430. Он впервые употребляет выражение «военный коммунизм», чтобы оправдать прежнюю политику как временную и вынужденную. И уже не «государственно-монополистический капитализм», а «военный коммунизм» – зло необходимое, но преходящее! Теперь пришло время сменить тактику. «Больше мягкости, осторожности, уступчивости в отношении мелкой буржуазии, интеллигенции, и особенно крестьян» – призывает он на X съезде партии, который состоялся 8-16 марта 1921 года. «Всеми способами (…) [следует] использовать с экономической точки зрения капиталистический Запад в области концессий и товарообмена»431, одновременно предоставляя концессии отечественным предприятиям, разрешив развитие кооперации и всякой самостоятельности местной власти. А на селе конфискацию надо заменить натуральным налогом. Словом – вводим Новую Экономическую Политику!
Провидение вождю изменило, но его интуиция в отношении доброго якобинца была безошибочна. С первых дней большевистского переворота – пишет Софья – «когда не удавалось справиться с решением трудных вопросов, [Ленин] обычно говорил: «Ну, надо поручить это дело Дзержинскому, уж он-то это сделает»»432.
Эта непоколебимая вера в возможности, пусть они даже доходили до абсурда, была характерна для Владимира Ильича. Он как бы остановился на этапе услышанных в детстве сказок, где созидательная сила скрывалась в волшебной палочке. Видимо, это был результат длительного пребывания в окружении женщин, которые всё подставляли ему готовенькое под нос. В детстве так делала мать и старшие сестры, затем жена, теща, любовница – и опять сестры, вплоть до самой смерти. Адольф Иоффе описывал Троцкому, как однажды Ленину надо было куда-то ехать на поезде, но он не знал время отправления. Он велел позвонить новому комиссару по делам транспорта инженеру Красину. «По его мнению, – пишет Иоффе – народный комиссар транспорта должен все знать, в том числе и расписание всех поездов, даже если он назначен на эту должность только вчера и никогда раньше не имел дела с железными дорогами. (…) И так во всем»433.
Действительно, так было во всем. На практике это означало, что только один человек мог отвечать ожиданиям вождя. То, что он не спал, не ел, забывал о семье, кашлял и харкал кровью, от слабости впадал в состояния истерии и депрессии – все это было преходящей проблемой на фронте здоровья. Самое главное, он совершенно серьезно воспринимал ожидания вождя в отношении себя. А вождь отдавал себе в этом отчет? Конечно. Именно поэтому он давал ему очередные назначения на очередные должности без колебаний. Хоть Дзержинский, когда заполнял анкету делегата X съезда, в рубрике «специальность» написал о себе: «революционер, только и всего».
Он был инструментом в руках вождя, исполнителем специальных и неспециальных заданий, при помощи методов и средств по-настоящему героических и революционных. Дошло до того, что он побил рекорд в количестве исполняемых обязанностей, иногда курьезных, таких, например, как член президиума Общества по изучению проблем межпланетных путешествий. От ОГПУ он поддерживал также братство оккультиста Александра Варченко, занимавшегося поисками в Тибете мифической страны счастья – Шамбалы (Царства Мудрых Людей). Реабилитированный после убийства Мирбаха подопечный Феликса Яков Блюмкин в 1925 году отправился на поиски этой страны, потому что по легенде ее жители обладали телепатическими способностями, которые на Лубянке могли бы иметь фантастическое применение (через десять лет эти поиски продолжат германские нацисты)434.
Причину, по которой председатель ВЧК занимался любой областью общественной жизни, хорошо охарактеризовал Бонч-Бруевич:
Нужен был человек с железной волей, достаточно опытный как администратор, пользующийся авторитетом среди рабочих масс, безоговорочно выполняющий все принятые постановления и решения, обладающий необходимым опытом в борьбе с саботажем, вредительством и хулиганством435.
И который – что самое важное – мог единолично объединять полицейский надзор с управлением экономическим, культурным, и любым другим развитием. Но этого большевики уже прямо не говорили.
Первым заданием, порученным Дзержинскому в период НЭПа, был транспорт – система кровообращения всей государственной системы. Зимой 1921 года железная дорога совсем умирала – по причине нехватки топлива и уничтожения подвижного состава, рельсов, разрушения мостов и виадуков. На треть сократился транспортный оборот, так как огромная часть паровозов не годилась для использования, а остальные не могли эксплуатироваться из-за отсутствия топлива. Бывало, что поезд часами стоял где-то в пути, потому что машинист с пассажирами шли в лес, чтобы нарубить дров для паровоза.
