сун достигла небывалых высот. В частности, на Юге страны значительное развитие получила философия. Создается впечатление, что исконно китайская философская мысль, оформившаяся в эпоху Хань, но в последующие века до некоторой степени сдерживаемая мощным индийским религиозно-философским влиянием, наконец-то прорвала плотину и в полный голос заявила о себе в то время, когда вся страна изнывала под чужеземным игом. В результате увидели свет блестящие философские трактаты, в которых лучшие достижения зарубежной мысли были синтезированы с собственно китайскими теориями на базе китайской ментальности, что придавало сочинениям относительную доступность. Сунская философия стала свидетельством взлета китайского национального гения.