264 Stefan i Witold Lederowie, цит. соч.
265 Zofia Dzierżyńska, цит. соч.
266 Письма, хранящиеся в разделе № 1221, цит. соч.
267 Zofia Dzierżyńska, цит. соч.
268 Копия письма из семейного архива, F 230/9-10, отдел истории партии ЦК ПОРП, оригинал в Новом Архиве.
269 Stefan i Witold Lederowie, цит. соч.
270 В письмах из тюрьмы Феликс писал жене, что «Ясик не должен быть тепличным цветком, а должен иметь в себе всю диалектику чувств, чтобы в жизни быть способным к борьбе во имя правды, идеи, иметь в душе святость более широкую, более сильную, чем святость матери и всех любимых». Как же непристойно эти слова звучат в ушах тех, кто знает, что ни одна идея не стоит хоть бы одной детской слезы! И если история становится поперек жизни, то всеми силами надо защищать жизнь (беззащитного!) от истории. Что это значит? То, что революционеры не должны создавать семьи. Так мог бы сказать современный детский психолог. Но кто в то время, кроме Корчака, задумывался о психологии ребенка? Многие дети коммунистов испытали судьбу сирот, помещенных в дом ребенка, так как их родители были заняты политикой, потому что идеология была важнее семьи, так как могла той же семье обеспечить счастье – когда-нибудь, в будущем. Даже лет через сто – социал-демократы принимали во внимание и такую перспективу. Ян Дзержинский умер в 1960 году в возрасте 49 лет – слишком молодым. В этой ранней смерти трудно не усмотреть последствий тяжелых условий первых лет жизни, когда растущий организм должен быть окружен особой заботой.
271 Stefan i Witold Lederowie, цит. соч. Сабина Файнштейн действительно заплатила за то решение всей своей жизнью. Она никогда не была связана ни с одним мужчиной. Письма Феликса она заботливо хранила. Во время гитлеровской оккупации она переписала их в нескольких экземплярах и спрятала в разных местах Варшавы. После войны она передала их своему племяннику Витольду Ледеру, сыну Владека, в запечатанном сургучом конверте с просьбой вскрыть его после ее смерти. Но в 1952 году конверт вскрыли люди из ГУВИ (Главное управление военной информации – орган военной контрразведки, военно-политическая полиция польской армии в 1945–1957 г.г. – Прим. перев.), производившие обыск у арестованного Ледера– полковника II отдела Генерального штаба. Какое-то время ГУВИ распространяло слухи, что это любовные письма Ленина. Лишь после личного обращения Сабины к Болеславу Беруту ей вернули копии писем. Оригиналы были отосланы в Москву, фотокопии направили в архив ЦК ПОРП, как и письма Дзержинского Альдоне. Сабина прожила в одиночестве 89 лет. Она наказала похоронить себя с перстнем матери Феликса, который он подарил ей в 1908 году. Это был перстень с гравировкой даты бракосочетания родителей Феликса и словами “Храни, Боже”.
272 Многие годы никто не знал о переписке любовников. Было совершенно недопустимо, чтобы в знаменитом образце аскетизма, о котором Маяковский писал:
Юноше,
обдумывающему
житье,
решающему —
сделать бы жизнь с кого,
скажу
не задумываясь —
«Делай ее
с товарища
Дзержинского»
обнаружились моральные изъяны (Włodzimierz Majakowski, Dobrze/, Sp. Wyd. Książka, Łódź 1945).
273 Письма, хранящиеся в разделе № 1221 документов Феликса Дзержинского 1877–1926 [1951–1967], Новый Архив в Варшаве.
274 Эпилог этой истории был грустным. Ваский, в 1918 году сооснователь Коммунистической партии Польши и член ее Центрального комитета, после конфликта в ЦК в конце двадцатых годов уехал в Москву, где работал в Институте Маркса – Энгельса – Ленина. По официальным данным это произошло в 1929 году. Но Софья пишет, что в момент смерти Феликса (20 июля 1926 года) он жил рядом, он же и вызвал врача к умирающему. Во всяком случае, на рубеже двадцатых и тридцатых годов он был ее соседом в Кремле. Александр Ват (кстати, породнившийся с Дзержинским, так как его сестра Чеслава приходилась теткой Яцеку Гилевичу, внуку Юстина Дзержинского) в известном произведении Мой век вспоминает о «ханже культа Сталина». Он приводит пример дочери Авеля Енукидзе, которая, как Павка Морозов, доносила на своего отца. «Впрочем, нечто подобное, – пишет Ват, – было с Барским, о чем в Варшаве говорили, но во всеуслышание, конечно, не объявляли. По всей видимости, Сталин пощадил Барского. Уже пенсионер, старый человек, Сталину до него не было дела. Жил в Кремле, его награждали, воздавали почести. Но ходил обедать к своей старой подруге молодости, вдове Дзержинского. Дзержинская побежала к Сталину и сообщила, что Барский о нем говорил. И Барского забрали». (Только в пятидесятых годах его внук получил информацию, что его дед был «посажен на 10 лет без права переписки и с конфискацией всего имущества». В такой формулировке родственникам сообщалось о расстрелянных). Сегодня трудно определить, насколько это правда. Если Софья доносила, то сколько в этом было усердия, а сколько страха перед террором? Во всяком случае, все это происходило в 1937 году, в самый разгар сталинских чисток и «польской операции» – а ведь дома были сын и его беременная жена (в августе родился внук Феликс Янович).
