етил: «Поистине, детеныш льва всегда рычит как лев».
Мужество Токимунэ помогло ему достойно встретить превосходящие силы противника и заставить его убраться восвояси. Однако, если рассматривать события истории объективно, мы поймем, что не только личная отвага Токимунэ явилась причиной победы в этой великой битве народов. Сам он лишь планировал все необходимые операции, а его замыслы воплощались в жизнь в разных провинциях армиями, сражавшимися против грозного врага. Он никогда не покидал Камакура, но самурайские дружины на западе Японского архипелага выполняли его приказы скоро и решительно. Это граничит с чудом, если учесть, что в те дни самыми быстрыми средствами сообщения были перекладные лошади. Если бы он так хорошо не знал своих вассалов и не был в них уверен, ему бы, конечно, не удалось добиться столь впечатляющей победы.
О достоинствах этой незаурядной личности прекрасно сказал Букко в надгробном слове на похоронах Токимунэ: «В жизни его было десять чудес, которые поистине воплощают великие пранидхана (заветы) бодхисаттв: он был любящим и послушным сыном своей матери, верным подданным императора; он всей душой заботился о благосостоянии народа; изучая Дзэн, он постиг высшую истину учения; в течение двадцати лет держа в своих руках всю власть над империей, он не обнаруживал никаких признаков радости или гнева; развеяв с помощью урагана грозовые тучи, принесенные варварами, он не выказал нарочитого восторга; основывая монастырь Энгаку-дзи, он пекся об успокоении душ павших воинов равно с японской и с монгольской стороны; воздавая должное наставникам и патриархам, он стремился к прозрению – все это доказывает, что приход Токимунэ в сей мир был обусловлен Дхармой. Когда же для него настало время ухода, он нашел в себе силы подняться с ложа, накинул на свое немощное тело буддистский плащ, который я ему преподнес, и, ни на минуту не теряя присутствия духа, написал предсмертное пятистишие. Такого человека поистине можно назвать просветленным, воплощением бодхисаттвы…»
Нет сомнений в том, что Токимунэ от рождения был велик духом, но его занятия Дзэн оказали ему немалую помощь как в делах государственных, так и в личной жизни. Супруга его также была ревностной последовательницей доктрины Дзэн и после смерти Токимунэ заложила в горах женский монастырь как раз напротив Энгаку-дзи.
Когда мы говорим о том, что Дзэн служил опорой воинам, это утверждение применительно к эпохе Камакура имеет особое значение. Токимунэ был не просто полководцем, но великим государственным деятелем, добивавшимся мира для своей страны, о чем свидетельствует хотя бы его молитва к Будде, произнесенная во время службы в храме Кэнтё-дзи по получении известия о первом нашествии монголов:
«Об одном молит Токимунэ, ревнитель Закона Будды: чтобы настало время, когда сможет он встать на защиту святого учения; чтобы непоколебленной оставалась гладь четырех морей и не сорвалась с тетивы ни единая стрела; чтобы усмирены были злые духи без единого обнаженного копья; чтобы благоденствовал народ при добрых правителях, пребывая противу прежнего в большем довольстве и наслаждаясь счастливым долголетием; чтобы озарился мрак сознания человеческого светом высшей запредельной мудрости, вознесенным горе; чтобы нашли утешение страждущие и были спасены оказавшиеся в опасности силою сострадания открытого сердца. Да хранят нас боги, обитающие в высях небесных, да помогут нам премудрые, живущие на земле, и да будет каждый новый день полон добрых знамений!..»
Токимунэ обладал благородным духом истинного буддиста и сохранил до конца верность идеалам Дзэн. Благодаря его покровительству, секта Дзэн прочно обосновалась в Камакура, а затем и в Киото, распространяя свое моральное и духовное влияние на воинское сословие.
Постоянный культурный обмен, который установился таким образом между японскими и китайскими дзэнскими монахами, выходил далеко за пределы религиозной схоластики: из Китая завозились на острова книги, картины, фарфор, ткани и многие другие произведения искусства. Следуя за своими господами, приезжали также плотники, каменщики, архитекторы, повара. Можно сказать, что торговля с Китаем, достигшая подлинного расцвета в эпоху Асикага, получила мощный импульс к развитию уже в Камакурском сёгунате.
Обретя столь могучих покровителей в лице Токиёри и Токимунэ, Дзэн начал успешно внедряться в различные сферы жизни японцев – в первую очередь, разумеется, самураев. Укрепив свои позиции в Камакура, секта перенесла усилия в императорскую столицу Киото, где ей была обеспечена действенная поддержка собственно японских мастеров и подвижников Дзэн. На стороне секты были симпатии многих членов монаршей фамилии во главе с императорами Годайго, Ханадзоно и др. В Киото были построены большие монастыри и на места основателей и настоятелей приглашены дзэнские мастера, прославившиеся по всей стране добродетелью, мудростью и ученостью.
Сёгуны династии Асикага также были приверженцами учения Дзэн, а их вассалы, естественно, следовали примеру сюзеренов. В те годы таланты японской нации сосредоточились в двух сферах: религиозном подвижничестве и воинском долге. Духовное взаимодействие между этими сферами деятельности и привело к созданию феномена, известного ныне как Бусидо – «Путь воина».
