Одзава Роан (1725–1803)
От мира вдали,
там, где отражает вершины
озерная гладь, —
Исчезнет, я знаю, бесследно
вся скверна, осевшая в сердце…
Хотя в этот вечер
я в гости не жду никого,
Но дрогнуло сердце,
когда всколыхнулась под ветром
бамбуковая занавеска…
Над горною кручей
тяжелые тучи клубятся —
Оконце прикрою
и жду одиноко рассвета,
унылому ливню внимая…
Здесь, в горной глуши,
друзья не заглянут, как прежде, —
Одни облака
к плетню иногда подплывают
и снова уходят куда-то…
Груды сокровищ
в суетной жизни мирской
блеском пленяют —
Словно роса на траве,
что достается ветрам…
Вечер весенний,
дождь моросит без конца.
Горечи полон
крик промокшей горной вороны,
направляющейся к ночлегу!..
«О, если бы вечно
жила эта бренная плоть,
роса луговая», —
Сжимается сердце мое
при виде весенней зари…
Каждый год по весне
вместе с новым другом любуясь
вишней в полном цвету,
Стал и я незаметно старцем
вопреки нелепой надежде…
Я сам уже стар,
и вишня в саду постарела —
Но юность живет
в ненасытном старческом сердце
и в душистых этих соцветьях…
В безрадостном мире,
где зори проходят как сон,
Еще до рассвета
меня, старика, потревожил
мерный шум осеннего ливня…
Если стану потом
вспоминать эту вешнюю ночь,
полумрак, полнолунье, —
Заскользят в предрассветных бликах
лепестки с деревьев отцветших…
Вот уж краски зари,
расцветившие облачный полог
над вершинами гор,
постепенно тускнеют и блекнут —
Надвигается вечер осенний…
Льется призрачный свет
сквозь бамбуковую занавеску —
И, по стенам скользя,
расползаются черные тени
силуэтами лап сосновых…
Кричит коростель.
Сменяется месяц в просветах
меж редких дерев.
Только птичья трель нарушает
тишину обители горной…
Удзумаса.
Тихий ропот храмовой рощи.
В полумраке
долетает издали песня, —
верно, в поле все еще сеют…
Как будто за сосны
на самой далекой горе
луна зацепилась
И повисла, рассветный сумрак
Наполняя тусклым мерцаньем…
Быстротечная жизнь!
Голос бонзы в храме вещает
о юдоли земной —
И, внимая молитвословьям,
на ветру облетают вишни…
Окно приоткрою
так, чтобы виднелась луна
в светлеющем небе, —
И будто бы легче стало
коротать часы до рассвета…
Безлунная ночь.
В старом храме слушаю молча,
как ветер свистит,
Барабанит град по карнизам
да от стужи скулит лисица…
Куски черепицы,
разорванный полог провис —
А бронзовый Будда
все так же неколебимо
стоит в сиянии лунном…
Казалось, не в силах
угасшее сердце прельстить
ничто в этом мире —
И опять, как будто цепями,
я прикован к вишням цветущим…
Закатное солнце
тускнеет в просветах листвы,
за горы склоняясь.
Сквозь туман донесся чуть слышно
голос колокола из долины…
На западе – мрак,
на востоке брезжит сиянье…
О, если бы знать,
сколько раз еще в этом мире
для меня поднимется солнце!
Копитесь, копитесь,
невзгоды и беды мои!
Недолго осталось —
все равно могильным бурьяном
прорастать этой плоти тленной…
Никто не тревожит
размеренной жизни моей
в пристанище горном —
Как отрадны мне, чудаку,
одиночество и покой!
Я в безлюдных горах
живу, удалившись от мира,
И прошу облака,
что зависли над ветхой крышей:
«Мой приют надежней укройте!»
Эту бренную плоть,
что росой на ветру испарится,
не оставив следа,
Мы привыкли считать нетленной,
сотворенной на тысячелетья!..
Сгущается тьма,
но не стоит огней зажигать,
Еще беспросветней
станет сумрак ночи осенней
от светильника под окошком…
Всем хочется знать:
«А так ли, как нужно и должно,
ты прожил свой век?» —
В праздных думах перебираю
дней минувших долгие четки…
Гляжу на восток —
и все, чем отравлено сердце,
уносится прочь.
В небесах над розовой кромкой
блекнут месяца очертанья…
Рёкан (1758–1831)
Приятно порой
на солнце весеннем погреться —
К сельчанам подсесть
и мирно под старою ивой
с друзьями вести разговоры…
Быть может, и ей
тревоги мирские не чужды…
Укрывшись в ветвях,
без устали кличет кукушка
и места себе не находит.
Как незаметно
день этот долгий прошел!
Вешняя дымка…
Я с детворой деревенской
в мячик на нитке играю.
Как сердце щемит!
Сегодня на горной поляне
в сгустившейся мгле
ведут свою песню лягушки
почти что у самого дома…
Осень подходит.
Холодно мне, старику,
в летней одежде.
Видно, и кленам в горах
время покровы менять…
Право, не знаю,
как оказался опять
в хижине ветхой —
Верно, по старым следам
сердце меня привело…
Вновь я проведал
свой позабытый приют
в горном селенье. Глядь —
цувабуки цветок
подле ограды расцвел…
Хотя никогда
я жизни мирской не чурался,
но, правду сказать,
намного приятней в покое
вкушать одиночества прелесть…
Захочешь постичь
блаженного старца природу
и свойства души —
Поведает истину ветер,
что веет в просторах небесных…