26 января, еще до объявления НЭПа, Феликс едет в командировку на Украину в Донецкий угольный бассейн (Донбас), где он уже был в прошлом году, чтобы разобраться в обстановке и начать действовать. «Благодаря большим организационным усилиям и самоотверженному труду шахтеров по восстановлению разрушенных войной шахт, – пишет Ежи Охманский, – Дзержинскому удалось добиться значительного роста добычи угля»436. Конечно, не обошлось без конкретной демонстрации силы ЧК. Но как перевезти уголь вглубь страны? Кон, сопровождавший Феликса в этой командировке, вспоминает одну ситуацию, каких случалось много: на одной из станций нашли пять составов с углем, частично уже разворованным. На вопрос Кона, почему, видя, что здесь творится, начальник станции не направил составы дальше, тот отвечает: «У меня не было такого распоряжения». У Дзержинского, когда он об этом услышал, на лице выступили красные пятна.
Он вызвал начальника в свой вагон. В то время железнодорожники знали Дзержинского только понаслышке как грозного председателя ВЧК. Начальник вошел в вагон бледный, перепуганный.
Я не присутствовал при этом разговоре, – рассказывает Кон, – я увидел обоих позже. Оба были абсолютно спокойны, оба улыбались. Железнодорожник с восхищением смотрел на Дзержинского.
– Запуганные люди! – с грустной усмешкой сказал Дзержинский, когда начальник станции ушел. – В них убили мысль, задушили всякую инициативу, всякое проявление самостоятельности. И сделали из них машины437.
Что он имел в виду? Сотни лет самодержавия или короткий период большевистского правления с оружием красного террора в руках? Он должен был принимать во внимание и то и другое. А может как раз и принимал, потому что с этого времени начинает меняться его подход к «плодам» революции.
Была и такая характерная сцена, описанная Бонч-Бруевичем. Она важна своей симптоматичностью! Ленин вызвал к себе Дзержинского и заявил: «Вам нужно будет заняться Народным комиссариатом путей сообщения». «Почему я?» – спрашивает Феликс. Потому что имеются донесения о «случаях саботажа на железных дорогах, о группах бывших железнодорожных мошенников, пытающихся действовать во вред и мешать организации работы на транспорте» – отвечает Ленин. 14 апреля 1921 года опубликован декрет о назначении Дзержинского Народным комиссаром путей сообщения. Когда Железный Феликс пришел к специалистам по железным дорогам, они были «полны беспокойства, ожидая угроз и давления» – рассказывает один из них, инженер Драйзер. «Но эти хмурые предчувствия быстро рассеялись, – продолжает он. – Воцарилось абсолютное спокойствие. Мы поняли, что забота о вверенном государственном имуществе и добросовестный труд всегда найдут поддержку и правильную оценку со стороны Дзержинского»438.
Через четыре дня новый министр транспорта вновь приходит к Ленину и излагает потребности министерства, которое он только что возглавил.
«Самое главное – это найти специалистов соответствующего уровня (…) независимо от их политических взглядов, лишь бы честно работали.
– Вы правы – признал Владимир Ильич. – Без знающих дело специалистов – на транспорте, как и везде, мы не справимся». Феликс называет фамилию инженера И.Н.Борисова, бывшего царского замминистра, как кандидата на должность своего заместителя. Он хорошо знает, как помогли новой службе безопасности бывшие сотрудники Охранки, нет сомнения, что и в других областях жизни будет так же. Ленин ни секунды не колеблется. Приказывает привезти инженера в Кремль.
Дзержинский немедленно связался по телефону с ВЧК и кому-то приказал:
– Поезжайте к Борисову и как можно деликатнее попросите его приехать с вами в Кремль, к Владимиру Ильичу; у него больная жена – не испугайте ее.
– Больная жена? – спросил Владимир Ильич. – А удобно его беспокоить?
– Думаю, удобно, он приедет; надо бы немедленно через административно-хозяйственный отдел позаботиться о его семье: послать врача, привести в порядок квартиру, привезти дров – у них нечем топить…
– То есть он находится в бедственном положении! А мы ему до сих пор ничем не помогли – сказал раздраженно Владимир Ильич.
– Да, с этим у нас не лучшим образом – ответил Феликс Эдмундович.
– Не следует ли немедленно – обратился ко мне [Бонч-Бруевичу] Владимир Ильич – организовать помощь инженеру Борисову и его семье?
И была организована помощь инженеру, который в это время уже едет по вызову в Кремль.
– Мы как раз послали к вам врача, сестру милосердия и еще кого-то там… – сразу же извещает его Ленин.
– Благодарю, я не ожидал – отвечает удивленно Борисов и решается на смелое высказывание: – Ведь мы все замерзаем, голодаем… Вся интеллигенция находится в такой ситуации: либо сидит у него в каталажке – и пальцем показывает на Дзержинского – либо голодает и умирает…
На вопрос Ленина, что ему было бы нужно как заместителю народного комиссара путей сообщения, Борисов отвечает, что нужны люди.
– А они у вас есть? [– спрашивает Ленин]
– Конечно, есть.
– Где они?
– Я этого не знаю (…). Видимо, у него в каталажке – и, усмехаясь, многозначительно посмотрел на Дзержинского.
– Прошу назвать фамилии – тихо сказал Дзержинский – мы их сейчас же найдем