Здесь мне хотелось бы подробнее остановиться на внутренней связи, существующей между учением Дзэн и типичным мироощущением самурая. Как мы теперь понимаем, решающая роль в создании Бусидо принадлежит богу – хранителю самурайского достоинства и чести, а само понятие чести включало в себя вассальную верность, сыновнюю почтительность и всеобщее доброжелательство. Однако для успешного выполнения обязанностей самураю необходимо было соблюдать два условия. Первое – это следовать принципам морального аскетизма не только в быту, но и во всех теоретических философских установках. Второе – быть постоянно готовым в любую минуту встретить смерть, то есть без колебания пожертвовать собой, если того потребуют обстоятельства. Разумеется, и то и другое предполагает серьезную физическую, психическую и духовную подготовку.
Идеи Бусидо подробно разработаны в сочинении под названием «Сокрытое в листве» («Хагакурэ»). Смысл названия передает присущее самураю свойство избегать шумного самовосхваления, держаться в стороне от любопытных взглядов и творить добро ближним своим. К составлению этой книги, которая объединяет разрозненные заметки, анекдоты, притчи и нравоучения, приложил руку дзэнский монах. Работа по ее написанию была начата в середине XVII в. с соизволения даймё Набэсима Наосигэ, правителя края Сага на острове Кюсю. Особый упор в «Хагакурэ» сделан на готовности самурая без раздумий отдать жизнь, ибо, как поясняет автор, никакие великие свершения невозможны без доли безумия, или, переводя на язык современных научных терминов, без прорыва через ординарный уровень сознания и высвобождения дремлющих под ним скрытых сил. Порой эти силы могут нести в себе бесовское начало, но природа их, без сомнения, сверхчеловеческая, и с их помощью можно творить чудеса. Тот, кто вторгается в область бессознательного, поднимается надо всеми личностными ограничениями. Смерть для него теряет свое жало, и тут психотренинг самураев смыкается с практикой Дзэн.
Вот одна из историй, приведенных в «Хагакурэ». Ягю, правитель Тадзимы, был великим мастером меча и наставником фехтования при дворе сёгуна Токугава Иэмицу. Однажды офицер из гвардии сёгуна пришел к Ягю с просьбой взять его в обучение.
«Я вижу, вы и сами искушены в искусстве фехтования, – заметил Ягю. – Прошу вас, скажите, к какой школе вы принадлежите, прежде чем между нами установятся отношения учителя и ученика».
«Стыдно признаться, но я никогда не занимался всерьез фехтованием», – отвечал проситель. «Уж не хотите ли вы меня одурачить! – вспылил Ягю. – Я ведь преподаю фехтование Его сиятельству, самому сёгуну, и мой глаз еще никогда меня не подводил».
«Мне очень жаль, если я чем-то задел вашу честь, но я и в самом деле ничего не понимаю в искусстве меча», – оправдывался гвардеец.
Столь решительное заявление заставило мастера на минуту задуматься, и наконец он сказал:
«Если вы это утверждаете, стало быть, так оно и есть. И все же я знаю, что в чем-то вы истинный мастер – не знаю только, в чем именно».
«Что ж, если вы настаиваете, я объясню, – согласился офицер. – Когда я был еще ребенком, мне пришла в голову мысль, что, как самурай, я не должен никогда и ни при каких обстоятельствах бояться смерти. Затем еще несколько лет я осмысливал проблему жизни и смерти до тех пор, пока эта проблема совершенно перестала меня волновать. Может быть, вы намекаете на нечто подобное?»
«Ну конечно! – воскликнул правитель Тадзимы. – Именно это я и имел в виду. Очень рад, что я не ошибся в своей оценке. Ведь сокровенная тайна владения мечом также заключена в преодолении страха смерти и избавлении от всяких мыслей о ней. Сотни учеников обучал я в этом духе, но никто из них не заслуживает высшего аттестата мастера фехтования. Вы же вовсе не нуждаетесь в технической подготовке, ибо вы уже законченный мастер».
Для каждого из нас отношение к смерти величайшая проблема, но еще более насущной становилась она для самурая – профессионального воина, проводившего жизнь в битвах, поскольку каждая схватка означала смерть для одного из участников. Во времена средневековья никто не мог заранее предсказать, когда настанет последний и решительный бой, так что самурай, достойный своего звания, должен был быть всегда наготове.
Дайдодзи Юдзан, писатель и воин XVII в., во вступлении к своему трактату «Начальные основы Бусидо» («Бусидо ёё хатто») пишет: «Ключевой и жизненно важной остается для самурая идея смерти, которую он должен лелеять в сознании день и ночь, ночь и день, от рассвета первого дня года до последних закатных минут дня последнего. Когда понятие это полностью тобой овладеет, ты сможешь выполнить свои обязанности в наивысшей и наилучшей степени: ты верен господину, почтителен к родителям и естественным образом избегаешь всех несчастий и бед. Тем самым ты не только способствуешь продлению срока своей жизни, но и еще более укрепляешь собственные честь и достоинство. Подумай, сколь непрочна жизнь, в особенности жизнь самурая. А если так, то каждый день жизни следует рассматривать как последний и посвящать его неукоснительному выполнению долга. Не давай мыслям о долгой жизни завладеть тобою, иначе погрязнешь в легкомысленных утехах и окончишь дни свои в позорном бесчестьи. Вот почему Масасигэ, как гласит предание, завещал своему сыну Масацурё никогда не расставаться с мыслью о смерти».