Доктрина аскетического эстетизма не столь глубоко проникла в сознание масс, как доктрина дзэнского эстетизма. Импульсы, побуждающие к искусству, творчеству, более естественны, органически присущи человеку, чем моральные установки. Зов искусства проникает непосредственно в человеческую душу. Мораль обладает функцией регулирующей, а искусство – творческой. Первая навязана обществом, второе же является непреодолимым внутренним позывом. Дзэн неизбежно соотносится с искусством, но не моралью: Дзэн может быть аморальным, но немыслим Дзэн без искусства. Когда японские художники создают несовершенные с точки зрения формы произведения искусства, они, может быть, и сами готовы приписать все свои побудительные мотивы установкам морального аскетизма, но мы не должны слишком полагаться на их суждения, как и на мнения критиков. В конце концов, наше самосознание – не самый надежный оценочный критерий.
Как бы то ни было, асимметрия, бесспорно, свойственна японскому искусству, вот почему легкостью и изяществом отмечены работы японских мастеров. Симметрия же придает произведениям искусства торжественность, внушительность, что вполне соответствует принципу логического формализма с его нагромождением абстрактных идей. Японцев принято считать людьми недостаточно интеллектуальными и не очень склонными к философскому мышлению, поскольку их общая культура не слишком насыщена интеллектуализмом. Это критическое отношение со стороны европейцев, на мой взгляд, во многом объясняется любовью японцев к асимметрии. Интеллект стремится прежде всего к сбалансированности, между тем как японцы, наоборот, тяготеют к разбалансированности.
Разбалансированность, асимметрия, стиль «одного угла», бедность, упрощение, саби и ваби, одиночество, обособленность и другие сходные идеи, составляющие характерные особенности японского искусства и культуры, – все они являются производными от главного, от восприятия истины Дзэн, гласящей: «Одно есть Все, и Все есть Одно».
Учение Дзэн смогло стимулировать творческие импульсы японской нации и придать специфическую идейную окраску работам выдающихся мастеров благодаря следующим факторам:
* дзэнские монастыри были хранилищами знаний и искусств, по крайней мере на протяжении эпох Камакура и Муромати;
* дзэнские монахи имели постоянные контакты с культурами сопредельных стран;
* весь народ в целом, и особенно представители аристократии, обращался к дзэнским монахам в поисках вдохновения и творческих озарений;
* сами дзэнские монахи были художниками, поэтами, учеными и мистиками;
* властители страны всячески поощряли монахов к участию в разного рода коммерческих предприятиях с целью ввоза зарубежных ремесленных изделий и предметов искусства в Японию;
* аристократы, а также классы, обладавшие политическим влиянием, оказывали покровительство дзэнским храмам, и многие ревностно предавались изучению мудрости Дзэн.
При таком положении вещей Дзэн-буддизм оказывал сильнейшее воздействие не только непосредственно на религиозную жизнь японцев, но и на всю культуру нации в целом.
Секты Сингон, Тэндай, Дзёдо, а также Син и Нитирэн немало сделали для того, чтобы привить японцам буддийское миросозерцание. В лоне иконографии этих сект вызревали предпосылки для развития скульптуры, живописи, архитектуры, художественного текстильного промысла и работ по металлу. Однако философия Тэндай слишком отвлеченна и насыщена абстракциями, чтобы стать достоянием широких масс; культовый ритуал Сингон чересчур сложен и изыскан, чтобы дать людям истинно народную религию. Сингон и Тэндай породили прекрасные картины, скульптуры, церковную утварь. Из их числа наиболее почитаемые бесценные национальные сокровища относятся к историческим периодам Тэмпё, Нара и Хэйан, когда обе буддийские секты переживали пору расцвета и играли важную роль в жизни образованных классов общества. Секта Дзёдо проповедовала учение о Чистой Земле, где восседает во всем своем великолепии Будда Бесконечного сияния в окружении сонма бодхисаттв. Эта доктрина вдохновляла художников на создание великолепных образов Будды Амиды, которые хранятся ныне в многочисленных храмах.
Секты Нитирэн и Син суть творения японского религиозного духа. Идеи секты Нитирэн не особенно способствовали развитию художеств. Секта Син вообще была в известном смысле иконоборческой и не оставила в области литературы и искусства ничего заслуживающего внимания, кроме разве что гимнов-васан да писаний, принадлежащих в основном выдающемуся подвижнику XV в. Рэннё.
Дзэн пришел в Японию позже, чем Сингон и Тэндай, и был сразу же тепло встречен воинским сословием, самураями. Может быть, в силу исторического недоразумения Дзэн на японской почве противостоял аристократическому духовенству. Придворная знать поначалу также чуралась учения Дзэн и даже использовала свои политические возможности для организации сил, оппозиционных новой секте. Так, волею судеб, на заре своего существования секта Дзэн в Японии оказалась вдалеке от столицы Киото и вынуждена была искать покровительства рода Ходзе в Камакура. Резиденция военных правителей феодальной Японии, Камакура, стала также и центром Дзэн-буддизма. Множество дзэнских монахов, приехав из Китая, оседали в Камакура, где им была обеспечена поддержка и защита со стороны Ходзё Токиэри и Ходзё Токимунэ, а также их преемников и вассалов.
