о делах минувшего года…
Белые хлопья
в просторах предвечных небес
тихо кружатся
Вот уже, как видно, и прожит
целый год из недолгой жизни…
Вчера и сегодня
под вишнями в вешнем цвету
печально гадаю:
Неужели бесследно канут
дней моих весенние зори?..
Открываю глаза —
и заветные думы ночные
улетучились вмиг.
Поутру так невыносима
пустоты беспредельность в сердце!..
Как сиротливо
зиму встречает в горах
мой палисадник!
Прибивая палые листья,
день и ночь дожди поливают…
Я думал в горах
от горестей бренного мира
спасенье найти —
Но и здесь под игом сомнений
с каждым днем на глазах старею…
Я знаю, души
у щенка, да еще на картине,
конечно же, нет —
И все же спрошу, пожалуй:
а вдруг душа отзовется?!..
Поселившись в горах,
проводил я дни в созерцанье —
И познал наконец
всю тщету быстротечной жизни,
облакам и водам подобной…
Обитателем гор
мне давно уже стать подобает,
опроститься душой —
Отчего же печальные думы
вновь навеял ветер осенний?..
О, если бы мне
сердце вещее, чтобы сумело
без обыденных слов
объяснить друзьям, для чего же
здесь живу отшельником горным!..
От мира вдали
я пристанище выбрал по нраву
в лесистых горах,
Где соблазном земных влечений
даже сны не смущают душу…
Покрываются мхом
полусгнившие доски порога
в обветшалом жилье —
Слишком редко бывают гости
здесь, под кровом хижины горной…
Отворяю окно,
чтоб луною полюбоваться —
И мгновенно погас,
растворился во тьме светильник,
наделенный, видно, душою…
«Все сущее явь,
не-сущее – сон, наважденье!»
Так думаем мы,
забывая, что жизнь в этом мире
есть всего лишь жизнь в этом мире…
В моей хижине, вдали от мира, принесли мы друг другу обет дружбы, но года не прошло, как я услышал, что дзэнского мастера уже нет в живых, и, потрясенный, сложил стихи
Вот прозвучал
в тишине мой собственный голос
раз, еще раз —
Но кому ответствует он,
праздный, словно эхо в горах?..
Мне постичь не дано
тех глубин сокровенных, что в недрах
старый пруд твой таит —
Но зато внимаю поныне
в тишине прозвучавшим всплескам.
Сердца порывы
праздно уносятся ввысь
вместе с клубами
благоуханных курений —
Как струйка дыма над Фудзи…
Как ни старайся
от прежних влечений уйти,
Снова и снова
и к луне, и к вишням цветущим
обратишься ты в бренном мире…
«Нет меня», – говорил он.
«Аз есмь», – в стихах возглашал.
Жил, не зная печали,
изо всех житейских напастей
для души извлекая благо…
Так ли в мире ином
сбываются все твои грезы,
как сбылись на земле? —
Ведь из жизни ушел ты весною
в полнолунье под сенью вишен…
В мире огромном,
как линии в водах реки,
жизни людские —
Распускаются и увядают,
увлекаемые теченьем…
Летние мошки
на пламя лампады летят —
К смерти стремятся,
торопя и тесня друг друга.
Словно жалкие наши подобья…
К ущербной луне,
потускневшей в преддверье рассвета,
прикован мой взор —
Жаль, так мало ночей осталось
под луною жить в этом мире!..
В белом тумане
тонет обитель моя
меж скал нависших —
Проводи хоть ты до порога,
тусклый месяц осенней ночи!..
Как радует слух
проворной речушки журчанье!
Над самой водой
саранча в камышах мелькает.
Поживу-ка я здесь немного…
Смотрю, как луна
восходит вдали над горами,
сиянье струя, —
И впервые в кромешном мраке
самого себя различаю…
Пролетают года,
люди старятся и умирают —
Но весенней порой,
как всегда, на привычном месте
ждет меня зеленая ива…
Если счесть до конца,
без остатка, грядущие весны
краткой жизни моей, —
Как немного в них наберется
лепестков отцветающих вишен…
Уже проступили
сквозь тьму очертания сосен —
И только луна
пока не спешит появиться,
укрывшись за горной вершиной…
Созерцанию гор
предаюсь я самозабвенно.
Затихает вдали
голос колокола, с вершины
о закате дня возвещая…
Окума Котомити (1798–1868)
Того и гляди,
подхваченный ветром осенним,
с вершины сосны
умчится в ночные просторы
едва народившийся месяц…
При виде бутонов,
что утром раскрыться должны
на сливе близ дома,
сегодня сосед мой весь вечер
счастливую прячет улыбку…
В лунном сиянье
вьется лиловый дымок
тоненькой струйкой.
Гаснет костер во дворе —
только что мусор сожгли…
Думаю с грустью:
как ни длинны вечера
порой весенней,
но ведь пройдут и они,
станут далеким «вчера»…
Я светильник задул —
и не стало в то же мгновенье
всех привычных вещей.
Лишь одно у меня осталось —
сердце в дряхлом, немощном теле…
Оттого-то как раз,
что сам не богат и не знатен,
созерцая сей мир,
я цветы называю цветами,
а луну – неизменно луною…
Лето настало,
но стоило только раскрыть
сложенный веер —
и в рисунке вновь оживают
очертанья дымки весенней…
Прозрачной воды
зачерпнув из горной протоки,
в ладонях своих
вижу скверне мирской и тлену
недоступное отраженье…
Пожил здесь – и опять
одиночество гложет ночами.
Неужели же нет
в этом мире гор, чтоб навеки
захотелось в них поселиться?..
Осенней порой
под сводами горного храма
застыли в тиши,