Мнение Вата о том, что Сталин пощадил старого Барского, представляется ошибочным в свете документов, которые были рассекречены в девяностых годах XX века. Фамилия Барского значится в обширном обосновании приказа № 00485, подписанного 11 августа 1937 года начальником НКВД Николаем Ежовым и доказывающего агентурную деятельность польских коммунистов в интересах Польской войсковой организации Пилсудского. Барского обвинили в участии в провокационной деятельности польской разведки в рядах КПП (он был членом так называемой группы большинства Варского-Кошутской, которую Сталин считал «правым уклоном») и расстреляли 21 августа. Он принадлежал к старым кадрам польских социал-демократов из окружения Розы Люксембург. Все они должны были исчезнуть с лица земли из-за национальной принадлежности, потому что происходили из народа, который был наказан первым. Этого хотел Сталин – в рамках «польской операции». Поэтому сведения о доносительстве Софьи, которое могло бы привести к аресту Барского, могут быть просто сплетней. А предполагая, что она все-таки что-то сказала, следует помнить, что обвинения фабриковались на какой-то основе (всегда должно было быть идеологическое обоснование). Возможно, желая арестовать коммуниста-пенсионера, надо было найти предлог. Достаточно было вызвать Софью на допрос и прижать. То же самое можно бы сказать и о дочери Енукидзе… если бы у него была дочь. Но у Енукидзе не было своих детей. Он был только крестным отцом жены Сталина – Надежды, которой тогда не было в живых уже пять лет.
275 Jerzy Ochmaiiski, Feliks Dzierżyński, Ossolineum, Wrocław – Warszawa – Kraków – Gdaiisk – Łódź 1987.
276 Jan Sobczak, Feliks Дг/eriyns/c/, Iskry, Warszawa 1976.
277 Тадеуш был дальним родственником Болеслава Венявы-Длугошевского, в будущем генерала дивизии и личного адъютанта Пилсудского, одной из самых колоритных фигур II Речи Посполитой. Феликс встретится также с Болеславом – через пять лет и в совершенно другой роли.
278 Принимая во внимание тот факт, что предвоенная цензура не пропускала к публикации типичные ругательства, можно предположить, что употреблялись более вульгарные выражения.
279Towarzysz Józef. Wspomnienia о Feliksie Dzierżyńskim, Książka i Wiedza, Warszawa 1977.
280 Zofia Dzierżyńska, Lata wielkich bojow, Ksia’ka i Wiedza, Warszawa 1969.
281 Feliks Dzierżyński, Listy do siostry Aldony poprzedzone wspo-mnieniami Aldony Kojałłowicz oraz Stanislawy i Ignacego Dzierżyńskich, Książka i Wiedza, Warszawa 1951.
282 Zofia Dzierżyńska, цит. соч.
283 Feliks Dzierżyński, Listy do siostry Aldony…, цит. соч.
284 Richard Pipes, Rewolucja rosyjska, Magnum, Warszawa 2012.
285Na granicy epok. Wspomnienia о udziale Polakow w Rewolucji Pazdziernikowej i wojnie domowej w Rosji 1917–1921, Książka i Wiedza, Warszawa 1967.
286Там же. В Дневнике узника содержится важная мысль: «Тюрьма добилась только того, что дело стало для меня чем-то ощутимым, реальным, но при этом она и забрала много, страшно много, и не только реальные условия жизни (…), но и саму способность пользоваться этими условиями». Это правда, у тех, кто отсидел долгие сроки, можно заметить пренебрежительное отношение к земным благам – они ходят небрежно одетые, им не нужно роскошное жилье, они часто склонны к дурным привычкам, они нелюдимы. Феликс ненавидел алкоголь, но прикуривал папиросу от папиросы, был также трудоголиком. Его кабинет на Лубянке был похож, скорее, на тюремную камеру. И поступки, которые, говоря словами Ричарда Пайпса, действительно можно было бы принять за «незарубцевавшиеся раны» в психике.
287 Anne Applebaum, Gulag, Świat Książki, Warszawa 2005. Жена Максима Горького Екатерина Пешкова и Вера Фигнер возобновили деятельность Политического Красного Креста, который с шестидесятых годов XIX века нелегально помогал всем политическим заключенным в России, невзирая на их взгляды. Теперь организация получила официальный статус, а Дзержинский дал ей право “навещать тюрьмы, разговаривать с заключенными, передавать им посылки, и даже ходатайствовать об освобождении больных”, и такую привилегию Крест имел почти до конца двадцатых годов. Как пишет Энн Аппельбаум, для Льва Разгона, брошенного в тюрьму в 1937 году, история о деятельности Креста казалась “неправдоподобной басней”.
288 Ленин, наверное, не до конца осознавал, какая сила кроется в таком языке. Его во всей полноте развили и использовали содержащуюся в нем силу лишь сталинизм и нацизм – особенно второй при осуществлении Холокоста.