Дзэн, а в более широком смысле религия вообще, заставляет человека отбросить все, что, как ему кажется, является его достоянием – даже жизнь, – и вернуться к своему естественному состоянию, в «Изначальную обитель», к собственным Отцу и Матери. Каждый из нас способен на это, ибо мы есть то, что мы есть, только благодаря изначальной сущности. Такова последняя стадия опрощения – ведь к большей простоте вещи уже не могут быть сведены. Проведение чайной церемонии в уединенной хижине под сенью сосновых ветвей является символическим воплощением идеи простоты, форма воплощения может получить художественное развитие, но обязательно в полном соответствии с кардинальной идеей избавления от всего лишнего.
Чай был известен в Японии и до эпохи Камакура, но роль первого влиятельного пропагандиста и популяризатора чая обычно приписывается дзэнскому мастеру Эйсаю (1131–1215), который завез из Китая семена чая и занялся их выращиванием на монастырских угодьях. Как гласит предание, книга Эйсая о чае вместе с чаем из собранного им урожая была преподнесена сёгуну Минамото Санэтомо (1172–1219), в ту пору страдавшему недугом. Таким образом, Эйсай прославился по всей стране как отец чайного промысла. Он полагал, что чай обладает терапевтическими свойствами и помогает от многих болезней. Однако Эйсай, судя по всему, не обучал проведению чайной церемонии, которую он должен был наблюдать в дзэнских монастырях Китая. Чайная церемония была одним из способов развлечения посетителей монастыря, а иногда и самих обитателей. В Японию ее завез впервые Дайо Кокуси (1236–1308), вернувшийся из Срединного царства в 1267 г., на полстолетия позже Эйсая. Дело Дайо продолжили несколько монахов – выдающихся мастеров чайной церемонии, а затем Иккю, знаменитый настоятель монастыря Дайтоку-дзи. Он обучил тонкостям ритуала Сюко (1422–1502), чей гений способствовал дальнейшему развитию культа чая и адаптации его к японскому вкусу. Сюко как зачинатель традиции привил любовь к чайной церемонии сёгуну Асикага Ёсимасё (1435–1490), признанному покровителю изящных искусств. Позже Сёо (1503–1555) и в особенности Рикю (1520–1591) еще более усовершенствовали сложный ритуал и последними штрихами завершили создание феномена, вошедшего в наши дни как тяною, то есть «чайная церемония», «искусство чая» или «культ чая». Кстати, в первоначальных своих формах чайная церемония, которая практикуется и поныне в дзэнских монастырях, значительно отличается от тех вариантов, что получили распространение в миру.
Я часто задумывался о природе культа чая в связи с буддистским стилем жизни, который как бы несет в себе многие характерные для чая особенности. Чай поддерживает ясность ума и бодрость духа, но при этом не опьяняет. Он обладает теми качествами, которые особенно должны цениться учеными мужами и монахами. Вполне естественно, что чай получил столь широкое распространение в буддийских монастырях и что первыми его пропагандистами на Японских островах были монахи. Если чай ассоциируется с буддизмом, то, вероятно, с христианством ассоциируется вино. Во всяком случае, виноградное вино находит среди христиан широкое применение. В церковном причастии оно символизирует кровь Христову, которая, согласно догматам христианства, была пролита за греховное человечество. Возможно, из этих соображений средневековые монахи в Европе содержали при монастырях виноградники. На картинах они выглядят довольными и счастливыми, собравшись с кубками в руках вокруг винного бочонка. Но вино вначале бодрит, а затем опьяняет. Действие его во многих отношениях противоположно действию чая, и столь же велики различия между буддизмом и христианством.
Мы видим, что культ чая теснейшим образом соотносится с Дзэн-буддизмом не только в практических проявлениях, но и вообще в следовании тому духу, который пронизывает всю церемонию. Дух же этот, если обозначить его в конкретных терминах, состоит из гармонии (ва), почтительности (кэй), чистоты (сэй) и покоя (сэки). Эти четыре элемента, необходимые для успешного отправления церемонии, являются также важнейшими составляющими жизни, исполненной порядка и братского человеколюбия, – той самой, которой и живет дзэнская обитель. Об упорядоченности существования монашеской общины можно судить хотя бы по замечанию Чэн Мин-дао, ученого-конфуцианца, однажды посетившего монастырь под названием Динлинь-сы: «Поистине мы наблюдаем здесь следование ритуалу в классических его формах, словно в эпоху древних трех династий». Пресловутые «три династии» – всего лишь аллегория идеального правления, о котором мечтал каждый ученый муж и каждый государственный деятель в Китае, время, когда дела в империи якобы шли блестяще и народ наслаждался всеми благами, проистекающими из мудрости государей. Дзэнские монахи и в наши дни усердно практикуются индивидуально и совместно в соблюдении ритуала. Школа этикета Огасавара, как полагают, берет начало в «Монастырских установлениях» (яп. «Хякудзё синги») Бай Чжана (720–814), великого дзэнского мастера эпохи Тан.
Поскольку Дзэн призван, не ограничиваясь формой, постигать дух, он никогда не упускает возможности напомнить нам, что мир, в котором мы живем, есть мир конкретных форм и дух проявляет себя лишь посредством формы. Иными словами, Дзэн не только подчеркивает противоречие, но и дисциплинирует, соединяя оба начала.