Китайские наставники Дзэн привозили с собой различные произведения искусства, приглашали с континента художников, да и сами японцы, регулярно посещавшие Китай, становились носителями традиций Дзэн в искусстве и литературе. Так попали в Японию картины Моккэя (Му Ци), Рёкая (Лян Кай), Байэна (Ма Юань) и многих других. Свитки с надписями, принадлежащими кисти крупнейших дзэнских мастеров Китая, также нашли прибежище в стенах японских монастырей. Каллиграфия на Дальнем Востоке всегда являлась таким же искусством, как и живопись тушью, получив повсеместное распространение среди образованных классов с незапамятных времен. Живопись, графика и каллиграфия, проникнутые духом Дзэн, произвели сильнейшее впечатление на деятелей культуры и искусства. Приняв на вооружение Дзэн, мастера стремились развивать традиции, в которых жил этот мужественный несгибаемый дух. Мягкость, утонченность и изысканность, которые можно было бы назвать почти женственными, – весь дух, царивший в японском искусстве до периода Камакура, уступил место мужественности, нашедшей выражение прежде всего в скульптуре, а также в каллиграфии. Почитаться стала типичная для самураев Канто грубоватая воинственность, резко контрастирующая с изнеженностью холеных киотоских вельмож. Присущие истинному солдату качества с их акцентом на мистицизм и отстраненность от мирской суеты предполагали явную доминанту силы воли, и в этом аспекте Дзэн полностью смыкался с моральным кодексом Бусидо.
Наилучшее развитие учение Дзэн получило в стенах монастырей, поскольку монастыри чаще всего располагались в горах и их обитатели находились в самом тесном соприкосновении с природой, будучи пристальными и неравнодушными естествоиспытателями. Монахи наблюдают жизнь растений, птиц и животных, созерцают реки, утесы и прочие красоты природы, которые остаются незамеченными для большинства горожан. Характерно, что такого рода наблюдения отражают всю глубину их философии, вернее, их интуиции. Это не просто интерес натуралиста: монахи стремятся проникнуть в самую суть увиденного. Какой бы пейзаж ни рисовали они с натуры, в нем всегда можно почувствовать интуитивное озарение, мягкое дыхание «духа гор».
Вся мощь интуиции, которую обретают дзэнские мастера в упорном радении, призвана пробудить и обострить художественные дарования, если, конечно, таковые вообще заложены в субъекте. Интуиция, очевидно, сродни тому внутреннему зову, что побуждает мастера творить прекрасное, то есть через предметы безобразные и несовершенные выражать свое понимание подлинного совершенства. Дзэнские мастера могли быть не бог весть какими философами, являясь при этом зачастую великолепными художниками, и творчество у них стоит на первом месте. К тому же они знают, как передать уникальное и оригинальное. Одним из выдающихся носителей дзэнской традиции был Мусо Народный наставник (1275–1351), живший в эпоху Северной и Южной династий. Он был неподражаемым каллиграфом и замечательным мастером садово-паркового дизайна. Во многих уголках Японии, где ему довелось побывать, он оставил великолепные сады, многие из которых, пережив века, в отличной сохранности дошли до наших дней. Среди крупных дзэнских художников XIV–XV столетий выделяются имена Те Дэнсу (ум. в 1431 г.), Рэйсай (творил с 1435 г.), Дзёсэцу (ок. 1410 г.), Сюбун (творил в 1414–1465 гг.), Сэссю (1421–1506) и др.
Джордж Детайт, автор монографии «Китайский мистицизм и современная живопись», который, как мне кажется, понимает дух дзэнского мистицизма, утверждает, что, «когда китайский художник пишет картину, главное для него – концентрация мысли, а также готовность руки спонтанно следовать направляющей воле. Традиция предписывает ему видеть или, скорее, чувствовать работу, которую предстоит выполнить в целом, прежде чем он возьмется за что-то конкретное. Если человек не обладает ясностью мысли, он станет рабом внешних обстоятельств». И далее: «Тот, кто умышленно медлит и водит кистью, намереваясь написать картину, еще более теряет в постижении искусства живописи. Это похоже на автоматическое письмо. Рисуй бамбук десять лет, стань сам бамбуком, затем, когда берешься за кисть, забудь все, что знаешь о бамбуке. Владея безупречной техникой, художник весь отдается порыву вдохновения».
Стать бамбуком, забыть во время рисования, что ты и бамбук едины, – вот истинный Дзэн бамбука, заключающийся в следовании «ритмичному движению духа», живущего в бамбуке, как и в самом художнике. Все, что требуется теперь от творца, – обуздывать свой дух и направлять его, действуя при этом совершенно бессознательно, спонтанно. Задача нелегкая, и способность к ее выполнению приобретается только путем многолетнего духовного тренинга. На Востоке люди еще с незапамятных времен зарож