Иероглиф «гармония» означает также «мягкость духа», что, пожалуй, более точно передает характер всей чайной церемонии. Гармония более относится к внешней форме, в то время как мягкость предполагает обращение к внутреннему содержанию, к чувствам человека. Атмосфера чайного павильона, хижины или специально отведенной комнаты для чайной церемонии должна быть наполнена этой мягкостью – мягкостью деликатных движений, рассеянным мягким светом, негромкими звуками, утонченными ароматами.
Вы берете чайную чашку ручной работы – неправильной формы, может быть, даже не всегда покрытую глазурью. Но, несмотря на кажущуюся примитивность, маленький сосуд несет в себе ненавязчивое очарование мягкости и покоя. От курильницы исходит не сильный стимулирующий запах, а тончайший всепроникающий фимиам. Окна и ширмы – еще один источник царящего здесь мягкого очарования. В комнату проникает лишь слабый, ненаправленный свет, соответствующий задумчивому настроению гостей. Легкий ветерок проносится над кроной старой сосны, под сенью которой приютился чайный домик, и шум ветвей органично сливается с пением чайника на очаге. Все окружающее словно отражает личность того, кто создал здесь уединенный приют.
«Самое ценное – это душевная мягкость, самое важное – это умение не противоречить другим», – сказано в первой строке «Уложения из семнадцати статей», составленного в 604 г. принцем Сётоку. «Уложение» явилось своего рода духовным завещанием, которое принц-регент оставил своим подданным. Знаменательно, что подобный документ, каковы бы ни были его политические функции, начинается с восхваления душевной мягкости. В сущности, то была первая словесная формулировка принципов истинно японского мироощущения, которое люди сумели оценить по достоинству лишь спустя века развития цивилизации. Хотя японцы по недоразумению и снискали себе в современном мире славу воинственной нации, сами они считают себя народом от природы мягким и деликатным. Для такого убеждения есть все основания. Ведь вся атмосфера, окружающая Японские острова – и климат, и метеорологические условия, – дышит мягкостью. Возможно, такое впечатление создается от избытка влажных испарений. Горы, селенья, леса, окутанные дымкой, словно погружены в мягкую оболочку. Цветы, как правило, не слишком ярких расцветок, с преобладанием приглушенных полутонов и оттенков, хотя вешняя листва и расстилает повсюду пышный зеленый покров. Чувствительные сердца тех, кто родился и вырос в этом краю, не могут не впитать льющейся отовсюду мягкости. Однако эта основополагающая добродетель японского национального характера, без сомнения, страдает при столкновении с различными социальными, политическими, экономическими, расовыми проблемами. Всем нам следует оберегаться от пагубных влияний, а Дзэн должен нам в этом помогать.
Когда Догэн (1200–1253), знаменитый философ и поэт, вернулся из Китая, где он в течение нескольких лет изучал Дзэн, его спросили, чему научился он на чужбине. «Немногому, – ответил Догэн, – всего лишь мягкосердечию». «Мягкосердечие» в данном случае означает то же, что и «душевная мягкость». Обычно мы бываем эгоистичны, переполнены духом противоречия. Мы слишком субъективны и не способны принимать вещи как они есть. Сопротивление предполагает всевозможные трения, а трения служат источником всех бед. Когда «я» отсутствует, сердце, проникнутое мягкостью, не сопротивляется внешним влияниям. Это вовсе не значит, что человек должен быть лишен всякой чувствительности, но в плане духовном и христиане, и буддисты понимают всю важность слов Догэна, который придавал такое значение личной незаинтересованности, мягкосердечию. Создатели культа чая вкладывали в понятие «мягкость духа» тот же смысл, что и принц Сётоку. Поистине «мягкость духа», или «мягкосердечие», – основа жизни на земле, о чем убедительно свидетельствует трактат уже известного нам дзэнского мастера Такуана.
ТАКУАН О ЧАЙНОЙ ЦЕРЕМОНИИ
Суть чайной церемонии – в духе гармоничного единения Неба и Земли, которое и является путем к установлению вселенского мира. Люди в наше время превратили ее лишь в удобный повод, чтобы встретить друзей, поговорить о своих делах, вкусно поесть и попить. К тому же они гордятся своими изысканно обставленными чайными домиками, где в окружении редкостной утвари хозяева сервируют чай с безукоризненным совершенством, осмеивая тех, кто не столь искусен. Однако же все это очень далеко от истинного предназначения чайной церемонии.
Давайте же построим маленькую хижину в бамбуковой роще или под сенью сосен, проведем ручей, водрузим на место камни, посадим вокруг еще деревья и кусты, а в самой комнатушке сложим грудой древесный уголь, поместим на очаг чайник, расставим цветы, приведем в порядок все необходимые принадлежности. Все это мы проделаем, следуя главной идее – здесь, в хижине, мы сможем наслаждаться созерцанием скал и стремнин, ибо мы воспроизводим горы и воды в их природном обличье, мы сможем испытать разнообразнейшие настроения и чувства, навеянные снегом, луной, деревьями и цветами, которые в извечной смене времен года появляются и исчезают, распускаются и увядают. С должным почтением поприветствовав гостей, мы в безмолвии будем прислушиваться к закипающему чайнику на огне, ловя отголоски ветра в сосновых иглах, позабыв о мирских горестях и заботах. Затем нальем в чашку черпачок горячей воды из чайника, сравнив этот звук с журчанием горного потока, и стряхнем пыль и прах, окутавшие наш дух, наш разум. Воистину, мы в мире затворников, святых на земле!